По сю сторону Байкала. (из путевых заметок). Часть 2.
При наступлении утра, мы осмотрели деревню; дома в ней довольно порядочные и чистенькие, построены довольно аккуратно, некоторые обиты даже тесом, окна стеклянные, а почтовая станция двухэтажная, построена даже шиковно; строится новая деревянная церковь; число всех домов не превышает однако 14. Если же некоторые дома наружности не совсем презентабельной, то внутренность их никак не грязна. Несколько домов построены на манер древненовгородский: здание состоит из двух половин, избы и горницы, чистенькой, отделенной обыкновенно от избы сенями; стоят на окнах горшки с цветами: фукциями, базиликами и геранями, одним словом, выказывается если не богатство, то, по крайней мере, довольство в жизни. У нашего хозяина, который из средних по состоянию, зажигаются вечером свечи, имеются порядочный чайный и столовые приборы, чего редко можно встретить у крестьян подгородных. Чем же добывается это довольство, — пашней, скотом или каким-нибудь иным промыслом? Посмотрим повнимательнее, времени свободного очень мало, часа через два в дорогу; впрочем долг велит взобраться нам еще вот на эту гору, что развалилась у самой деревни, взглянем же на нее. Скала порядочная, между прочим почти совершенно голая; только вверху, где породы менее обнажены, растет лиственница, порода – диабаз исключительно, рассыпавшийся из разных утесов по всему скату, даже дворы и огороды крестьян, расположенные при подошве, усыпаны им, но вам может быть до этого и дела нет, потому что вероятно не доведется из него ни статуй делать, ни монументов. В таком случае прошу, кстати взгляните под гору вот с этого утеса: как славно все видно! Обширный мыс впадает в Байкал, совершенно однако же плоский, ровный и голый; его перерезывает река, растянувшаяся красивой голубой полосой от севера к югу, — это Голый мыс и речка Голоустная; мыс образовался, как видно, из наносимого хряща, почему он гол и каменист. Нет ли тут какой-нибудь жизни? Есть; Около самой речки ходит группа телят, а там немного подальше другая; еще чего нет ли? Ничего. С северной стороны мыс обогнут двумя хребтами, образовавшими падь, а с южной берегом Байкала, вы пожалуй, начинаете думать о коровах, лошадях и баранах. Где же они, в деревне должно быть? Деревня перед нами, как на блюде; дома растянулись в одну линию, в стороне рисуется церковь и дворы, совершенно пустые, в улице ходят собаки и несколько ребятишек в красных рубахах, из домов к берегу выскакивают беспрестанно бабы с ведрами, ковшами и с кадками – больше ничего, пашни тоже нигде не заметно. Сами голоустинцы говорят, что около деревни нет ни выгонов удобных, ни пашни, как мы это и видели, поэтому за 5-25 верст от деревни у них по долине голоустной построены заимки-дачи, где они и пашню пашут, сено косят и скот держат, в деревне же держат самое необходимое число коров и лошадей. Потом, говорят, напр. моя хозяйка, что их семейство имеет про себя пять-шесть коровушек, пашенки пашет для себя немного и сенца ставит тоже про себя, а рассказу ее, хотя не без условно, но нужно поверить. Хлеб если они и сбывают, то только в лиственничную, но больше всего бурятам, уже чувствующим в нем большую потребность, пашен же не имеющим. Только не часто, как видно, продают голоустинцы хлеб; более или менее каменистый грунт, а главное частые засухи, ранние морозы и иней в июле и августе или иначе сказать позднее начало весны и недолгое, но жаркое и сухое лето относится к явлениям не благоприятствующим земледелию, с другой стороны ограниченные и рутинные знания крестьян, а вследствие этого отсутствие изобретательности против условий, не благоприятствующих земледелию, усиливают неурожаи. И в самом деле, крестьяне жалуются на неурожаи, особенно в последние три года они покупали хлеб сами, исключая самых богатых. Скот держится опять таки для домашнего только обихода, как говорится, с первого разу и кажется очень много, если скажут, что старшина имеет 40 голов рогатого скота, но во первых оказывается, что из этого числа доятся только 17 штук и потом старшина не один, а имеет несколько братьев с женами и детьми, да у самого его молодая жена, с грудой малых детушек, — смотришь и набирается семья, состоящая, по крайней мере, из 15 особ; да кроме этого наберется еще два или три дюжинных работника. А чем мужик питается в летнее время? Оказывается, что молоко во всех его видах главная пища, и при таких условиях трудно съэкономничать масла и для продажи и для себя, особенно при адамовской методе доения с телятами, которые здесь в цветущем положении; кроме этого нужно взять во внимание скудную пищу коров и вследствие этого их маленьких рост и относительно меньшее количество приносимого ими молока. Что же касается сена, то оно здесь имеет значение, как статья оборотная, голоустинцы заготовляют его в несравненно большем, чем нужно для себя, количестве; для этого они обыкновенно нанимают бурят, летом занимающихся исключительно сенокошением, а продают они его отчасти в лиственничной, но по преимуществу же у себя в деревне, зимой, так как в это время идут транспорты с товарами и всякого рода другими принадлежностями за Байкал с нижегородской, ирбитской и др. ярмарок, а почтовый тракт лежит через Голоустную. Но не сельские хозяева только голоустинцы, они еще и промышленники. Лодки наваленные на берегу и два судна в гавани говорят еще о том, что они знакомы и с бурями и с волнами Байкала. И в самом деле, осенью они деятельно ловят рыбу, в громадном количестве приступающую к устью р. Голоустной, а зимой многие из них отправляются на Ангарск и Баргузин. Два или три семейства имеют суда и занимаются покупкой омулей у мелких рыболовов, а потом доставляют из в Иркутск. Ходят также и на звериный промысел, кроме же всего этого голоустинцы, имея достаточно лошадей, не пропускают случая наниматься перевозить товары из Иркутска в забайкалье. И так эти обитатели бурного и не совсем гостеприимного озера, утесистых и каменистых берегов имеет уже изрядное количество средств к жизни в хлебопашестве и скотоводстве, другие же промыслы – рыбный, звериный, извоз и т.д. доставляют им чистые денежки, что и влечет за собой пополнение тех нужд, которые не удовлетворяются хлебопашеством и скотом, а это прямо являет довольство в жизни. Голоустная при ее географическом положении, в месте, где Байкал имеет самую меньшую ширину и в летнее время способен к переправе даже на небольшой лодке, не говоря об удобстве его к переезду в зимнее время и при настоящих таможенных постановлениях, есть самый удобный пункт к занятию контрабандою, особенно при близости к городу, месту, где всегда возможно сбыть товар. Как в этом отношении ведут себя голоустинцы, сказать ничего не можем. Что же касается характера голоустинца, то подобная, многосторонняя жизнь не осталась для него без влияния, как видно: он смело вверяется на маленькой лодке Байкалу, пускаясь или из Голоустной в Посольск или из Посольска в Голоустную; не одного из них на этом пути заставал буря, ненастная погода, туман и волнения, и не один из них, несомый бурей по морю, Бог знает в какую сторону, иногда совершенно в противоположную, или по длине Байкала, отчаивался в жизни. На суши они знакомы с горами и со всевозможными местечками и речками. Идут они сухим путем в Куреть, на Ольхон, в Ангу и т.д.; многие тайги тоже измерили, гоняясь за зверем. Поэтому практичность видна прежде всего в суждениях голоустинца, в движениях осталась еще общая всем русским медленность, но в лице заметно упорство, с оттенком суровой дикости: ни один мускул не пошевелится когда он говорит с вами.
Дождь накрапывал все утро, ветер култук, хотя не совсем сильный, встревожил воды озера, и шум волн докучливо надоедал своим однообразием. Давненько пустились мы в путь, устали смотреть на горы, принявшие от ненастной погоды какой-то пасмурный, невеселый вид. Верстах в 15 от Голоустной мы остановились и падь, в которой теперь находимся поросла довольно густой травой; впрочем одно нас удивляет: мы окружены теми растениями, которые цветут у нас в мае и начале июня, сегодня 5 июля, а здесь еще в полном цвету земляной ладон (Valeriana officinalis), змеевик (Polygonum Bistorta) и желтоглав (Trolius Asiaticus). Смородина черная, как видно, тоже недавно отцвела, потому что ягоды очень малы и зелены совершенно. Общий же вид зелени сочной и зеленой ещё больше заставляет думать о недавнем наступлении весны. Мы никак не думаем, чтоб это зависело от почвы и было бы случаем исключительным; скорее же всего это заставляет верить рассказам крестьян об инеях 29 июня и о таянии снегов, в падях особенно, в мае месяце. Невесело мы расставались с этой падью, тучи за тучей набегали на нас, смачивали до ниточки, баргузин дул иногда сердито и порывисто: по пустынному, безмолвному месту плыли мы до 9 часов вечера, впрочем нам кое-где попадались зимовья, оставленные, как видно, бурятами, промышлявшими здесь зверя, или рыбу. Напрасные усилия обогнуть мыс, наперекор баргузину, заставили нас наконец остановиться. Стемнело, лодка наша стояла на берегу, повороченная дном к верху и мы, заснувши под настойчивый стук дождя, с ярко смотрящим на нас солнцем пробудились. Крутой, обрывистый утес известковый был перед нами; на южном его склоне висели глыбы над самой водой и буквально грозили раздавить к ним подошедшего; скаты же его западный и восточный поросли довольно густой лиственницей, могущей служить отличнейшим строевым материалом, кипрей покрыл большую часть горы и она казалась розовою; непроходимый валежный лес в разных местах свидетельствовал однако о значительном лесном пожаре. Пустившись в путь в 11 часов, мы проехали так называемый Чаячьий утес; на расстоянии, примерно, сажень 15 от берега выдается он из воды, равняясь величиной большой, массивной церкви, недалеко от него торчит другой, более массивный и высокий, но только не отделенный от берега совершенно. Как тот так и другой служат убежищем огромному количеству чаек и косаток, своим пронзительным криком оглушающим уши человека. В 3 часа пристали мы к оставленному бурятами зимовью – лачуге из тонких лиственниц. Рожки, поставленные в чинном порядке в одном из углов, показывали, что буряты, здесь жившие, были рыболовы. Лачуга стояла в пади, вместившей в себе ручей с берегами, поросшими ивой и смородиной; падь узка как и все, которые нам довелось видеть, и разумеется больше 4-5 дворов в ней ничего не совместится; горы же, ее сжавшие, не дадут ни обильной пищи для скота, ни места удобного для пашни; может быть на вершине пади другое, но там мы не были. Грусть наводили на нас пустынные и угрюмые берега; в продолжении двух дней, кроме чаек, не видали ни одного живого существа, наконец мы с радостью остановили наше внимание на бурятах, занимающихся ловлей хариусов на Байкале; улов был у низ довольно обилен, поймали между прочим хариуса в 2 ф, но больше всего нас заняла физиономия одного из рыболовов. Обладая одним только здоровым глазом, он имел совершенно седые волосы, склочившиеся в порядочный войлок, сотни морщин на лице его выдавались, нижняя челюсть длиннее верхней. Если бы такая физиономия попалась в лесу, то – оранг совершенный: его маленький рост не заставил бы призадуматься, жаль только, что нет бороды. Наконец недалеко предел нашей поездки по берегу Байкала. Солнце собирается спуститься за горизонт, его погасающий луч, как бы собравши последние силы, освещает одни только вершины гор, принявших здесь особенный характер; прелесть, которой мы не видели: на их боках, покрытых прямых и редким лесом и фон черный – земля, лишенная травы совершенно, скал и утесов нет, одни гребневидные гривы тянутся по берегу, высоко поднимаясь к небу. Был славный ветер, когда мы пристали к острову на устье Бугульдейки и благополучно провели ночь.
Опубликовано 27 ноября 1865 года.
По сю сторону Байкала. (из путевых заметок). Часть 1.
По сю сторону Байкала. (из путевых заметок). Часть 3.
По сю сторону Байкала. (из путевых заметок). Часть 4.