Статьи
Краеведение
Следы каменного века в долине реки Ангары. Часть 5.

Следы каменного века в долине реки Ангары. Часть 5.

Собранные на чадобской стоянке остатки доисторической культуры распадаются на три группы: 1) каменные орудия, 2) такие же ядрища и осколки и 3) горшечные черепки. Рассматривая первую группу, мы различаем в ней следующие типы:

1) Песты (табл. II № 8, 9). Таких орудий имеется в коллекции два целых и одно поврежденное, наибольшее из них длиной 195 мм. при наибольшем диаметре широкого конца в 75 мм., что указывает на средние размеры державшей их некогда руки; материалом для выделки этих орудий служил диабаз, очень плотный песчаник и хлоритовый сланец; по способу отделки все три принадлежат к обивным, причем следует заметить, что посредством мелкой насечки поверхность орудий сглажена очень хорошо; широкий конец одного из этих орудий не представляет никаких следов стирания, хотя края его значительно повреждены; у других двух, при поврежденных тоже краях, широкие концы явственно стерты. Покойный граф Уваров в своем сочинении «Археология России» (т. 1 стр. 268) нашел возможным признать за такими пестами лишь роль зернодробилок, но мне кажется, что кроме такого их значения, они с равным правом могут быть названы и молотками или отбойниками, служившими для раздробления костей животных и выделки орудий из камня; поврежденные края работающих концов подтверждают такое их употребление.

2) Топоры (табл. II № 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 11, 12, 13, 14, 15, 16) Из 25 орудий того разряда (целых и поврежденных) четыре формой своей резко отличаются от остальных. Тогда как большинство топоров как в предлежащей, так и в других коллекциях нашего музея, представляются в виде небольших, иногда даже крошечных клиньев, у которых или обе стороны равно плоски, или одна слабо выпуклая, работающий конец значительно шире обуха, на отделку и форму которого обращалось, по-видимому, очень мало внимания, у этих четырех одна сторона почти всегда плоская, другая сильно выпуклая, гладко округленная или с явственным продольным ребром (табл. II № 4), работающий конец полукругом сточен к плоской стороне; противоположный – с двумя заплечиками, придающими ему форму треугольника и служившими вероятно для прикрепления орудия к рукоятке. Одно из этих орудий выделано из серо-зеленоватого сиенита; длина его равно 168 мм., ширина по линии заплечиков 100 мм., наибольшая толщина 48 мм.; обе стороны гладко отшлифованы лишь при отлично заостренном лезвии. Остальная поверхность тщательно отбита мелкими ударами конического орудия; следов употребления нет. Остальные три приготовлены из плотных сланцев, встречающихся не редко в выносах р. Чадобца; у двух из них слабо отшлифованы только сами лезвия, третье грубо оббито и только по краям подправлено мелкой вторичной обивкой – вероятно экземпляр не оконченный; у одного работающий конец поврежден.

Кроме четырех орудий в моей коллекции, в музее Отдела находится уже три таких же – одно с берегов р. Унги Балаганского округа, два других из Якутской области. Эти последние, пожертвованные в музей д. ч. Отдела г. Шаверновским, поражают своими размерами и тщательностью отделки. Так одно из них, найденное, как гласит этикетка, на резиденции гг. Трапезниковых «Виска», на склоне горы, в глинистом наслоении, на глубине 2,5 арш., под растущей лиственницей, диаметром в 0,75 арш., имеет длину 297 мм., в ширину по линии заплечиков 150 мм., пониже их – 97 мм., наибольшую толщину 50 мм., вес его достигает 6,25 ф.; сделано оно из твердой кристаллической породы (сиенита?); обе стороны, а также края и заплечики тщательно отшлифованы, лезвие хорошо заострено без малейших следов употребления. Другое – поменьше (дл. 286 мм., шир. 150 и 125 мм., толщ. 45 мм.), найденное в селе Витимском – в 6 верстах от местонахождения первого – на глубине 1,5 арш., в галечном слое под глиной, может служить прекрасным доказательством, насколько тогдашний человек научился уже подмечать силы природы и пользоваться ими дл своих целей, как он продолговатой, плоско-обточенной водой, гальки умел выделывать нужное ему орудие.

Известный исследователь сибирских древностей Н.И. Попов, в описании коллекции каменных орудий, принадлежавших некогда музею Отдела и затерявшихся бесследно на антропологической выставке в Москве, называет изделие такой формы не топором, а просто «массивным орудием», которое будучи прикреплено к рукоятке под прямым углом, могло, по его мнению иметь звание боевой секиры или молота для глушения рыбы подо льдом или же, прикрепленное к черенку горизонтально, могло быть очень пригодно для продалбливания льда. В упомянутом выше сочинении графа Уварова, орудия этого типа названы также молотами или секирами и за ними признано такое же значение. Таким образом, называя эти орудия топорами, я становлюсь как бы в некоторое разногласие с названными авторами, но если принять во внимание, что доисторическая археология есть еще, по выражению Э. Шмитда «eine jungeDisciplin» и что потому классификация остатков доисторической культуры покоится пока на весьма шатких основаниях, да едва ли ей возможно быть когда либо иной, то разногласие это окажется весьма не существенным. При рассмотрении вопросов о главных и случайных назначениях древних орудий следует, по моему мнению, иметь всегда в виду, что если мы в наше время, время такой высокой специализации орудий, встречаемся еще с фактами, что один и тот же железный топор, назначение которого в одном месте строго определено, в некоторых захолустьях служит и собственно топором, и наковальней, и молотком и даже ножом, то насколько же разнообразнее должно быть применение каменного осколка в руках нашего далекого предка! Нет спора, что и названные орудия могли иметь всевозможные случайные применения, но если всмотреться в их форму, то невольно рождается мысль, что они, «будучи именно, прикреплены к рукоятке под прямым углом», служили главным образом для выдалбливания, при помощи огня, лодок и других древесных сосудов; в таком случае есть более основания, проводя аналогию с нашими орудиями, назвать каждое их них теслом. Достоин внимания факт, что орудия такой формы, как это видно из «Археологии» графа Уварова, в пределах Европейской России до сих пор еще не встречены; большинство их принадлежит Восточной Сибири, одно найдено на Урале в чудской могиле и одно в Армении, близ Нахичевани.

Что же касается остальных топоров, то все они, как сказано выше, имеют форму клина – форму повсеместную; некоторые их них грубо оббиты, другие тщательно полированы; размеры их различны, но в общем очень незначительны; материалом для выделки их служили сланцы.

3) Скребки (табл. I № 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 11). Если в двух предыдущих типах, мы могли видеть некоторое преобладание известных форм, а следовательно и взаимное сходство между отдельными орудиями, то при рассмотрении скребков мы замечаем обратное. Здесь почти каждый экземпляр имеет свою отдельную форму, чаще всего неправильную, свидетельствующую, что скребки эти суть ничто иное, как совершенно случайные осколки, подправленные по краям мелкой обивкой и что только не многие из них выделаны с некоторой преднамеренностью. Столь же велико различие и в размерах этих орудий – наименьшее 9 мм., наибольшее 100 мм. К выделанным преднамеренно можно бы отнести скребки, изображенные на табл. I № 1 – треугольной формы – 6 и 8 – круглой. Если сравнить №6 с упомянутым выше железным скребком (табл. III № 20), найденным на той же чадобской террасе, а также с имеющимися в музее Отдела якутскими железными орудиями, употребляемыми и ныне при выделки кож, то невольно хочется видеть в последних некоторую преемственность формы. Всех скребков, т.е. сланцевых и кварцитовых осколков с подправленными краями имеется в коллекции 61 экз.; за исключением двух, тщательно полированных, все остальные принадлежат к оббитым. Сюда же следует отнести и те многочисленные, продолговатые, узкие, полученные одним ударом преимущественно кварцитовые осколки, между которыми очень редко встречаются с подправленными краями и подобные которым так часто находятся в Европейской России и даже по всей Европе (табл. III№1-17). Признаваемые одними авторами за ножи, другими за пилы и даже наконечники стрел, осколки эти, благодаря острым краям, несомненно заменяли первобытному человеку все те орудия, какие у нас служат для пиления, резанья, строгания, глажения и пр. Одно из изделий каменного века, найденное мной при устье р. Китоя в 1881 г., указывает и на иное применение таких осколков: по краям плоской заостренной кости проводились довольно глубокие бороздки и в них, с помощью неизвестного нам цемента, укреплялись одна за другой каменные пластинки, через это получался острый режущий край этого остроумного для того времени первообраза нашего кинжала.

4) Наконечники. Первая рана. Произведенная на босой ноге первобытного дикаря острым осколком камня или шипом колючего растения, первый удар, нанесенный рогом дикого животного должны были роковым образом возбудить в нем идею о пригодности острых наконечников для уничтожения окружающих его живых существ. Вот почему на самых ранних ступенях развития человечества и в различных местах земного шара встречаемся уже с грубыми орудиями этой формы. С течением времени наконечники совершенствовались быстрее других орудий, а с изобретением метательных снарядов превосходство их в деле самозащиты и преследования добычи сделалось для человека неоспоримым. Коллекция чадобских наконечников состоит из 132 экземпляров – целых и поврежденных; размеры их, форма и способ отделки представляют не мало различий. Так, наибольший наконечник вероятно копья, имеет в длину 108 мм., в ширину 56, при наибольшей толщине 12 мм., наименьший едва достигает в длину 20 мм. Главнейшая вариация основных форм – овальной и треугольной – суть следующие: наконечники овальные удлиненные – длина в 3-4 раза больше ширины — с резко выпуклой, почти ребром, серединой; треугольные с прямым, вогнутым и редко выпуклым основанием; некоторое, впрочем, довольно значительное число наконечников, имеют черешки, чего не наблюдалось в китойских и тункинских находках; черешки обыкновенно короткие, не более половины всей длины, книзу суженные; только два наконечника снабжены черешками, составляющими почти половину всей длины, причем у одного черешок заостренный, почти круглый, у другого плоский, при конце расширенный (табл. I№ 29). По способу отделки все наконечники обивные, шлифованных между ними нет; совершенство обивки весьма различно: некоторые посредством самой мелкой обивки доведены до безукоризненной правильности, другие поражают своей аляповатостью. Материалом для выделки их служили преимущественно различные сланцы, только не многие приготовлены из кварцитов.

5) Украшения. Из всей собранной мной на пройденном пути коллекции к разряду украшений можно отнести разве только один предмет, а именно изящно полированную, четырехгранную пластинку из белого полупрозрачного камня, о местонахождении которой было сказано выше и которая, по всей вероятности, служила привеской (табл. II № 15). Длина пластинки равна 135 мм., ширина 40 мм., толщина 6 мм.; на одном слегка заостренном конце ее по средине ширины, помещается сквозное отверстие, диаметров два мм., на другом, по краям заметны слабые зарубки. Твердость породы и цвет ее напоминают такие же, только круглые, пластинки, найденные в Глазковском предместье; тщательность же отделки в связи с тем обстоятельством, что такая порода до сих в бассейне Ангары ни кем не найдена, дает право на предположение, что все эти пластинки вышли из мастерской, находившейся где-то вне района обитания употреблявших и людей.

Этим и заканчивается перечень небогатого формами запаса каменных изделий приангарского аборигена.

Остается сказать еще несколько слов об отбросах, какие получались при выделке этих изделий. Присутствие таких отбросов в данной местности служит неоспоримым доказательством более или менее продолжительного пребывания в ней древнего человека, обозначает стоянку его в точном смысле слова. По происхождению и внешнему виду отбросы эти разделяются на два сорта: собственно осколки, т.е. наружные части сырого материала, предназначенного к обработке, и внутренние части – ядра, так называемые нуклеусы от которых, по незначительности размеров, не возможно уже было отбивать нужных пластинок; нет сомнения что те и другие при нужде могли служить и орудиями; красивый конический нуклеус, укрепленный в древесную рукоятку, мог быть хорошим отбойником или молотком для выделки мелких орудий, осколки с острыми краями – скребками. От свойств породы зависел наружный вид отброса; от пород, дающих раковистые или вообще не правильные изломы, получают как осколки, так и ядра, ограниченные кривыми или ломанными линиями, от пород с прямолинейным изломом – характерные призматические пластинки (табл. III № 1-8) и изящные конусообразные нуклеусы (таб. I № 14, 15, 16, 17, 18). Тот и другой вид встречены на чадобской стояке в значительном количестве, с преобладанием, однако, первого, причем следует заметить, что чадобские конические ядрища отличаются от подобных им, найденных в других местах Восточной Сибири, незначительностью размеров. Так ядро, найденное на берегу р. Маи, более чем в два раза превосходит любое из чадобских; тоже замечается и при сравнении их с ядрами, собранными г. Шаверновским на берегу р. Лены (близ дер. Каменской Якуткой области, близ станции Паршиной, Салдыкол) и г. Птициным на дюнных песках прибрежий р. Селенги неподалеку от Усть-Кяхты.

Горшечные черепки. Начало гончарного производства теряется в глубокой древности. Обломки глиняной посуды были находимы в пещерах Франции и Германии, вместе с другими грубыми изделиями человека, на ряду с костями вымерших и переселившихся животных. По мнению «творца русской археологии», покойного графа Уварова, гончарство на азиатском материке появилось значительно раньше, чем на европейском; начало сибирской, точнее иркутской, керамики отнесено им к концу мамонтовой эпохи. Основанием к такому заключению послужила вышеупомянутая иркутская находка в том месте, где ныне военный госпиталь. Сравнение гончарных остатков, найденных в Иркутске, с такими же собранными на чадобской террасе, заставляет думать, что хронологическое расстояние между временем произведения тех и других выражалось длинным рядом веков; здесь мы видим «неудавшуюся попытку» неумелой руки совладать с элементарными приемами дела, там – высоко развитое знание его. Чадобская коллекция черепков состоит из 80-ти с лишним экземпляров и почти каждый черепок в ней есть представитель иного сосуда. Классифицируя их по толщине стенок, составу и цвету массы, по степени обжига и, наконец, по узору, мы находим, что толщина стенок, варьирующаяся в пределах 3-15 мм., находится в прямом отношении к размерам сосудов и обратно пропорциональна тщательности отделки и богатству узора; что масса, образующая толстостенные черепки, в большинстве случаев, состоят из плохо промятой глины. Смешанной почти на половину с крупной дресвой, отдельные зерна которой превосходят не редко 5 мм., что большая однородность массы и лучшее приготовление ее характеризует черепки тонкостенные; что цвет массы у тех и других черный, изредка темно-серый и только у очень не многих совершенно белый; что по степени обжига все сосуды, представляемые собранными черепками, должны быть отнесены к разряду сравнительно хорошо обожженных, причем следует, однако, заметить, что превосходство и в этом отношении остается за тонкостенными. Узор, покрывающий почти все чадобские черепки, состоит главным образом из бороздок и ямочек, расположенных в различных комбинациях, но почти всегда с соблюдением некоторой симметрии. Бороздки наносились на свежую глину посредством нарочно приготовленных орудий, что ясно видно из одинакового числа зубчиков, находящихся на равном расстоянии друг от друга на дне многих углублений; ямочка производилась с помощью тупоконечной круглой палочки; иногда к этим основным мотивам рисунка художник позволял себе присоединять и вдавления собственных ногтей. Местом, где преимущественно, а в толстостенных сосудах почти исключительно, размещался узор, был верхний край сосуда, где параллельно венчику, под некоторым углом к нему проводился сначала ряд бороздок, за ним следовал другой такой же ряд, но с иным направлением бороздок, затем ряд ямочек, идущих глубоко в стенку, а не редко принизывающих ее насквозь, далее опять ряд бороздок или бугорков, происшедших от выдавливания ямочек с внутри, наконец, под последним рядом спускались иногда в виде привесок ногтевые вдавления или бороздки и царапины. Не редко узор, в виде не глубкоой бороздки или ряда вдавлений, проходил и по самому венчику, а иногда распространялся и на внутреннюю сторону сосуда. Впрочем служили ли украшением часто встречающиеся на внутренней стороне довольно глубокие, не редко даже сквозные ямочки или они делались для других каких целей, я пока не могу решить. Словцов думает, что они помогали скорейшему просушиванию глины в тех местах, где слой ее был толще. Венчик действительно во многих случаях делался утолщенным, но ямочки не всегда располагали на таких местах. На некоторых черепках вместо узора находятся следы форм в которых сосуды были выделаны. Формы эти, как видно, или сшивались из древесной коры, или плелись из стеблей и прутьев и обмазывались глиной с внутренней стороны: при обжиге форма исчезла, но след ее остался со семи деталями. Такие следы плетенок были наблюдаемы многими исследователями, но преимущественно на внутренней стороне сосудов. Профессор Григорьев, изучавший остатки древних горшков, найденных близ Мурома, пришел к заключению, что все узоры, которые наносил на свои сосуды доисторический человек, были ни чем иным, как только подражанием рисунку плетения. Предлежащие образцы, служа прекрасным подтверждением такого взгляда, доказывают вместе с тем, что и первая идея орнаментации глиняной посуды была возбуждена в человеке именно формой, в которой он, не достаточно еще ознакомленный со свойствами материала, выделывал свои сосуды. Говоря об узорах на глиняной посуде, нельзя не упомянуть о том поразительном сходстве, которое, судя по описаниям, существует в этом отношении между чадобскими остатками гончарного искусства и таковыми же, найденными графом Уваровым на берегах р. Оки, профессором Иностранцевым у Ладожского озера и г. Словцовым близ г. Тюмени, как равно нельзя не обратить внимания и на тот замечательный факт, что ямочный мотив узоров, мог бы считаться характерным и для сосудов, находимых в могилах древних славянских земель Германии. Размеры чадобских горшков, на сколько можно судить по мелким обломкам были довольно различны; так напр., встречаются экземпляры, отверстие которых описывалось радиусом почти 150 мм.; понятно, что у таких больших сосудов наблюдается и наибольшая толщина стенок: тонкостенные были очень не велики. Такое же различие замечается и в форме тех и других сосудов; большие, с почти прямой поверхностью боковых стенок, с тупым или приостренным и тогда отогнутым наружу венчиком, иногда с ушками по краям для привешивания, имели в общем виде чаши или обращенного конуса; малые с выпуклой серединой и отогнутым в большинстве случаев краем имели большое сходство с нашими современными горшками. Относительно малых сосудов следует заметить, что они и по тщательности отделки, и по узору покрывающему почти сплошь наружную их поверхность и по форме и размерам своим представляют такое резкое различие с большими, что на основании этого различия, а также принимая во внимание совместное нахождение следов трех различных культур, мы можем предположить, что они принадлежали несколько позднейшему времени.