О Чудских могилах Минусинского края. Часть 6.
«Древности, о которых идет речь, говорит Дезор, все из бронзы. Они принадлежат к оружию, домашней утвари и украшениям, именно: 2 кинжала, 2 топора, 6 ножей, долото, копье, удила и 5 пряжек или поясных украшений. Это, как видите, целая группа вещей, которая уже сама по себе дает выгодное предположение о культуре тех, кому некогда они принадлежали; потому что она свидетельствует об их нуждах и разнообразных вкусах, вовсе не свойственных тому кочевому населению, которое живет теперь в тех же самых округах. Топоры напоминают в некоторых отношениях озерные кельты, но с тем отличием, что трубка гораздо больше. Орнаментика имеет некоторое сходство с клетчатыми украшениями у наших палафитов. Но они отличаются поразительной особенностью, именно, имеют обух выпуклый, а острие выгнутое, — совершенно наоборот, чем как у наших озерных ножей. Рукоятка не отличается от лезвия и не назначена для украшений, что однако же не мешает ей быть грациозной, а нередко и украшенной фигурами с обеих сторон. Удила служат доказательством, что лошадь уже служила для верховой езды. Размеры их доказывают, что лошадь была средней величины.
Г. инженер Лопатин, который благоволил нам послать упомянутую коллекцию, — все вещи ее составляющее, достал у татар, которые находят их на степи, когда пасут сои стада. Если они иногда и употребляют их в домашнем быту, то только случайно, а не как свою национальную утварь. Эти вещи слишком обработаны и слишком изящны для них, и они всегда предпочитают простой железный нож прекраснейшему бронзовому лезвию. Большая часть предметов украшена прекрасным бурым лаком некоторые же только слегка покрыты зеленым, похожим на тот, которым покрыты древности наших могил.
Прибавим еще, что по химическому анализу одного из предметов, обязательно сделанному, по нашей просьбе, г. Р. Фалленбергом, бронза оказалась высшего достоинства, представляя след. состав: меди – 87,83 %, олова – 11,50 %, никеля – 0,66 % (мы видели в своем месте, что кинжал из коллекции г. Радлова, здесь же найденный, по анализу г. Струве, содержал: меди – 88,67%, олова – 10,10, железа – 0,28 %)».
«Этот состав, присовокупляет, г. Фалленберг, указывает та то, что материалы для бронзы употреблялись очень чистые. В особенности медь была чистоты необыкновенной; ибо я не мог открыть в анализированном металле ни свинца, ни серебра. Что касается до никеля со следами железа, то известно, что он находится в самой чистой меди».
Не нужно быть хорошо знакомым с археологией, чтоб понять, что эта коллекция свидетельствует о культуре очень развитой, более ушедшей вперед, чем культура наших палафитов бронзового века. Не только предметы имеют правильные и грандиозные формы, украшены разнообразными рисунками, но и большая часть орнаментов имеет особенный отпечаток, представляя, в разнообразных видах и с различными применениями, формы животных. Из них некоторые легко узнать, напр. каменного барана (аргала, оленя, орла, волка ипр. Есть и другие животные, но их трудно распознать; так напр. род большой кошки (тигра или льва), туловище которой очень характеристично, но морда удлинена в виде хобота, так что некоторые готовы были видеть в этой фигуре намек на мамонта. До более полного исследования мы предпочтем видеть тут какое-нибудь фантастическое животное: воображение всех народов любит себе их создавать.
Что еще более увеличивает интерес этой коллекции, так это то, что те же самые предметы отчасти снова встречаются на западной стороне Урала, в Пермской губернии, как в этом можно увериться по коллекции слепков, находящихся в С. Жерменском музее, на которые обратил внимание и. г. Мортилле. Оригиналы находятся в С-Петербургском музее. Тут встречается в особенности тот же тип кинжалов и топор (кельтов), что заставляет предполагать, что та же самая культура была распространена не только в Сибири, но и переходила даже за Урал (Подробное предположение датского археолога Ворсо о распространении по Европе бронзовых изделий из Азии нашло место на страницах одной русской газеты (Моск. Ведомости. 1874 г. № 32, 34)).
К какой цивилизации можно отнести те предметы, о которых идет речь? В них нет ничего современного, о чем свидетельствует уже их древний лак; они не имеют ничего общего с классическим стилем доисторических эпох Европы; они имеют отпечаток, совершенно отличный и от китайских вещей. В них нельзя также признать типа индусского, и – по крайней мере до тех пор, пока не докажут нам, что они относятся к древним цивилизациям Туран и Персии, — мы наклонны допустить, что здесь дело идет о цивилизации туземной. Это заключение, по видимому, подтверждается курганами, которые в большом числе встречаются на берегах Енисея, и уже Паллас смотре на них, как на памятники древнего народа. Этот народ совершенно бы исчез, но об его культуре постоянно говорит погребальная утварь, довольно полная, отчасти состоящая из таких же вещей, которые теперь у нас перед глазами.
Достойно замечания, что эти tumuli, подобно кромлехам (каменные могилы каменного века) северной Европы, часто окружены большими камнями, которые, конечно были для этого привезены издалека.
Решить какой был азиатский народ, который у подошвы Алтая достиг замечательной культуры, не оставив ни какого следа ни в летописях, ни в истории, — задача, конечно интересная. Может быть, позволительно мимоходом вызвать здесь в мысли смутные воспоминания, по традиции сохранившейся в северной Азии, именно, — о народе Чудь, могущество которого было когда-то значительно, а влияние простиралось даже до границ Европы.
Кроме своего этнологического интереса, эти древности возбуждают вопрос более общего значения, касающийся физики земного шара. При взгляде на этих свидетелей исчезнувшей нации, невольно спрашиваешь себя: был ли возможна здесь культура (очевидна значительная, судя по их свидетельству), при настоящих климатических условиях, среди равнин, где температура падает каждый год ниже точки замерзания ртути (в последнюю зиму температура в Красноярске упадала до -40° R., а в Минусинске до — 35° R); где средняя температура года колеблется на нуле, а средняя температура зимы (изохимена проходит через Красноярск) равна — 20° 14 (16° R)? Можно ли выставить законные сомнения в этом отношении; а в таком случае приходится спросить: не был ли мягче климат в то время, когда цивилизация, о которой речь, процветала, на берегах Енисея?..
Если это предположение может быть допущено, то как следствие его, вытекает другой вопрос: какая могла быть причина, которая так глубоко изменила климат Сибири со времени появления человека в доисторические времена?
Теперь, когда отказались от внезапных катастроф и быстрых причин и привыкли обращаться к медленным изменениям на поверхности земного шара, одно решение естественным образом представляется уму серьезного геолога, именно то, которое относится до распределения суши и морей. Можно допустить, не опасаясь противоречий, что если бы вследствие медленного опускания северная часть Сибири погрузилась теперь, то северные склоны Алтая пользовались бы гораздо более умеренным климатом. Такое заключение тем скорее можно допустить, что моря имеют вообще свойство, как достаточно доказано, смягчать крайности холода и жара.
Мы не знаем, конечно, ничего положительного о той эпохе, когда именно произошло освобождение больших сибирских равнин от воды. Кажется, впрочем, признано, что оно относится к геологической эпохе сравнительно недавней. Чтобы установить этот факт неопровержимо, следовало бы доказать присутствие морских раковин в верхних слоях. Здесь-то и открывается обширное поле для будущих исследований. Однако, мы не совсем лишены сведений в этом отношении, и если берега Енисея не дали еще нам никаких данных, то следует все-таки заметить, что дознано присутствие делювиальных устриц на берегах Ишима, одного из притоков Иртыша, под той же почти широтой, как Красноярск, — что служит доказательством существования здесь моря со времени последнего большого переворота на земном шаре.
Нас спросят, может быть: как мирится этот факт с присутствием огромного количества костей мамонта, погребенных в верхних слоях сибирской почвы? Здесь без сомнения, заключается трудность; она была бы даже преодолима, если бы следовало допустить, как это часто делали до сих пор, что перемены на поверхности земного шара происходили внезапно.
Иначе представляется дело, если предположить, что освобождение от воды совершилось медленно и постепенно. По этой гипотезе, климат в течении ряда веков имел бы умеренный характер, что дало бы возможность стадам мамонтов и носорогов существовать в прибрежьях сибирского моря, освободившихся от воды; тогда как теперь, по рассказам всех живших в этих странах, почва степей не доставила бы достаточной пищи для больших стад слонов. Если так происходило дело, то ничто не мешает допустить, что человек был современник мамонту – у подошвы Алтая.
Но сколь привлекательной ни казалась бы подобная гипотеза в глазах геолога и палеонтолога, открывая новые и широкие горизонты для их изысканий и умозрений, мы считаем, однако, долгом высказать сомнения, которые оставляет в нас это объяснение. Они основываются на следующих соображениях:
При таком объяснении появления здесь человека вообще отступило бы в древность весьма значительную; а между тем мы знаем до сих пор только одного свидетеля более холодного климата, — это человека палеолитической эпохи, или эпохи обделанных камней, т.е. троглодита пещер Бельгии, Виртемберга, юга Франции и подошвы Салева, товарищами которого были северный олень и пещерный медведь.
В частности, это уже не был бы человек охотник и дикарь, какого мы встречаем в товариществе с этими обитателями более холодного климата: это было бы население цивилизованное, ценящее красивые формы, имеющее вкус к роскоши и средства его удовлетворить… но не будет ли некоторой безрассудной смелостью допускать разом массу выводов столь значительных?
Что еще более увеличивает наши сомнения, так это относительно недавнее происхождение большей части предметов, лежащих у нас перед глазами, равно как и описание Палласом некоторых курганов, в которых он нашел подобные предметы в могилах, разделенных бревешками и деревянными перегородками. Мне ответят, может быть, что если мясо мамонта могло сохраниться, то нет причины, почему и дерево точно также не могло устоять от разложения. Вопрос, взятый с этой точки, останется таким надолго.
Наконец, мы не можем не упомянуть об одном качестве, присущем человеческой природе. Пока дело идет об охоте, пастушеской жизни или обработке почвы, как средствах существования, человек естественно зависит от климатических условий. Он отыскивает преимущественно хороший климат и оставляет тот, который налагает на него большие лишения или портит плоды его трудов. Если же он решится бороться с неблагоприятными климатическими условиями, то он должен по неволе посвятить все свое время на удовлетворение одних самых настоятельных своих нужд, и у него едва останется досуг для развития высших своих способностей, — другими словами, он достигнет только весьма несовершенной цивилизации.
Совсем другое дело, если он будет иметь в виду накопление богатства. Тогда никакое препятствие не остановит его: ни зной жарких стран, ни холод полярных поясов. Жажда золота – стимул довольно могущественный, чтобы заставить его пренебречь всеми правилами гигиены и благосостоянием и подвергнуться самым тяжким лишениям. Рудокоп идет и утверждается там, где земледелец и пастух не могут иметь успеха.
Так как в соседстве с древними могилами на берегах Енисея находятся богатые золотые прииски, то почему бы не допустить, что колонисты, явившиеся из какой либо цивилизованной страны Азии, утвердились здесь среди снегов Сибири подобно каким-нибудь нынешним собственникам или тем владельцам знаменитых соляных копей Галльштатских, которые тоже еще в доисторические времена добровольно жили в одном из самых суровых климатах (по причине высоты места), чтобы охранять свои сокровища, но которые в тоже время умели доставать себе все, что промышленность эпохи могла представить им относительно роскоши?..
Если бы это последнее объяснение было верно, оставалось бы еще исследовать, кто же были эти колонисты, — представители цивилизации в эпоху, след которой совершенно потеряла история; но он отыщется, может быть, теперь, когда возбужден интерес к доисторическим вопросам всякого рода.
Только не подлежит, кажется, сомнению, что настоящее туземное население, — кочующие татары не стоят ни в каком родстве с древними обитателями, которые принадлежали, по всем признакам, к другой расе. Они были также чужды друг другу, как индейцы северной Америки древним здесь строителям насыпей разного рода.
Я счел долгом изложить обе эти гипотезы, в надежде, что они вызовут новые возражения и может быть новые изыскания.
Первую из этих гипотез, по которой происхождение доисторических памятников Минусинского края и процветавшая здесь когда-то очень развитая культура отодвигаются в глубокую древность, к той геологической эпохе, когда еще мамонт и носорог безбедно паслись на сибирских долинах и степаях, — Дезор сам находит не состоятельной и слишком априорной. Потому для объяснения этой культуры в здешней (преувеличенно) холодной стране, он прибегает к помощи другой гипотезы о промышленной колонизации в богатый благородными металлами здешний край из других, — цивилизованных стран Азии уже в сравнительно более близкое к нам время, не замечая при этом даже противоречия высказанному выше собственному мнению и здешней древней цивилизации, как туземной, а не пришлой. И вообще эта цивилизация, потерянная для истории и существующая только в археологических памятниках, ему кажется на столько своеобразной и не обычной, что он готов разорвать всякую связь и родство древних обитателей этого края с нынешним его татарским населением и относит их к другой расе. Очевидно, для удовлетворительного решения этого вопроса нужны не столько умозрения, сколько факты, — собрание археологического материала и изучение бытовой истории древних северо и среднеазиатских народов.
Н. Попов
Опубликовано в сентябре 1877 года.
О чудских могилах Минусинского края. Часть 1.
О Чудских могилах Минусинского края. Часть 2.
О Чудских могилах Минусинского края. Часть 3.