О Чудских могилах Минусинского края. Часть 5.

Сороковые и пятидесятые года были здесь временем самых оживленных археологических изысканий местными силами, при содействии просвещенного Енисейского губернатора В.К. Падалко. Собранные в это время древности послужили основанием археологической коллекции Сибирского Отдела Императорского Русского Географического Общества, Высочайше утвержденного 6 Июня, а открытого 17 ноября 1851 г.

Собрание сведений о раскопках в Минусинском крае занимались тогда особенно Енисейский окружной начальник кН. Н.А. Костров и чиновник, особых поручений при главном управлении Восточной Сибири Л.Ф. Титов. Результаты из исследований, хотя и скудные, не лишены интереса. Так, Костров сообщает, что в 1845 г. при раскопке кем-то большого кургана, находящегося в 2 верст. от устья р. Еси (впадающей в Абакан слева) и вблизи трех рядом стоящих каменных баб, из которых одну инородцы называют алып-кузе, а также карадуш, при углублении не более 0,25 арш. в землю, обнаружились каменные плиты длиной в 2,5 арш. шириной 1,5 арш. и такие же плиты по бокам. Но по снятии верхних плит, найдено только 7 небольших глиняных горшков, наполненных красной глиной, здесь обыкновенной в почве. О могильном горшке с глиной, как видели упоминает и Ладебург. Это, кажется, то, что и Паллас встретил при раскопке, и называет ein braunliches Gemulne (буровая рыхлая земля). Горшки, вероятно, наполнены были сначала кобыльим молоком, которое, по свидетельству Плано-Карпини, азиаты ставили в могилу при зарытии покойника; но молоко вылилось или высохло, и горшки были найдены с одной почвенной глиной. Как ни скудны были эти находки (горшки), по свидетельству Кострова, они были, однако, отправлены в министерство внутренних дел, но дорогой разбились. Им самим произведена была раскопка одного из множества курганов, находящихся вблизи каменной бабы улу-куртьяк-таш (в Сагайской степи, верстах в 7 от с. Аскыза, невдали от р. Абакана); но кроме нескольких человеческих костей, ничего не найдено, потому что, как наперед говорили ему инородцы, эти курганы уж раньше были разрываемы.

Счастливее был в своих изысканиях Титов. Так, в имеющихся у нас под рукой его записках он сообщает об устройстве одной могилы следующее: «Я видел, говорит, разрытый ящик, из огромных, почти квадратных плит красного песчаника, которых по длине было по 2, по ширине по одной, на дне 2, всего 8. Длина ящика до 6 арш., ширина до 3 и вышина до 1,5 арш.; крышки не было. Подобный же каменный ящик, с 10 кувшинами, по его словам, вырыт был близ Аскыза под упавшей каменной бабой киши-таш, а под другой – кыз-таш – горшков не было (Эти бабы ущу во время Палласа, поваленные, лежали на земле, а потом неизвестно кем перевезены были в с. Аскыз.).

Но особенно интересны сообщаемые им результаты раскопки так называемого уйбатского кургана. Курган этот находится в горах близ Уйбатского хребта (по р. Уйбат), в 22 верс. От Кутен-булука. Длина кургана до 8 саж., ширина до 6 саж., высота до 6 арш., узкими сторонами обращен на В. и З. широкими на С. и Ю. Вокруг него, против обыкновения, нет камней, но сама могила разделена на 4 отделения 2 пересекающимися стенами из черного известкового камня; таким же камнем выложено и дно могилы. В каждом отделении, очевидно, были сложены костры дров, покрыты телами умерших и сожжены, как это видно по остаткам множества голов и других обгорелых костей; углей в каждом отделении до 3-х коробов. Покойники головами положены на север. Между костями человеческими находились конские. Возле стен поставлены были, по 7 в каждом отделении, глиняные горшки в ведро мерой, довольно хорошей работы; но перегорев в огне они развалились от прикосновения. В горшках найдены были бараньи кости и других животных. По догадке Титова, это жертва богам, но вероятнее – пища, а горшки – те alveoli carnibuspleni, какие, по свидетельству Плано-Карпини, азиаты тоже ставили покойникам в могилу вместе с молоком. В одном отделении на каменном полу найден не большой медный кинжал, бляха с ушком отседла; в другом – змеиные головки с ушком (Бронзовые змеиные головки найдены были в Ананьинском могильнике (близ Елабуги))тоже от седла – и только. Очевидно, это общая могила убитых в сражении воинов, зарытых с их лошадями. Но замечательно в этой колоссальной могиле почти совершенное отсутствие оружия, доспехов и других металлических боевых принадлежностей, которые, несомненно, были и должны быть у войнов: как будто прежде похорон они обобраны были дочиста. О бедности здешних больших курганов говорили курганщики Палласу. Не знаем, обирали ли убитых неприятелей русские; но у монголов было это в обычае. В монгольском своде законов, утвержденном и обнародованном князьями 44-х монгольских и ойратских колен в год темур-лу (жертвенного дракона) и известном под именем дэгэдуин амогогон кишик («Благо и счастье свыше»), одна статья гласила: «кто в сражении убьет неприятеля в панцире, тому принадлежит панцирь; а тому кто чем-нибудь помогал ему, представляется шлем и наручники; третий берет что может получить.

Судя по хорошо сохранившимся костям, происхождение уйбатского кургана нельзя относить ко временам очень древним. По всей вероятности, он возведен был в тревожный в истории Минусинского края XVI или XVII век. Если из темного в истории монголов XVI ст. нам не известно ни одно завоевательное вторжение их в этот край, хотя и несомненно, что такие были, за то из XVII ст., — времени сношения русских с монголами, алтын-ханами и завоевания этого края русскими, — известно несколько погромов и битв, происходивших в этом беспокойном и спорном крае, которые наперерыв вносили в него и монголы, и русские, те и другие старались удержать его за собой. Так воевали тогда этот край и били киргизов: в 1615 г. томские казаки, причем укрепившиеся в окопах киргизы были порублены, жены и дети уведены в плен, а от оставшихся в живых взяты аманаты; в 1631 г. – красноярский атаман Дементий Злобин, без охулки отплативший киргизам за нанесенные обиды юному городу (Красноярску); в 1641 г. тарский воевода Яков Тугачевский, разоривший улусы киргизских князьков Ижея и Иженея, и храбрый приемник его Иван Кобыльский; в 1642 г. монгольский алтын-хан Эрдени (Ирден), воевавший до Абакана и Уйбата и поступавший с побежденными, как обыкновенно поступают в покоренной мечем земле; в 1657 г. его сын хан Луазан, здесь же на голову разбивши киргизов; в 1676 г. – он же, в союзе с ханом черных калмыков Чокуром побивши киргизского князька Ярначка с товарищами; наконец, в последних годах того же столетия красноярские казаки, в союзе с кузнецкими, по свидетельству Пестерева, дали кровопролитное сражение киргизам недалеко от горы Изык (на правой стороне р. Абакана, недалеко от устья его и против впадения в него Уйбата), от которого будто бы и гора Изык, или Иссык (зн. горячий) получила свое название.

Не отрицая факта этого жаркого сражения, касательно объяснения названия горы должно однако заметить, что оно натянутое. Хотя киргиз. essek, тат. issegh, турец. issi, issidjak и значит жар; но сомнительно, чтобы гора, находящаяся недалеко от устьев Уйбата и Абакана, на бойком, людном месте, с которой открывается прекрасный, широкий вид на степь, покрытую речками озерами, оставалась без названия; а еще более сомнительно, чтобы получила его взамен старого от этого несчастно сражения. Разбитые киргизы не имели повода ни давать названия анонимной горе, ни тем более – переменять старое именно в память хоть и кровопролитной, но для них бесславной битвы; а если бы и сделали это, то едва ли бы новое название сжилось с предметом доныне: ибо новые, прихотливые названия разных мест и урочищ вообще весьма туго прививаются, а особенно у азиат, полных рабов предания и старого обычая. Если давать волю догадкам, то с большим вероятием можно было бы предполагать, что гора Изык, богатая залежами каменного угля, получила свое название, может быть, или от свойства их сильно нагреваться от солнца, или даже от воспламенения их, случившегося от каких-нибудь, причин, — в роде напр. того, какое, по свидетельству Штюрмена, в настоящее время длится в хребте Окурчан, в Охотском округе; какие, по наблюдениям и собранным сведениям Миддендорфа, бывали прежде не раз в Сибири; или, чтоб далеко не ходить за примерами, в роде того, какое не совсем давно случилось близ Иркутска, в горе на Косом броду. Но правдоподобнее думать, что эта гора и другие здесь холмы с таким же названием (Изык) получили его изыков, животных, преимущественно коней, посвящаемых конниками-киргизами и татарами богам и добрым духам для разъездов по земле. Во время весенних жертвоприношений и празднеств, совершаемых в честь божества и обыкновенно на открытых горах и холмах, этих изыков, как видимые символы высших существ на земле, шаманы омывают богородской травой, украшают лентами и – пускают на волю…

В рукописи Титова находим сведения еще об одной раскопанной могиле. На 0,5 арш. от поверхности лежал покойник, росту 2,25 арш., на спине, голова на З., ногами на В., руки и ноги вытянуты; лицо продолговатое, книзу уже, кверху шире, зубы выдались вперед, лицевой угол подходит к прямому; голова выбрита. Вещей никаких нет. Могила забросана небольшими каменьями; один довольно большой камень в головах, широкой стороной на юг, другой – в ногах, широкой стороной на восток. Могила, очевидно, из новых, но с обычными камнями по сторонам.

Кроме этих сведений заимствованных из рукописи Титова, мы узнаем из письма Кострова к Спасскому, то в 1850 г. Титов произвел еще раскопку 5 могил в верховьях Енисея и приобрел из них до сотни разных вещей – железных, медных и золотых. Замечательнейшие из них: стремена особенной формы, медное блюдечко (т.е. так называемое зеркало) с изображенными на нем птицами и рыбами, ровно как заметными следами надписи; золотая подвеска от серьги, в виде верблюда, изящной отделки, от которой не отреклось бы и новейшее искусство. В одной из могил, кроме покойника, который лежал не на восток головой, как обыкновенно, а на запад ( как и вышеописанный), с сложенными накрест руками, стояли по сторонам склепа (ящика) 4 глиняных горшка, наполненные человеческими костями, залитыми в какой-то жидкости. Это, очевидно, пища покойнику. Муравленный сосуд с подобной гущей найден был и в Семипалатинской могиле, исследованной Армстронгом.

Сведения Кострова и Титова об устройстве могил по Аскызу и Уйбату в виде каменных ящиков согласуются с сведениями и других (Палласа, кастрена) об устройстве их, добытыми раскопкой в тех же местах. По свидетельству Ладебура, Сиверса, Радлова, подобного устройства могилы встречаются и в Западной Сибири, в Киргизской степи. Такого же устройства были древние могилы около Семипалатинска, исследованные Армстронгом, а Галсан Гомбоев, как видели, происхождение их относит к эпохе шаманской, существовавшей в Чжунгарии до половины XVII ст., — до появления здесь ламы Зая Пандита, водворившего буддизм.

Желая для личных целей воспользоваться возбужденным интересом к археологическим изысканиям, тоже в 50-х годах текущего столетия производил раскопку в Минуснском крае некто Росляков, чиновник, служивший в Ачинске по полицейской части. Но, к удивлению, он не довел раскопки до конца, оставил однако обстоятельный дневник своей работы, впрочем, по всем соображениям, составленный по ходячим рассказам о курганах и мало заслуживающий доверия к его правдивости. Находя раскопку Рослякова все-таки не лишенной некоторого значения в истории археологических изысканий в Сибири по крайней мере по связи и сходству ее с другими подобными спекуляциями, мы не считаем себя в праве здесь обойти ее молчанием.

Служа в Ачинске, он узнал де, что назад тому лет 200 зайсан качинских татар, кочевавших по р. Каче (около Красноярска), услышав о появлении русских в Сибири, бежал с своим родом к местам, занимаемым ныне инородцами Ачинского округа. Для безопасности беглецы скрыли в земле под одним курганом все свои сокровища, состоявшие из серебряных и золотых вещей, монет, дорогих камней и пр., для приметы поставив от этого места по направлению к нынешнему Ачинску ряд маяков (камней), в расстоянии 150 саж. один от другого. Но – гласит предание – беглецы, скрывавшие здесь свои сокровища, более не возвращались к ним: они вскоре потом бежали за границу – в Монголию. Собрав подробные сведения о месте нетронутого клада, переданные де ему, Рослякову, по секрету, он в 1853 г. отправился с 3 рабочими искать курган и отыскал его в местности, согласной с указаниями. Это – сначала природный бугор, в поперечнике саж. 10, круглообразный, вышиной около 12 саж., между крутыми горами на площадке, покрытой лесом; на нем сделано из насыпи другое возвышение, в окружности 5 саж., вышиной 1,5 арш. При разрытии его, оказалось следующее: верхний слой насыпи из обыкновенной глины; далее идет слой земли, смешанной с скотскими костями; за ним следует слой пепла с углями и наконец опять слой обыкновенной глины. Под ним лежала плита с довольно гладкой поверхностью. По разрытии ее до нижней кромки (толщина примерно 1,5 арш.), оказалось, что она положена на такие же плиты, со всех сторон поставленные стоймя одна к другой, и все – верхняя и боковая – плотно соединены были какой-то «масловидной мастикой» разных цветов: красного, оранжевого и бело-синего. При ударе в верхнюю плиту слышался гул пустоты; но по недостатку средств и без дозволения начальства, дальнейшая трудная раскопка была де прекращена. Потому в том же 1853 г. Росляков подал докладную записку на имя председателя в совете главного управления Восточной Сибири о продолжении работы и субсидии для нее, с условием, чтобы открытие клада было поручено не другому кому, а ему одному. Началась переписка, расспросы, дознания. Но то упорное отстранение Рослякова от участия в дальнейшей работе, которое не раз выказывало начальство в этом интересном деле; неопределенность в описании места клада самим Росляковым и постоянная уклончивость его от ясного указания места, объясняемая то запамятованием, то невозможностью описать его на бумаге, и в тоже время уверенность в отыскании при личном участии в деле; назойливое его настаивание именно на единоличное участие в деле открытия клада и при том с расходами, весьма различно им определяемыми ( то в 115 р. 80 коп., то в 2013 р.); недоверие начальства, сомнение в возможности отыскания клада даже и самим Росляковым, если бы даже он и был допущен и снабжен всеми средствами, — все эти обстоятельства бросают невыгодную тень на сведения Рослякова о кургане, ставят его раскопку в ряд фиктивных или по крайней мере спекулятивных.

Раскопка Рослякова по началу, продолжению и по своим последствиям очень похожа на раскопку одного сумасбродного кладоискателя времен Палласа, ссыльного Димитрия Васильева, и может быть находится с ней в генетической связи зависимости.

С давних времен существовало здесь предание (так по крайней мере передавал Палласу Васильев), вывезенное будто бы из Монголии ездившим туда с каким-то поручением качинским татарином Самером Аршановым, — предание о том, что когда монгольский Алтын-хан, кочевавший на рр. Юсах, принужден был из этих мест удалиться в Монголию, то все свои сокровища зарыл около скалы Анло. История знает только одно подобное бегство Алтын-хана при появлении русских, именно, халхасского хана Ирдена в 1652 г. при слухе о сильном войске, идущем на помощь киргизам из Томска и Красноярска. Хотя этот хан здесь не кочевал, а был набегом, и потому не мог зарывать сокровищ; тем не менее очень вероятно, что предание о кладе есть искажение этого или подобного факта. – По описанию Палласа, скала Анло находится на юге от с. Ужур, на левой стороне р. Белого Юса, в 5 верст. от него, в 36 верст от Карышинского рудника, против оз. Фыркалова, и есть ничто иное, как 4-сторонняя высокая скала с находящейся к западу от нее другой горой, круто-утесистой со стороны, обращенной к скале, и пологой со сторны противоположной, — и с довольно широкой расселиной между ними, из которой торчит другой камень, поменьше. Анло как и все скалы, особенно замечательные по виду, пользуются у инородцев почитанием. – Этих данных достаточно было для того, чтобы увлечь горячего искателя кладов к отысканию в пологой горе сокровищ, по преданию, в ней зарытых, или точнее – дать ему случай привлечь к своему предприятию других легковерных и кормиться около них. Ветерок, подувающий из расселин, пустоты, встречаемые при работах, природные натеки в трещинах, но по уверению кладоискателя искусственный цемент, кости разных животных, очевидно, занесенные в трещину хищными зверями, но по его мнению, остатки от жертвы, принесенной Адтын-ханом духам-хранителям, помехи, какие будто бы причиняют смелым кладоискателям эти духи, — все это давало повод уверять и себя и других в том, что тут в горе несомненно есть пещера и клад. Васильев, человек грамотный, вел даже дневник и доставил Палласу отрывки из него; но Паллас все таки не удостоил своим вниманием его горных работ, послав однако к ним студента Зуева. Дальнейшие результаты работ Васильева неизвестны; но, по всей вероятности, их постигла участь раскопки Рослякова, т.е. кончилась ничем, прекратившись с потерей доверия и истощением средств.

По большому числу обстледованных могил, по энергии и неутомимости в ученых исследованиях, видное место в истории археологических изысканий в Сибири занимает В.В. Радлов. В Минусинском крае он производил раскопки в 1863 г. по поручению Археологической комиссии. Но сведения наши о результатах его раскопок ограничиваются только тем, что сказано о них в докладе о действиях Археологической комиссии за 1863 г. А там сказано только: «в продолжении своей поездки Радлов раскопал до 100 курганов на Усть-Еси (село), на левом берегу Абакана, в 15 верстах от с. Аскыса, на горе Уйтаг, — и при речках Юсе и нижней Кии, К сожалению, почти все эти курганы, относящиеся, по мнению г. Радлова, к двум различным периодам, оказались уже расхищенными в прежнее время. Только в немногих удалось ему отрыть нетронутые могилы, которые по устройству своему сходны с исследованными им в 1862 г. барнаульскими курганами (А о них было сказано в докладе: могила, вырытая в материке, иногда покрыта была деревянными брусьями, иногда просто засыпана каменьями, а иногда даже была обложена большими тесанными камнями. Железное орудие, удила, стремена, кости человеческие, лошадиные и овечьи постоянно встречались, отчасти угли, зола, черепки), с той разницей, что найденные в них человеческие остовы лежали не в яме, вырытой в материке, а на поверхности земли, непосредственно под насыпью кургана (нечто подобное замечено было г. Радловым и при раскопке курганов около Барнаула и в Киргизской степи; но подобное встречалось там как редкое исключение. Подобное явление некоторые объясняют похоронами при мерзлой земле. Заметим, что подобное исключение встречалось и в мерянских могилах, также в могилах Московской губернии Богородицкого уезда). Открытые при этих остовах вещи заключаются по большей части в больших глиняных сосудах и различных медных ножах, кинжалах, стрелах, кольчугах и конских украшениях. Множество подобных же предметов и несколько железных изделий, как-то: стремян, удил, заступов и ножей, несомненно принадлежащих к позднейшему периоду, приобретено им у местных жителей, которые не редко их находят на своих пашнях». Эти результаты раскопок г. Радлова еще более подтверждают, то не раз повторенное мнение, что могилы в верхнем течении Енисея бедны дорогими металлами. Но – почему разрытые курганы отнесены к двум различным периодам? Во всех ли их было оружие медное, или в некоторых было и железное? Если да, то не было ли заметно различия в устройстве самих могил? Скелеты под насыпью на материке не были ли только исключением? Если нет, то что значит сходство разрытых им здесь могил по внутреннему устройству с барнаульскими? А если это было только исключением, то что было найдено в самих ямах, — в материке?.. Объяснений на это не находим в отчете. Потому г. Лерх в свое время справедливо выражал сожаление об отсутствии сведений касательно самой обстановки находок г. Радлова и в праве был надеяться, что этот пробел будет пополнен ученым исследователем обнародованием подробного дневника раскопок. Был ли этот пробел пополнен, — нам не известно, также не известно и описание найденных вещей.

При недостатке правильных, систематических раскопок в здешнем крае, при отсутствии обстоятельного описания даже тех из них, которые были произведены людьми образованными, имевшими все средства к этому, и вообще при скудости ученых на опубликование в рисунках и даже описание найденных и приобретенных ими древностей и при невозможности – для большей части интересующихся ими – пользоваться археологическими коллекциями в самих музеях, — для каждого занимающегося археологией Сибири должно быть дорого всякое известие о том или другом предмете исторической древности Сибири, как бы случайно и отрывочно по видимому ни было это известие. Потому, в дополнение к настоящему историческому обзору исторических изысканий в здешнем крае, произведенных людьми, более или менее специально занимавшимся или по крайней мере наиболее других интересовавшимися археологией Сибири, считаем не лишним присовокупить перечень и тех археологических предметов, которые в разное время были найдены разными неизвестными лицами, случайно и притом большей частью не в могилах, а вне их – на степях, на пашнях, в обрывах рек и. т.п., и о которых сведения рассеяны в разных сочинениях.

Так, из ст. Муральта: «Скифские древности хранящиеся в Императорском Эрмитаже», узнаем, что в минусинском крае, именно, около Божьего озера, в кургане найден был неизвестно кем каменный клин; там же где-то найдено другое каменное орудие в роде долота, а на берегу Енисея 2 литые бронзовые чаши, вероятно, для кумыса, в 6 и 8 дюйм. в диаметре, обе о двух ручках и с цилиндрической ножкой, по свидетельству Эйхвальда, похожие на чашу с Алтая, хранящуюся в музее Горного института и изображенную в упомянутой статье «о чудских копях». Все они одного типа с упомянутой в своем месте чашей Палласа. Такая чаша, как увидим, есть и в музее Сибирского Отдела Русского Географического общества.

Близ с. Означенного, в береговом обрыве на левой стороне Енисея, инородцем случайно найдены были в куче серебряные чаши, кувшины и другие вещицы, и вместе с ними дощечки из того же металла с надписью на монгольском языке тангутскими буквами, — пайзе, времен хана Мункэ (XIII ст.), о которой уже говорили прежде. Куплены были у инородца проживающим в с. Аскезе купцом Ананьиным, в 1846 г. представлены в Имеператорский кабинет и теперь хранятся в азиатском музее Академии наук.

По свидетельству Скороговорова, один крестьянин, при распашке земли около Минусинска, нашел при нем древний серебряный кувшин с крышкой, вроде сливочника, более 2 фун. весом, с ландшафтными украшениями отличной китайской работы. – Он сам там же нашел в песке медный ножик, покрытый зеленью, сточенный на одну сторону, и кружок с рукояткой (зеркало), тоже медное с зеленью: на задней стороне надпись, к сожалению, сгладившаяся от времени, а на лицевой – китайский ландшафт с изображением китайца, пашущего на быке, а в дали голые скалистые горы. – В 1834 г. у ачинского земского исправника Гатчина он же видел следующие находки с берегов Чулыма: железный шлем с такими же зубчатым гребнем от затылка до темени, костяные стрелы, железные наконечники к стрелам, плоские и 3-гранные, — медные ножи и железную кольчугу более 2 пуд. весом.

И.А. Лопатин, инженер, известный своими путешествиями по Сибири у инородцев и крестьян минусинского края приобрел в разное время много весьма интересных древностей. Из письма его к нам видно, что в его археологической коллекции 300 экз. каменного века, 600 бронзового и 100 доисторического железного. Из них – медных ножей 165 экз., топоров 85, кинжалов 35, удил 25, долот 15, наконечников копий и стрел 16 экз. и пр. Некоторые из предметов своей коллекции он сообщил М.П. Морелю, управляющему на золотых приисках одного енисейского золотопромышленника, для передачи их археологу Дезору, который посвятил им отдельную статью: «NoticesurunmobilierprehistoriquedelaSiberie, 1873 Neuchtel., читанную в обществе естественных наук в Невшателе 1 мая 1873 г. Экземпляр брошюры автор доставил г. Лопатину, а он благословил препроводить его к нам. Этому счастливому обстоятельству мы обязаны тем, что имеем ясное представление о некоторых древностях его богатой коллекции и можем поделиться им здесь с другими.

Судя по рисункам, приложенным к брошюре, и коротенькому объяснению их, г. Лопатин препроводил к Дезору следующие предметы:

1) Удила, из двух звеньев, оканчивающихся кольцами для прикрепления повода (фиг. 1). Очень похожие на медные удила найденные в Вятской губернии близ Елабуги, в Ананьинском могильнике, на которые, по замечанию г. Невоструева, в свою очередь очень походят медные удила из алтайских курганов, хранящихся в Московском музее.

2) Долото, с трубкой для древка, но с концом остро-узким, а не широким, и потому похожее более на пику или рогатину, чем на долото.

3) и 4) 2 топорика (кельта), плоские, весьма похожие на клин, с пустотой для черена: один украшен ободком около отверстия и треугольниками пониже ободка, втесанными один в другой. Очень похожи особенно на кельты Ананьинского могильника. Такие есть в музее Сибирского Отдела.

5) и 6) 2 ножа с вогнутыми лезвиями и рукояткой, почти не отличающейся от лезвия. В Сибирском отделе есть несколько.

7)Кинжал, с закругленным концом и украшенной продолговатыми выемками рукояткой, — по виду и количественному содержанию меди и олова, как увидим ниже, очень похожий на кинжал, найденный здесь же в Минусинском крае г. Радловым и анализированный г. Струве. Двойник есть в Сибирском Отделе.

8) Бляха с изображением животного, снабженного маленькими ушами и как бы хоботом, похожее на животное, на котором сидит описанный Спасским истуканчик, здесь же найденный.

9) Нож, видом и величиной похожий на предыдущие, но с рукояткой, украшенной с обеих сторон волчьей головой и оканчивающийся кольцом, очевидно для привешивания. Есть подобный в Сибирском Отделе, но без украшения.

10) Бляха, сквозная, имеющая форму маленького шита.

11) Выпуклая пуговица, с 3 рельефными изображениями животного с несоразмерно-большой головой как бы крокодила и туловищем медведя.

12) Пряжка представляющая как бы голову орла. Орлиная голова, но с отверстием в основании для насаживания на другой предмет, есть и между украшениями из Ананьинского могильника.

13) Пряжка с 2 крючками, обращенными в противоположные стороны.

14) Орудие в виде кирки, состоящее из трубки в 3'' длины, очевидно, для древка, украшенной клетчатым рисунком и имеющей на нижнем конце у отверстия петельку как бы для привешивания бунчука, кистей, лент и т.п., в верхнем — на одной стороне фигуру аргала, а на противоположной ей – удлинение в виде клюва или пики. О сходстве этого оружия (почетного военного знака) с подобным у Палласа с найденными в Ананьинском могильнике и других местах было сказано выше.

15) Кинжал с 2 обращенными одна к другой орлиными головами на конце рукоятки и 2 фигурами кроликов на плечиках, при начале лезвия. Подобный кинжал есть в Московском музее между древностями тоже Минусинскими; только орлиные головы у него на плечиках, обращенные к лезвию.

16) Нож с отломленным концом, подобный предыдущим, но с выбитыми при начале лезвия круглым значком в роде заводского клейма.

17) Нож с фигурой какого-то животного наверху рукоятки и 4 фигурами оленя с каждой его сторны; конец тоже отломлен.

18) Маленький ножик, тоже украшенный фигурой какого-то животного на верху рукоятки.

Украшать ножи и кинжалы фигурами животных было в большой моде у азиат. Шишков о древностях, виденных им в Томске, между прочим писал Татищеву: «мне достали через некоторых здесь жителей кинжал, или нож медный (с устья Оби), на верху черепа сделано подобно 2 звериных головы; у которого немного отломлен конец. Некоторые объявляют и признают: с того ножа у тех жителей давалась жертва».

Разительное сходство некоторых древностей из коллекции г. Лопатина с подобными Ананьинского могильника, по видимому, свидетельствует о том, что сношения древних обитателей Минусинского края простирались не только к югу, но и далеко на запад.

В заключение настоящего обзора приводим мнение Дезора об этих древностях и гипотезы его и их происхождении, оставляя за собой право вернуться к ним впоследствии, при рассмотрении вопроса о происхождении доисторических памятников Минусинского края.

Опубликовано в сентябре 1877 года.

О чудских могилах Минусинского края. Часть 1.

О Чудских могилах Минусинского края. Часть 2.

О Чудских могилах Минусинского края. Часть 3.

О Чудских могилах Минусинского края. Часть 4.

О Чудских могилах Минусинского края. Часть 6.

771

Видео

Нет Видео для отображения
RSS
Нет комментариев. Ваш будет первым!
.