На прииске. Часть 2.
Прииск, где я был служащим, во многих отношениях представлял лучшие условия, чем многие другие прииски. Начать с того, что о принадлежал поляку, человеку образованному и честному, пользовавшемуся самой лучшей репутацией как в тайге, так и в городе. Служащими на прииске были тоже ссыльные за восстание поляки, представляющие, в тайге, несомненно лучший элемент. Число поляков в тайге до сих пор весьма значительно – среди хозяев, служащих, доставщиков, — и если иногда их репутация не безупречна, то в большинстве они все-таки отличаются многими выгодными сторонами от местных. Дела на прииске велись в очень скромных размерах, почему персонал служащих был очень незначителен: уполномоченный, управляющий, материальный, смотритель машины (это место занял я) и нарядчик, составляющий нечто среднее между служащим и рабочим.
На обязанности уполномоченного лежит наемка рабочих, заготовление всего необходимого для дела, и общий надзор за всем на прииске. Горной частью заведует управляющий или иначе становой, как выражаются в тайге. Обыкновенно эту должность занимают практики, познакомившиеся с горным делом практически, во время долгой службы на приисках: из них, случается, выходят управляющие, очень дельные, хотя вообще горное дело ведется в Сибири неудовлетворительно – «по стопам древних мудрецов», как выражался один поляк – золотопромышленник. Материальный заведует хозяйственной частью, выдает припасы людям, как то было у нас, ведет отчетность, соединяя в своей основе и конторщика. Все эти должности занимали у нас люди сравнительно развитые, с которыми можно было поговорить, поспорить, хотя при этом не обходилось, конечно, и без неприятностей, неизбежных при однообразии жизни в глуши. Совсем к другому обществу принадлежал подрядчик, бывший рабочий, и даже неграмотный, представляющий собой удивительно характерную фигуру старого таежного волка. Лицо, покрасневшее от ветров и спирта, тусклый взгляд неопределенного цвета глаз, нос с горбинкой и опускающиеся к низу усы – придавали ему выражение запорожца, какие встречались на лубочных картинках: К этому следует прибавить «правилку», большую железную палку, с какими ходят в тайге, многие служащие (она служит для измерения уроков), и шубу, покрытую смоляными пятнами от ортового леса. Главное назначение нарядчика состоит в отправлении рабочих на занятия, почему его называют иначе «будилкой»; притом он у нас исполнял еще должность смотрителя орт. Женское общество на нашем прииске было весьма скудно: состояло только из жены служащего, сожительницы другого служащего и нескольких служанок.
Нужно здесь заметить, что нельзя прилагать европейского аршина к таежным отношениям. Половые отношения здесь не прячутся стыдливо, и брак далеко не так распространен, как в Европе. Вы встретите в тайге, в городе, в окружающих деревнях, вполне узаконенный общественным мнением конкубинат, до того узаконенный, что сожительница нередко носит звание «жены»; в тайге в последнем отношении делают иногда различие, именуя сожительницу «хозяйкой» — титул чуть-чуть менее почетный «жены». Внебрачные отношения настолько распространены, что редко даже в среде рабочих можно встретить законную жену. Характерно еще то, что женщины здесь положительно продаются законными мужьями, и никого это не шокирует. Только новый в тайге человек, вроде меня, поражается, что такой-то купил жену за 15 рублей и 5 бутылок спирта, или выиграл в карты, а другой «продал» свою служащему за 150 рублей и новый азим.
Нарядчик серьезно уверял меня, что продажа скрепляется даже в канцелярии горного исправника, принимая, быть может, за нечто в роде контракта выдачу мужем жене вида на отдельное жительство. Нередко служащие приобретают, таким образом, жен у рабочих, и легальный муж вместе с подобным служащим и женой переходит с прииска на прииск, как не приятное дополнение семейного очага. Многие хозяева, служащие, доверенные, берут себе «хозяек» из публичных домов Енисейска; случается, что проститутки делают таким образом блестящие карьеры, так как сожительство, нередко под старость, оканчивается браком. Следует заметить, что мужчины, живущие с подобными женщинами, не в состоянии возвысить их до себя, но сами неизбежно опускаются и пошлеют. Бабы составляют одну из язв приисковой жизни: развращенные, грубые, они находятся в вечной войне, распространяя одна о другой непристойные сплетни, ссоря между собой мужчин. Одна, например, утверждает, что живет только с мужем и с любовником – и все это дает им, по их мнению, право обзывать себя взаимно «потаскушками». На приисках они играют видную роль, особенно сожительницы доверенных: они выдают рабочим «порции», принимают «старательское» золото за спирт, нередко обнаруживают желание управлять. Их положение в остальных женщинах возбуждает зависть: каждая служанка, чуть-чуть получше собой, мечтает сделаться сожительницей служащего и занимается своим делом спустя рукава, почему достать хорошую прислугу на прииске очень трудно.
Рабочих я увидал в первый же день по приезду, и на первый раз впечатление было не из приятных. В это время они возвращались из орт, почему кожа их была покрыта бледностью, глаза тусклы; одетые в порванные азимы, в сапогах, покрытых глиной, они, по своей внешности, напоминали группу нищих. На прииске было всего около 40 рабочих, большей частью, поселенцев. Присмотревшись к ним ближе, под общей неказистой внешностью, открываешь в их среде изумительное разнообразие типов, заставляющее воскликнуть невольно6 «какая смесь одежд и лиц!» — впрочем, на этот раз больше лиц. Вот короткошейный, здоровый татарин, с мускулистым телом и добродушным лицом; вот познанский поляк, когда-то бывший иркутский кавалерист, с огненными как уголь глазами; вот хохол, с характерным лицом южно-русса, сибиряк, литвин и т.д. По большей части, это бесшабашный народ, привлеченный в тайгу желанием покутить на полученный задаток, вполне свыкшийся со своей «вольной каторгой». Здесь многие из них живут по 12-15 лет, из года в год совершая грандиозные кутежи, чтобы потом в течении года, роптать на тяжесть работы. Выпить – их главная слабость и единственное наслаждение. За спирт рабочие приносят старательное золото, делают, в качестве мастеровых, починки, в рабочие дни просят выпить «с устатку», в льготные – «по случаю отдыха», а после жесточайшего телесного наказания пользуются случаем испросить «рюмочку». Многие из них давно не платят никаких податей, по своей беспапортости живут кабальными все на одном и том же прииске. Иногда виной этого бывают сами золотопромышленники, которые – или по неимению до сдачи золота денег, или даже умышленно не высылают за рабочего податей и денег на паспорт, а тот потом, по неимению вида, не может наняться в другом месте, или же принужден искать таких хозяев, которые нанимают беспаспортных, при чем, конечно, на условиях весьма не выгодных для рабочего в виду риска. Есть и такие хозяева, где рабочие не выходят никогда их долга; весь заработок уходит на спирт, который свободно продается у подобных хозяев; замечательно, что рабочие об этих хозяевах отзываются весьма благодушно.
Работ в первые дни по прибытии мне не пришлось видеть, потому что настал праздник Пасхи, празднуемый три дня на приисках в числе немногих других. Празднуют еще два дня Рождества, один день Троицы, и больше полагается никаких праздников, ни даже воскресных дней; прежде в эти дни работали с увеличенной платой, но теперь и это почти вышло из моды. В месяц полагается рабочим один льготный день, иногда отбываемый одновременно всей артелью, иногда как то было у нас, то тем, то другим рабочим по очереди. Почти каждый рабочий, кроме этого, остается раз или два в месяц больным: некоторые компании, как то делала наша, смотрит на это сквозь пальцы, понимая, что надо же рабочему отдохнуть; другие преследуют строго притворные болезни, отправляя за них к исправнику. Больным жалование не выдается, но содержание полагается, хотя в уменьшенном размере: вместо 1,25 фунта в день – только фунт мяса или солонины. На больших приисках существуют больницы, на других, как то было на нашем, под больницу отводят номинально комнату в казарме, хотя иногда больные совершенно и не лежат там. Фельдшер полагается обязательно для каждого прииска, а мелкие нанимают сообща одного на несколько приисков. Иногда это фельдшера только по названию – из бывших при больнице сторожей, или просто из мелких служащих. У нас был настоящий фельдшер с одного из крупных приисков, заведовавший при том больничной частью и на многих мелких. Обязанный объехать все эти прииски, он нигде не останавливался на долго. Раз утром я видел осмотр больных: фельдшер сидел на маленьких саночках, а двое больных шагах в пяти стояли поодаль. «Вот этот болен, а этот притворяется» — говорил удивительный диагноз, тыча в рабочих пальцем. Вскоре этого фельдшера сменяли, пригласив на его место ссыльного за восстание поляка, бывшего студента Киевского университета. Этот был совсем в другом роде: маленького роста, сгорбленный, облысевший, хотя ему было немногим больше сорока лет, он представлял собой весьма комическую фигуру, какие встречаются только в глухой провинции, но сердце у него было золотое. Больных он осматривал очень внимательно, лечил прилежно, хотя и дешевыми, самодельными лекарствами (он сам получал за операцию 120 рублей при своих лекарствах). Его постоянно можно было видеть на худой кляче, настоящем Росинанте, разъезжавшим в разных направлениях по тайге.
На нашем прииске собрались люди более или менее образованные, при том пришлые в Сибирь, почему он не мог дать вполне ясного представления о порядках, существующих на других приисках, ни о таежном обществе вообще. Между тем ежедневные, неустанные занятия почти не позволяли мне познакомиться с этим обществом: выехать с прииска на другие мне пришлось все раза три-четыре за всю операцию. Первый раз на праздниках, я был у письмоводителя исправника, где собиралось весьма маленькое общество, из двух-трех писарей, из золотопромышленника, служащих. Все пили изрядно, разговаривали о золотопромышленности, и все на этот раз скучали. Замечу, между прочим, что письмоводитель играет в тайге очень видную роль, так он ведет все дела, благодаря тому, что исправники предпочитают только подписывать. Происходя из казаков, поселенцев, мелки полицейских писцов, письмоводители обыкновенно кончают тем, что делаются крупными золотопромышленниками. Среди золотопромышленников есть несколько бывших письмоводителей, и один из них состоит в компании с бывшим рабочим-спиртоносом: эти компаньоны захватили в настоящее время в свои руки чуть ли не половину тайги. Происхождение вообще золотопромышленников бывает иногда весьма темное, и в истории их обогащения спирт играет выдающуюся роль: служащие под стать этим полуграмотным хозяевам. На этих приисках кулачная расправа применяется не только по отношению к рабочим, но и к служащим. Однажды на один из приисков, где служил мой знакомый, прибежал служащий с соседнего прииска, спасаясь от своего хозяина, который, по его словам, бил его «и в морду, и в шею», а потом рассвирепев, две версты гнался за ним. Конечно, такие дикие нравы встречаются только у так называемых «жиганов», но ими в настоящее время кишит чуть ли не вся тайга.
Кстати, при окончании этой главы, чтобы потом перейти к описанию рабочей таежной жизни, скажу еще несколько слов о праздновании Пасхи. В тайге сохранилась внешность патриархальных отношений: для рабочих приготовили во дворе стол с куличами и яйцами, и утром в день праздника, уполномоченный и служащие вышли христоваться, раздавая рабочим «порции». Некоторые из рабочих выпили за непьющих, другие выпросили сейчас же одну за другой три положенные в праздничные дни порции, достали спирта где-то на стороне, и многие были пьяны. В некоторых казармах играли странствующие музыканты и плясали бесшабашные таежные женщины, время от времени происходили драки. Драки обыкновенно сопровождают праздничные дни, кончаясь нередко убийствами, и причиной их бывает ревность, усиливаемая недостатком в тайге женщин. К уполномоченному и управляющему поминутно являлись толпой рабочие, выпрашивая спирта, или же кто либо прибегал сообщить, что вот там дерутся. На другой день половина команды осталась в казарме по болезни.
— Праздники – говорил мне по этому поводу управляющий – должны бы по настоящему служить для рабочего отдыхом, а между тем без них рабочие чувствуют себя лучше и здоровее. На праздниках половина спивается, а потом целую неделю не может оправиться от пьянства.
— Быть может это потому – заметил я – что праздники бывают слишком редко – и заметил, мне кажется, основательно.
Опубликовано 10 июля 1886 года.