На прииске. Часть 4.
С наступление весны, десять рабочих из числа сорока перешли в разряд золотнишных. Ожидали, что их число еще увеличится приходом других, но в этом году никто больше не пришел. Золотнишные, разделившись на три артели, из которых каждая выбрала своего старосту, приступили к работам.
Золотишные также заключают контракт, как и общие. В их контракте определяется величина платы за золотник (на нашем прииске два рубля), плата за инструменты, лошадь, все отношения к управлению. Золотнишные сами обязаны найти себе место для промывки, но в случае надобности управление может их с этого места согнать. Они платят обязательно за инструменты (у нас 10 рублей в месяц), хотя бы никаких инструментов не брали, в случае надобности должны брать лошадь от компании, так как иметь свою собственную не дозволяется; иногда, впрочем, если это выговорено в контракте, золотнишные работают на своих собственных лошадях. Продовольствие, товары из приисковой лавки, лошади – все это стоит очень дорого, и заработок золотнишных, часто по внешности значительный, сводится к ничтожной сумме; иногда, чтобы уменьшить их заработок, с них берут еще произвольные штрафы и вычеты. На некоторых приисках, в случае, если место, открытое золотнишными, оказывается богато, управление без дальних околичностей сгоняет их. Если же золотнишные работают в убыток, оставить работы они не могут без дозволения компании, и все больше и больше погружаются в долги.
И между тем, несмотря на весь риск, золотнишные работы привлекательны для многих. Работая самостоятельно, рабочий чувствует себя свободнее, изменяется даже его способ держать себя и говорить с начальством. Впрочем, свобода его весьма призрачна: для надзора за золотнишными назначается особый смотритель, который обязан в одно время с общими выгонять их на работу, разбирать ссоры артелей одна с другой, следить чтобы не было кражи золота. Когда промывка идет хорошо – управление довольно, и узда надзора не так чувствительна; но чуть только явится опасность, что золотнишные могут непроизводительно войт ив долги, обращение круто меняется: начинаются вымогательства и придирки. В последнем случае прекращают даже выдачу золотнишным провизии из амбара, кроме самой необходимой для поддержания жизни. Пробившись понапрасну долгое время, войдя в долги, золотнишные иногда кончают переходом в разряд общих. Золотнишные работы требуют от рабочего сметливости, осмотрительности, умения шевелить мозгами, почему рабочие сильные и безвечные предпочитают оставаться в разряде общеконтрактных, где работы тяжелее, но нет нужды заботиться и ломать свою голову.
Золотнишные, после разделения на артели, стали искать себе место, или вернее, принялись за те, которые наметили уже давно. Обыкновенно места выбираются по слухам, из расспросов старожилов, когда оказывается, что в таком-то месте было когда-то богатое золото. Одни принялись крепить канал в старую, заброшенную орту, другие поместились в другой орте, третьи взялись за промывку юфельного отвала – все три артели работали в одном длинном разрезе, носившем именование «Калифорнийского». Вскоре выбранные места оказались неудачны, и началось беспомощное шатание по разрезу, с целью новых поисков. Особенно мне памятны двое рабочих, составлявших одну артель, памятны своей глубокой верой в «фарт», счастье, и полной неудачей по милости этой самой веры. Им не приходило в голову заняться деятельно поисками, соображать, потому что, по их мнению – «коли фарту нет, то чего отыщешь». Обыкновенно они принимались промывать в каком либо месте, где, по мнению одного, служившего для другого авторитетом, непременно должно было встретиться золото, что он решал по какому-то удивительному вдохновению. Проводилась вода, ставились желоба, американка или бутарка, теряли несколько дней на одном месте и потом беспечно, с полной верой в фарт, отправлялись искать нового, с кайлами и заступами на плечах. Кончилось тем, что управление, вопреки их желанию и при сильном с их стороне протесте, присоединило их к другой артели, где дела пошли удачнее, для увеличения сил этой последней. В конце концов, и эта артель, и еще другая были переведены управлением в старую орту, в которой местами остался невыбранный пласт. Недоверие рабочих к управлению настолько велико, что, не смотря на дурное положение дел в обеих артелях, перевод совершился не без трудностей, хотя потом те же рабочие заявляли о своей благодарности управляющему и утверждали, что никакая другая компания не поступила бы так хорошо. Между тем, это был поступок не столько великодушный, как благоразумный: не было никакой пользы вводить рабочих в долги, тогда как на указанном им месте они и сами заработали и промыли пески, которые, при дорого стоящих общих работах не стоили промывки.
Устройство промывательного снаряда золотнишных, бутары, очень просто, составляет в основании, как увидим дальше, то же, что и более сложная золотопромывательная машина. Место силок для провода воды занимают маленькие желоба, на место бочки – железный лист с дырочками, а вместо шлюза – две колоды (наклонные ящики, в роде важгертов, но без дворика). Печки вываливаются на железный лист с дырочками, укрепленный в головке колоды, при чем крупные камешки, галька, остаются на нем и сгребаются в тачку, для отвоза в сторону, песок же (юфель) сносится водой в дырочки, течет по верхней колоде, выложенной «решетками» (железными листами с дырочками), потом попадает в нижнюю колоду, где часть его задерживается у «плинтусов» (деревянных перекладин). При съемке вынимают решетки и плинтусы, сгребают оставшийся при них юфель, «мутят» его гребком, чтобы было меньше, потом оставшийся промывают на важгерте. Полученное золото сушат над огнем в железной ложке, ссыпают в банку из жести и относят, с сопровождением смотрителя, к уполномоченному: тот, очистив его предварительно от остатков шлиха посредством магнита, свешивает в аптечных весах. У каждого артельного старосты есть книга, в которую ежедневно вписывают добытое количество золота. Часть золота рабочие променивают на спирт, уплачивая за сотую часть ведра 12 долей. Следует заметить, что рабочие, когда промывка идет хорошо, в высшей степени невоздержанны, как относительно вина, так и относительно всех других припасов. Когда остальные рабочие довольствовались половиной кирпича чая в месяц, золотнишные брали по целому, вместо 1-2 фунтов масла – 4 фунта, в три раза брали больше мяса сверх положения и от 6 до 10 фунтов сахара в месяц.
Некоторое врем мне пришлось быть смотрителем при золотнишных, т.е. я был обязан навещать их по нескольку раз в день и присутствовать при съемке. В то же время я состоял смотрителем при «поторжных» рабочих, как называются все рабочие, не состоящие при непосредственном добывании или промывке песков. Число таких рабочих неопределенно; у нас оно было всегда немногим меньше половины – процент громадный, составляющий особенное неудобство мелких предприятий. В число поторжных входят плотники, кузнец, конюхи (конюхов, впрочем, в разговорном таёжном языке не причисляют в числу поторжных, выделяя в особый разряд); часть других рабочих временно, в случае необходимости, переходят в этот же разряд. Дорога, по которой возились пески из орт, требовала весной постоянных починок, нужно было отводить каналом часть воды при нашей плотинке, чтобы она не заливала стоявшей там машины, чистить сплотки, наполненные снегом, потом их конопатить. Все эти работы задавались на «урок», как и остальные, потому что, при кабальности труда и вытекающей из этого недобросовестности рабочих, никакая иная форма труда не мыслима. В виду приближения летнего времени, плотники стали переделывать машину, настилая новый шлюз, как то делается ежегодно.
Весна здесь наступает поздно и с трудом; теплые дни, когда все тает, перемежаются с сильными морозами, в роде крещенских. Наступал тогда уже месяц май, но горы, даже долины, еще были покрыты снегом. Нередко, при оттепели, вода низвергалась с ор потоками, затапливая дороги, вторгаясь в орты, где подкатчики катали пески по колено в воде. Мурожная вздулась и разлилась. Проверяя работы, мне часто приходилось ходить по сплоткам, длинной больше версты, проведенных от плотинки, где скапливается вода. Путешествие по ним не было из приятных, потому что нужно было поминутно переступать через «разбанкрутины» сплоток, поперечные бревна, скрепляющие сваи, на которых сплотки утверждены. Устав, я садился отдохнуть, и особенно любил сидеть в том месте, где протекала Мурожная. Вода свирепо, журча и пенясь, текла между деревьями, разбиваясь на многочисленные рукава. Слева открывался широкий вид на соседнюю долину, где виднелись прииски, далекая церковка, справа горы стояли мрачными стенами, дымясь тучами в дурную погоду. А в хорошую ослепительно сверкая снежными местами под лучами солнца. Изредка ветер проносился в горных вершинах, слыша отдаленный, протяжный шум деревьев, точно рокот идущего паровоза. Убаюканный журчанием воды, ласковым пением весеннего тепла, я переносился мысленно в мир мечты, витал в других, более счастливых странах, и фантастическим сном мне казалась судьба, загнавшая меня сюда, в это царство кабального труда, из отдаленного запада.
А. Уманьский.
Опубликовано 24 июля 1886 года.