Отчет по командировке на Селенгинские рыбные промысла врача Кирилова, в сентябре 1886 года. Часть 3.
Снаряды рыболовные.
Дополню описание снарядов рыбной ловли, изложенное в моей работе «Ангарской».
Морские невода на Селенге не представляют, кажется, особенностей сравнительно с баргузинскими; следует только заметить, что на Селенге много любителей злоупотреблений, тогда как в Ангарске довольствуются мелкого омуля ловить неводом, имеющем в матне не более
Ячей в квадратной четверти полотна, — в Селенге ухищряются вязать чрезвычайно частую ткань – по 49 – 56 и даже 64 ячьи, — и это на омуля вдвое большего против ангарского. Результатом этого выходит печальное явление, когда закинут невод, то вместе с крупной рыбой на карге (на «морском» берегу) захватывается и масса мелкой: эта рыбешка не понимает опасности, идет вместе с взрослыми, отступает перед стеной невода; только когда придет матня на мель у берега, начнут метаться крупные омули, а мелкие спешат выскочить через ячьи; конечно, чем реже полотно невода, тем легче и рыбе спастись; но ныне на Селенге в громадных размерах ловят мелочь. Прежде из мелкой рыбы делали «порсу», т.е. мясо варили, очищали от костей сушили, теперь считают такое приготовление консервов хлопотным и невыгодным и предпочитают или сжигать, закапывать, давать на воде гнить (как в Кургулике, на Баргузинской поливной карге, по рассказам), или же прямо солят (как на Сухой), чтоб продать по весьма низкой цене. Очевидно это — громадное зло, потому что губится почти бесполезно рыбешка. Напрасно говорят селенгинцы, что в редком неводе рыба будет «ячеиться», застревать в петле: этого не замечают в других местностях; а если бы это и подтвердилось отчасти, то нисколько не изменит мнения о невозможности допускать частую вязь; раз мелочь пошла в невод и вытащена на воздух, она гибнет, хотя бы сей час же снова отпустили в воду.
В речном неводе на Селенге уже не опасны вязные часто невода, потому что мелкая рыба в реку не идет. В Селенге нет вполне определенных местностей для стоянки невода, т.е. отлогих песчаных берегов, называемых «дресвами»; при том же и существующие «тони» ежегодно приходится расчищать от нанесенного валежника как на берегу, так и по дну реки против тони. Главным препятствием для установления постоянных тоней служат частные наводнения, не позволяющие становиться на многие удобные места. Слишком быстрое течение Селенги и короткие дресвы делают трудно достижимым закидывание неводов через всю реку; в виду этого в Селенге против тоней нигде не закинуты кошки с бакенами на ⅔ реки, чтобы мешать заметыванию невода дальше грани, как это делается, впрочем безуспешно в Ангарске. Точно определить длину невода в Селенге трудно: сшивается в невод от 8 до 15 столбов: в столбе бывает 500 или 800 ячей в длину по тетеве, причем, смотря по густоте вязания, столб выходит длиной от 5 до 10 сажень «ручных» (т.е. по 2,5 аршина); ширина (глубина) полотна бывает от 8 до 12 аршин. Вообще речные невода разнообразны не только по различным тоням при разной ширине реки, но даже не одинаковы бывают и на одной и той же тони у разных артелей.
Селенгинцы – первые сетовщики на Байкале; особенно славятся инородцы, крестьяне степнодворские, посольские, а частью и кударинские. Сеть вяжется гораздо легче невода: в квадратной четверти аршина по 16-ти ячей, шириной по 4-е аршина (60 ячей), длиной до 500 сажень; на верхней тетеве у сети наплавнями служат просто кружечки берестяной коры («колбы»), а на нижней – грузилами – легкие свинцовые цилиндрики («гальки»). Идет сеть всегда по дну, так что, чтоб закинуть на глубину 30 сажень, приходится отъезжать на 12 и более верст от берега в Байкал. Закинув сеть, целую ночь проводит в море артель в 6-12 человек, привязавши лодку к сети, отдавши себя и сеть произволу ветра. При этом рыба, не видя ночью сети рыбака, попадает в петлю, хочет пробиться через нее, втискивает себя еще плотнее, трепещется так, что сдирает у себя на коже чешую, и кончает свои мученья вечным сном. На утро рыбак вытягивает сеть и освобождает из петлей уснувших рыб-удавленников с ясными черными полосами вокруг туловища, следами подкожных кровоподтеков, происшедших во время медленной агонии. Впрочем, мое выражение «удавленники» может вызвать недоразумение: попавший в сеть омуль засыпает не от задушения, а от потери сил в конвульсиях; от задушения же, от невозможности дышать жабрами, слипающимися, высыхающими на воздухе, быстрой смертью кончается омуль из невода. Говорят, что сеть пугает омуля, отгоняет его, что один попавшийся в беду заставляет товарищей возвратиться назад. Я не считаю это вполне верным, потому что в таком случае трудно было бы объяснить, каким образом в одну сеть в течении ночи может попасть несколько тысяч рыб. Еще говорят, что сети в устье реки Селенги вредят рунному ходу омуля, — это оспаривать нельзя. Преграждать путь омулю в глубины Байкала к каргам, вредить неводчикам сети не могут, потому что вытягиваются вдоль берега хотя и сплошной стеной, но не высокой и одиночной, при том же редко против мест, назначенных для неводьбы, и то в случае, если ветер отнесет. Другое дело в устье реки, где станет несколько параллельных рядов сетей, в расстоянии одна от другой сажень на 20-ть, каждая поперек всего русла реки; рыба действительно боится шума, напр. гребли весел, уходит от него на глубину, а на дне реки встречает ряды «задев», «ловушек»; естественно результатом этого будет во-первых то, что поймают рыбу сетовщики, а не дождутся ее выше по течению реки стоящие неводчики, а во-вторых то, что омуля действительно пойдет меньше в реку, и он волей-неволей привыкнет плодиться в самом Байкале. Первое обстоятельство будет обсуждено в следующей главе, а относительно второго теперь уже замечу, что нет фактов, говорящих за то, чтобы для омуля было «вреднее» метать икру в озере, а не в реке, что исторический ход жизни омуля приучает его к новым условиям размножения, что баргузинская поливная карга служит ярким доказательством успешности в приобретении омулем новой привычки. Следовательно, сети в устье Селенги осенью приближают врем полного уничтожения рунного хода в реку, позволяют из года в год ловить омуля меньше, нежели его поймали бы неводами выше в реки при отсутствии сетей: повторяю, что невод заводит рыбу на берег тихо, обманом, и вслед за одной тоней можно сейчас же тянуть другую с надеждой на успех; тогда как сеть, представляющая из себя не столько гуманный снаряд, иногда на долго «очищает» воду от рыбы (по всей вероятности. Это случается днем, но едва ли ночью). Однако с 1869 года, когда случился большой «привал» омуля, все невода поймали много в реке, не смотря на массу сетей в устьях Селенги.
Нужда учить разуму. Столько народа теперь живет на Селенге, что просто нечего делать многим: скотоводства и землепашества усилить нельзя, отхожих промыслов нет, извоз прекратился, неводчикам и сетовщикам не хватает места, не говоря уже про то, что не у каждого всегда есть возможность пойти на регулярную работу в артель, завести необходимые столбы и пользоваться ими ежегодно. Между тем рыбки хочется всякому, — приходится выдумывать новую снасть.
Во-первых существуют саки: это – мешок из сетки мотоузной в 25-36 ячей в четверти, имеющей глубины более 2-х аршин, а ширины по диаметру около 1 аршина; он надет на обруч, от которого идет длинный шест – до 20 аршин и больше. «Сакают» таким образом: два гребца заводят лодку повыше «улова», т.е. глубокой ямы в русле реки, где обыкновенно отдыхает рыба от борьбы с течением воды; потому пускают лодку свободно плыть вниз по течению, слегка лишь работая «гребями», чтоб раздулся сак, опускаемый саковщиком на корме в воду; как только лодка будет проходить под «уловом», саковщик отпустить сразу сак на самое дно и зачерпнет им, как «поварешкой», рыбу, если она там есть. Очевидно, надо иметь силу, упражнение, чтобы быть ловким, опытным саковщиком. Тяжело целый день то спускаться вниз по реке, то снова на веслах заходить выше улова. Говорят, что сакают иногда, остановив лодку на кошке (маленьком якоре); конечно, это легче, но можно нескольким лодкам в ряд перегородить всю реку во время рунного хода; во избежание такого злоупотребления это запрещено и в Селенге не практикуется: здесь везде заняты 3, редко 2 человека тем, что делал бы один на кошке.
С саком спорит «ползуха», называемая также «сурпой» (если не связана из мотоуза, а сплетена из веток), а еще чаще «валыгой», измененное слово: лавыга = лавига = лава т.е. ловушка. Это – также конический длинный мешок, надетый не на круглый обруч, а на половину круга с диаметром; к диаметру обруча привешаны грузила и от него же идут 2 длинные бичевы: пустив лодку вниз по течению, как при сакании, с кормы просают вылыгу прямо на дно реки и затем тянут ее за бичевы по дну; через несколько времени достают валыгу и снова «заезжают», плывут вверх по реке. Омуль, однако, валыгой не ловится таким не поврежденным как саком, потому что у валыги сетка редка и рыбе приходится «ячеиться». Надо много силы воли или гнета нужды, чтобы не отчается после тяжелой дневной работы на быстрине реки, поймав всего 2 омуля на 3 человека!
Старики и слабые ловят рыбу «кривдой». Это два тонких шеста длиной сажени по 3, связанные у одного конца под углом друг к другу в 30°, на расстоянии 1 аршина от вершины привязана поперечина, чтоб длинные шесты прочно держались в своем положении; от одной перекладины вниз до конца шестов навязана довольно широкая, слегка вздувающаяся внизу мешком сетка. Ловец, стоя не берегу реки, кривду одним шестом опускает ко дну в воду, пока у него в руках не останется лишь вершина, так что второй шест будет плавать по поверхности воды; от вершины мешка к сетке идет бичевочка, которую рыбак держит в руке; если рыба попадает в сетку, дернет ее, — рыбак сейчас же услышит по натяжению бичевки, быстро сомкнет в воде шесты, запрет выход рыбы из мешка и вытащит кривду на берег. Но не довольствуются люди этими ручными снарядами, им хотелось и дома сидеть и рыбу иметь. Для этого устраивают езы, заездки, выколота, т.е. перегораживают реку кольями в бердах и в сделанном искусственном заборе оставляют несколько отверстий, чтобы рыб через них могла проходить в ловушки. Летом такие заколы делаются на мелких местах (до 2 аршин глубины), называются «побережники», т.е. протягиваются с берега менее, чем до середины реки. Зимой же езы бывают часто еще и «черезовики», т.е. вколачиваются во всю ширину протоки, а где можно и реки; лишь бы лед держал колья. Собственно снарядами ловли служат: кривды, морды, вителя. Кривды обыкновенно ставятся не далеко от берега на 1-2 сажени, там, где вода идет против главного течения, назад против отверстия в заборе должна быть кривда, упертая в дно обоими шестами, а связанной вершиной их к верху, так как рыба не могла бы задержаться в мешке кривды при частой сетке, как это имеет место в ручной кривде, то здесь заставляют ее «ячеиться», делают сетку редкую: осматривают кривду раз или два в сутки. Морды – большие мешки, плетенные из тальника, с плетенной воронкой, вставленной на входе; рыба зайдя в морду, выйти не умеет, может по неделям жить взаперти. Большие морды с крыльями, поднимаемые лишь воротами, которые ставятся на плоты, называются «вершами» и служат для ловли осетров.
Витель (иначе «фитиль») имеет вид морды, но вяжется из мотоуза, почему растягивается на нескольких кольях в воде, чтоб не спадался; иногда «фитиль», устроенный с крыльями, ставят без закола вне выколоты, посреди реки на мелком месте; в таком случае легко ночью, не видя хорошо кольев воде, получить лодке сюрприз, наткнуться. «Фитиль» вяжется часто омуль в нем не ячеится.
Опубликовано в 1886 году.
Отчет по командировке на Селенгинские рыбные промысла врача Кирилова, в сентябре 1886 года. Часть 1.
Отчет по командировке на Селенгинские рыбные промысла врача Кирилова, в сентябре 1886 года. Часть 2.
Отчет по командировке на Селенгинские рыбные промысла врача Кирилова, в сентябре 1886 года. Часть 4.
Отчет по командировке на Селенгинские рыбные промысла врача Кирилова, в сентябре 1886 года. Часть 5.
Отчет по командировке на Селенгинские рыбные промысла врача Кирилова, в сентябре 1886 года. Часть 6.
Отчет по командировке на Селенгинские рыбные промысла врача Кирилова, в сентябре 1886 года. Часть 7.
Отчет по командировке на Селенгинские рыбные промысла врача Кирилова, в сентябре 1886 года. Часть 8.