Деревенские письма. Часть 1.
Кому случалось посещать наши села и деревни, тот не мог не заметить почти в каждом селении несколько огромных домов однообразной старинной архитектуры, с высокими двухскатными тесовыми крышами. Дома эти когда-то были обшиты тесом, который прибивался не так, как теперь вдоль бревен, а перпендикулярно. Солидные князьки украшались резьбой, равно как и крыша и балконы; два разных полотенца спускались от князька, по краям крыши и оканчивались вырезками, на манер кистей или кружев. Кругом дома шли многочисленные пристройки: амбары, сеновалы, навесы, стайки, зимовья и. т.д. Нередко, дворы были сплошь крытыми и устланы тесом. Теперь эти дома смотрят угрюмо: на крышах повырос мох; тес почернел и местами оборван, небольшие окна с разбитыми стеклами, заклеенные бумагой и осколками, похожи на подслеповатые глаза стариков. Сами дома пошатнулись; пристройки тоже, и крыши последних растасканы или разметаны ветрами. Некоторые из этих старых могикан, свидетелей первых заселений, послужили материалом для постройки «кильдимок» разделившихся, разбредшихся и обедневших потомков первого строителя. Лес, употреблявшийся для постройки этих хором, был 10-14 вершков и при разборе бревен, — их «топор не брал». Нынешние богачи строят дома больше по-городскому: крыша шатром, без всяких украшений, разве прохожий маляр выкрасит ставни белой глиной с зелеными проводками или цветком по средние. Новые дома из 6 вершкового леса, все холодны и их не нагревают огромные русские печи, — надо ставить еще железные. В десять лет, глядишь, такой дом уже покривился и углы погнили.
Проезжающего поражает масса лачуг, почти некрытых даже дранью, без кола и двора. Бедной скотине в жестокие сибирские морозы нет никакого приюта, даже простого навеса. Таких домов в настоящее время – около трети в каждой деревне.
По внешнему виду поселения можно судить и об обывателях. Вот, например, деревня с 180 дворами. По довольно-верной оценке, из числа этих дворов 1 стоит свыше 1000 р., 7 домов 500-700 р., 11 домов по 300-400 р., 21 д. по 120-240 р., 34 д. 75-100 р., 22 дома по 50-70 р., 26 д. 30-45 р., 6 д. 20-25 р., и 8 домов 5-15 р. На 180 хозяев двадцать бездомовые. Средним числом дом стоит около ста рублей.
Переменились и люди. Нет теперь старых, коренастых, твердых, как камень, и крепких, как железо, сибиряков, обладавших бочонками медных монет и корчагами серебра; нет и гумен с пятигодовалыми кладями хлеба. Пошли другие люди: дети поселенцев, через кабак прошедшие в кулаки, капиталисты, с помощью денег забравшие в руки целые деревни. Тут встретите и еврея, и иркутского мещанина, и отставного солдата. Это все уже не свои люди; у этих не ищи помощи, от них не жди милости, вечная кабала и вечная бедность – удел тех, кто попал в лапы ленских Д-х, С-вых, С-ных, наших Сад-вых, Оз-вых, Куд-вых и т.д. Они позабрали лучшие земли и покосы; за ними все возможные подряды, в их руках – и кабаки, и общественные должности, даже церкви с их причтами. Явление это не чуждо и бурят: и среди них явились страшные кулаки и мироеды, есть даже и винные заводчики и пристанодержатели.
Взамен того и пропорционально обогащению единиц увеличивается бедность остального населения. Давно замечено, что стоит мужику раз пошатнуться, и он безвозвратно превращает в голяка. Понять причину этого явления не трудно: даже порядочный крестьянин едва сколачивает деньгу на необходимые в хозяйстве вещи и уплату повинностей. При малейшем бедствии: падеже, смерти работника, уходе в солдаты большака, не говоря о 2-3-х летнем неурожае, — крестьянин или входит в долги или продает землю на годы, и вместе с тем спивается с круга.
Влияние города, особенно для подгородного населения, было всегда гибельно. Близость рынка повела, с одной стороны к тому, что всякая мелочь, нужная в собственном хозяйстве, тащилась на базар, сами же крестьяне оставались без хлеба, сена, без дров и овощей. К весне и сами они голодали, и скот не был ни на что похож. С мнимым удешевлением товаров, явилась страсть к щегольству: прежние рукомесла забыты; нитки, холст для мешков, дуги, сани, даже топорища и оглобли – все с базара, все покупается на деньги.
Как чиновник перед 20 числом дует в кулак, так и наш крестьянин с чистого понедельника садится на редьку, а домашний скот ставит на трехгодовалую солому или сгоняет «на назьмы». Бьется он, надо правду сказать, как рыба об лед; но все усилия его ведут только к большему обеднению; истощенные лошади падают на пути с обозами, коровы тонут в болотах; сеять негде и нечего, есть тоже нечего. Летние рабочие дни давно заусловлены, покосы и пары проданы. Кое-как справит он светлый праздник – баба продаст яичек или два-три мешка картофеля; вспашет он и засеет кое-как десятину, поставит 5-10 копен в утуге, вот и все будущее обеспечение.
«Ен найдет!». И он действительно находит; но что находит? Вечную безвыходную бедность, с единственным просветом – в дни забвения, когда идет в кабак последняя с трудом заработанная полтина или когда общество «приступит к выборам: пастухов (ведро), вахтеров и трапезников (четверть). Выбирают трех, четырех и больше и каждого описывают, пока не дойдут до такого, которому уже не чем откупиться.
Многие из крестьянства сами понимают свое печальное положение; понимают, например, необходимость удобрения и более тщательной обработки полей; каждый мечтает о паре хороших коней; идеал бабы – две дойных коровы, пять-шесть овечек, не говоря о детских рубахах и сапоженках, о паре чайных чашек и тарелок. Но как скоро заговоришь об осуществлении этих идеалов, и сами мужики да и ты сам становишься в тупик. Когда возить на пашню навоз, если на сеновале ни клочка сена нет, в амбаре ни зерна овса и надо идти или к морю, или в Качуг, Тулун, чтобы только прокормить лошадок. Как тут глубже пахать, когда лошади еле ноги таскают и кормить их приходится «на межах» между пашнями? Откуда взять сена, когда «паи» проданы на два лета под подати, да и половина пашни – туда же? На что купить телушку и чем ее кормить? С чего начать, как приступить к поправке хозяйства? Выйдет хороших год, — мало было посеву, долг магазину – 15-20 четвертей, накопленный, может быть, еще отцом!
Не наше дело писать проекты о возможном улучшении быта сибирского крестьянина. Для этого мы не имеем ни достаточного опыта, ни точных данных, но насколько позволяет наше долгое знакомство с жизнью крестьянина, особенно подгородного (он требует особенного себе обеспечения), мы решаемся указать на следующие явления, губительно действующие на благосостояние крестьян. Эти явления: крайняя неравномерность в распределении пахотной земли; некоторый предел этой неравномерности, доходящей до того, что одиночка владеет беспошлинно ста десятинами, а многосемейный 2-3 дес., положен в 1884-5 гг. в двух волостях: уриковской и хомутовской; большая задолженность казне, магазинам и кулакам; плохой хозяйственный инвентарь, особенно плохие лошади; безурядицы в общественном управлении; непомерное пьянство от многочисленности и близости кабаков (куда девался проект о том, чтобы один кабак, на вынос, дозволялся на 500 домов?); наконец, при повальном невежестве – отсутствии образцов настоящего, хорошего крестьянского, а не барского хозяйства. Если не все, то многое из указанного не свыше, казалось бы, возможным даже в самом ближайшем будущем.
М.З.
Опубликовано 24 апреля 1888 года.