От Иркутска до Ниловой пустыни. Часть 3.
III.
Селение Култук лежит в южном углу Байкала, где озеро образует довольно широкий залив. Слева и справа деревни идут горы, круто опускающиеся в море. Позади селения, против Байкала, постепенно возвышаясь, идет долина, отделяющая воды озера от долины Иркута. В каких-нибудь 20-ти верстах от Байкала находится самое возвышенное место, составляющее водораздел. Эта возвышенность, из которой в одну сторону течет в Иркут речка Ильчи, а в противоположную другая Ильчи, впадающая, по соединении с Култучной, в Байкал. Каких-нибудь 300 сажень незначительной высоты препятствуют Иркуту впадать в Байкал. О соединении Иркута с озером в одно время много толковали в Иркутске, но нашли наконец, что хоть оно обошлось бы и недорого, но не только не принесло бы никакой пользы, а напротив скорее принесло бы вред.
Жители Култука занимаются частью земледелием, а больше охотой и рыбной ловлей. По взморью рыбы хотя и довольно, но сбывать ее некуда. Иркутск далеко, и дорога туда – сухим ли путем, водою ли – и трудная и дальняя, чтобы везти свежую рыбу. Заготовлять же в прок нельзя, потому что рыба здешняя – хариус скоро портится, даже посоленная. Зимой, впрочем, отсюда привозится рыба и в Иркутск; особенно славятся вкусом своим здешние налимы.
В Култуке, для едущих в Тунку, кончается почтовый тракт; он уходит влево, по берегу Байкала; это верховая кругобайкальская дорога, — предмет ужаса для вынужденных путешественников и мучения для обозных ямщиков, школа отваги, терпения и выносливости для крестьян иркутского округа. Теперь идут усиленные работы по устройству новой дороги по корге, т.е. по берегу Байкала. До 400 рабочих, вот уже кажется четвертый год, целое лето употребляются на эту работу и когда ей будет конец еще трудно определить. Досаднее всего то, что нередко один проливной дождь, один разлив горных речек может губить работу целых месяцев: перепортить гати, снести готовые мосты (Совершенно оконченные мосты устояли, не смотря на дождливое нынешнее лето, и вообще при том старании и заботливости, с какими ведутся работы по устройству дороги, с уверенностью можно сказать, что она будет устроена лучшим образом.).
Едущие в Тунку по своей надобности нанимают в Култуке вольных возчиков и должны, по крайней мере верст 60, до бурятской думы ехать на одних и тех же лошадях. Экипажей удобных здесь тоже нет, и не худо запастись своим, Из Иркутска. Не худо также прежде поездки тщательно осмотреть оси и колеса. Не советуем пускаться по здешней дороге в каком-нибудь старом, непрочном экипаже: горе, если на дороге что-нибудь сломается, — и починить некому и заменить не чем. В особенности тяжело достается экипажам при переправах бродом через здешние реки.
Дорога от Култука чрезвычайно веселая. С правой стороны стеной возвышается гора, замыкающая собой цепь прибайкальских гор. Крутой скат ее, обнаженный от леса, покрыт яркими цветами. Там и здесь выглядывают огромные глыбы известняка или гранита; огромные валуны разбросаны местами по долине (Валуны, — округленные обломки, попадаются здесь на самых высоких подъемах, вместе с речным наносом. Странно также, что здесь нет значительно толстых деревьев. Вырубать же их было некому.). По левую сторону дороги идет низкая долина или падь, поросшая лесом, и по ней течет речка Култучная. В одном месте эта речка близко подходит к горе, и для дороги просечен бок горы. Подъемы и спуски чередуются постепенно; вы не проедете и трех верст по совершенно ровному месту. Уже проехавши верст 16, вы выбираетесь на низкую долину. Это раздел хребтов – саянского и собственно тункинского. По этой долине текут в Иркут с стремительною быстротой две Быстрые. Огромные валуны загораживают русло и разбросаны по берегам этих рек, через которые переправляются в брод. В малую воду переправа не представляет никакой опасности, если только вы не боитесь за свой экипаж, который перебрасывает справа на лево, и если к тому же не очень жалостливы к лошадям. Но чуть дождь, — переправа не возможна, по крайней мере часа на четыре, а при ненастье и на несколько суток. По разбросанным на берегах валунам видно, что Быстрые разливаются саженей на пятьдесят, и что стремление воды бывает ужасно. Несчастных случаев, впрочем, не помнят и здешние жители. Городские жители, бывающие здесь редко, ни за что не поедут через Быстрые в большую воду: бурята же верховая лошадь всегда вынесет на другой берег.
Если ненастное время застигнет в дороге, то уже следует дожидаться в Култуке или в думе, пока не спадет высокая вода. На той стороне Малой Быстрой стоит, правда, станок, но остановиться здесь едва ли кто решится. Грязная изба, да бурятская юрта; несколько бурят-ямщиков в глуши, в лесу, — право не весело провести здесь сутки двое.
От Быстрых дорога опять идет в горы, которые здесь близко подходят к Иркуту; в одном месте она лепится над рекой по самому обрыву, с которого открывается превеселенький вид на реку и противоположные горы. Верст около 18 вы идете по горам, и наконец спускаетесь в широкую долину Иркута. Саян, делая угол от Байкала к Иркуту, отходит довольно далеко на лево, и образует долину, по которой и течет Иркут, приближаясь к горам своего левого берега – тункинским. При самом въезде в долину, у берега Иркута, на низменном месте, лежит маленькая, грязненькая русская деревушка – Тибельти, населенная, кажется, ясачными. Как видно, это первые наши выкрещенцы из тункинских бурят; тут же с полдесятка домов, по одному виду которых вы догадаетесь, что тут поселены новые казаки: ни кола, ни двора, в огороде посажено всего две гряды, окна выбиты, ворот нет, видно, что беззаботный человек живет. Некоторые дома и совсем пусты: зачем их уж строили? За этой деревней, по всей ширине долины, разбросаны юрты бурят. Место совершенно открытое, — ни кустика, ни возвышения. По местам видны котловины, частью наполненные водой. Ученые исследователи говорят, что здесь когда-то было дно озера, впоследствии высохшего. Почва здесь наносная, иловатая и нельзя сказать, чтоб очень плодородная. Травы однако не дурны, но пашен по дороге не видно; они ближе к горам.
Кочевья бурят, начинаются при самом окончании горного спуска, у ключа Тибельти, идут по течению Иркута до самого Туранского караула. Все, наиболее удобные для скотоводства места заняты ими. Русские оттягали у них только пространство между Гуджирами и Тункой, но в последней земли у русских немного. И однако, если верить рассказам, русские здесь поселились чуть ли прежде бурят. Были ли здесь улусы бурятские, когда основана была тункинская крепость, из старожилов никто не помнит. Буряты же рассказывают, что они перешли сюда из Монголии не больше сотни лет. Вероятно, что при первом появлении русских, в здешних местах жили тунгусы, оттесненные потом в горы к Байкалу.
Здешние буряты лучше сохранили свой монгольский тип, чем те, которые живут по Ангаре. Язык их также ближе к монгольскому. Земледелием они стали заниматься позднее прочих бурят; еще на памяти многих то время, когда они вовсе не знали хлеба, а питались только продуктами скотоводства и преимущественно арсой – квашенным молоком, в которое примешивали корни сараны, болиголова и др. трав. Овощей, кроме картофеля, буряты и теперь не едят, равно как ягод и грибов. Самое вкусное блюдо бурята – баранина; но не все имеют возможность постоянно есть мясо. Арса и кирпичный чай с маслом и хлебом, все это без соли – вот обыденная пища бурят. Лошадиное мясо ныне употребляется редко, но кобылье молоко в постоянном употреблении.
Одежда бурят летняя состоит или китайчатого халата, вельверетовым воротником и обшлагами, или суконная, иногда с красным воротником. Зимой носят овчинный дыгил. Женская одежда немного отличается от мужской. Унты, шаровары и дыгил, только неразрезной спереди, у богатых вельверетовый и множество побрякушек в косах, на голове китайская шапочка, — вот костюм бурятьи.
Юрты у бурят осьмиугольные, бревенчатые, покрыты лубом или берестом и засыпанные землей (На зиму, как здешние, таки все иркутские буряты строят дома, на подобие русских). По средине юрты место для огня и вверху крыши отверстие для дыма. По стенам нары из досок, и все хозяйство на лицо: кадки, туязки, котлы и деревянные чашки. Вот люлька, похожая от части на нашу, с пологом из старой дабинной рубахи и с корытцем на дне, чтобы ребенок не мочил под себя, лежа в люльке, завернутый в овчину. Собаки, телята (свиней буряты не держат) все тут же; это тоже члены семейства, разделяющие с хозяевами пищу и ложе.
Буряты очень много времени проводят без всякого дела. Осенью, по окончании полевых работ, начинается всеобщее сидение тарасуна и круговое пиршество. Буряты слоняются из юрты в юрту и пьют напропалую. Собственно молочный тарасун есть напиток, хотя и неприятный на вкус, но здоровый и не очень опьяняющий. К сожаленью русская водка и хлебный тарасун начинают вытеснять его, и есть надежда, что скоро табуны овец и лошадей поубавятся у бурят и они, как и наши крестьяне, совсем обнищают. Ни ламайская, ни русская проповедь не сильны остановить развитие пьянства. Одно только ученье, и ученье толковое могло бы помочь этим бедным детям природы выдержать без крайнего вреда для благосостояния и нравственности, трудный переход от естественной жизни к цивилизованной. С наплывом в улусы и деревни разных городских пройдох, с увеличением сношений, с появлением разных приманок, исчезает прежняя простота жизни. Дурная сторона городской жизни скоро усвояется сельским населением, и нет средств ни остаться при прежней простоте, ни отличить и усвоить из нового только одно хорошее. Никого не пугает это прогрессивно-увеличивающееся развращение и обеднение.
Жаль смотреть, как пьяный бурят мало по малу меняет на вино одну овцу за другой, пропивает лошадь за лошадью. На немногих годах табуны лошадей и стадо скота сильно уменьшились у бурят, и безошибочно можно сказать, что лет через 20 богатый бурят, владеющий 500 голов скота, будет мифом.
Весной, по окончании яровых посевов, весьма незначительных (Всех бурят в ведомстве думы 14 родов: 3832 м. 5293 ж. п. душ, а засеяно хлеба в нынешнем году 5220,5 десятин), опять начинается гуляние до сенокоса. Из улуса в улус и из юрты к юрте переезжают верхами кучки хмельных бурят, громко калякая и покачиваясь в седлах. Жизнь незатейливая, но веселая, новодящая впрочем далеко не на веселые мысли.
Тункинские буряты до настоящего столетия были шаманисты. Теперь едва ли не по равной части их разделили на три веры. Часть осталась верная шаманству, другая обращена в буддизм, и третья – в христианство. Есть даже троеверы, которые окрещены, но верят в лам и боятся и почитают шаманов. В сущности все они остались шаманистами, и влияние лам здесь вовсе не так велико, как за Байкалом.
О значении буддизма и о миссионерстве нашем у бурят мы могли бы кое-что сказать, так как имели случай узнать об этом; но мы ужасно боимся обидеть лам, которые гостеприимно встретили нас в своем дацане и напугали своими бубнами и рогами. Да будет же это место пусто в нашем рассказе.
У здешних бурят нет ни преданий, ни песен, ни общественных игрищ. Даже и охоты облавой они не делают. А охотится было бы на кого. Волков здесь такое множество, что они днем утаскивают жеребят из огородов; медведи водятся в 10 верстах, кабаны тоже. Только за белкой многие ходят в тайги, по осени.
Из ремесел буряты занимаются отчасти только кузнечным. В недавнее еще время славились в Сибири бурятские ножи, серпы, косы, огнивы. В настоящее время число мастеров уменьшается, все стали покупать косы и серпы в городе. Только те, которые косят еще горбушами, заказывают их бурятским кузнецам. Уменьшению кузнецов в тункинском крае способствовало увеличивающиеся знакомство с городом и возможность выменивать железные изделия у заграничных монголов, которые во множестве привозили на караулы ножи, огнива, медные трубки, моржаны и и т.п. Вообще этот обмен и для русских и для бурят был очень выгоден, но последнее время он почему-то запрещен, и тункинские жители крайне опечалены этим.
Есть еще у бурят свои коновалы – и только. Все прочее, что необходимо по хозяйству. Делают женщины. Они шьют одежду, обувь, делают посуду берестяную и деревянную, выдолбленную. Они же выделывают, не очень искусно впрочем, овчины. Выделки черных кож у бурят нет.
Все эти ремесла и рукоделия существуют лишь для домашнего обихода. Белку и звекринные шкуры они продают невыделанными.
Мы ничего не говорили доселе о грамотности в тех селах и деревнях, через которые проезжали. Увы, ее вовсе не существует. Первые грамотные люди, которых мы встречали, это два-три бурятских старшины и тайша, умеющие, разумеется, только читать и писать, но ничего не читающие и подписывающие только свое имя, где следует. А между тем, особенно буряты, вовсе не прочь учить детей грамоте и грех бы не пользоваться этой охотой. Да кому начинать делать? У нас все еще боятся грамотных, как зачумленных. Официальным лицам, имеющим сношения с бурятами, не до того. Частных начинателей нет.
Единственные попытки ввести грамотность между детьми мы видели в Тунке, у казаков, тут есть настоящая школа, в которой обучается до 20-30 мальчиков; есть несколько новых книжек для чтения, доски для письма и арифметики и прописи стереотипного свойства. К сожалению мы были в Тунке в праздник и учеников не видали. Учат здесь: какой-то казак из приселенных вновь и молодой священник. По всему заметно, что школа, как все старинные школы: ни шатко, ни валко выучатся в ней казачки читать и писать; по выпуске из школы не увидят более ни одной книжки и останутся на век с умением читать и писать, как те несчастные дома, которые начали строится, да так и не достроились. Стены доведены до полвины окон, потом кое-как закрыты старым драньем, стоят так, никому не нужные, годные разве для перепутья пешеходу (Слышали мы, что в Култуке заведывающий устройством кругобайкальской дороги пробовал устроить школы, но чем кончились попытки эти, — не знаем).
Опубликовано 15 августа 1864 года.
От Иркутска до Ниловой пустыни. Часть 1.
От Иркутска до Ниловой пустыни. Часть 2.