Сельская оседло-инородческая и русско-крестьянская община в Кудинско-ленском крае. Часть 2.

Далее, и в ленском краю, как русско-крестьянская, так и оседло-инородческая община, при всей, повторяем, историко-традиционной искаженности ее, все-таки еще, во многих отношениях, представляет больше общественно-нравственной возможности к искоренению сильнейшего развития буржуазного духа эксплуатации или эгоистически-приобретательской конкуренции и монополии и к надлежащему, возможно полнейшему развитию и проявлению в общественной жизни народа социальных инстинктов человеческой природы, — чем представляют для этого возможности города, особенно такие, по преимуществу коммерческие города, как Иркутск. В Иркутске, например, при сбродности и разносоставленности населения, пришлого или приезжего из России, из разных мест Сибири, смешанного из разных племен и наций, нет и тени общины, нет органического общественного единства. При разнородности постоянно расплывчивого населения, то пребывающего из России и других мест, то отбывающего, при племенной, национальной и сословной разно-составленности общества, где много и бурят, и ясачных, и евреев, и татар, и немцев, и поляков, и разных инородных и иногородных, и иноземных жителей, где можно сказать, особые, замкнуто-изолированные, сословные общества составляют и казаки, и мещане, и купцы, и поселенцы, и ясачные, при такой разнородности иркутского общества, в нем нет и долго не может быть общности социальных интересов и стремлений, социального единодушия и согласия, социально-кооперативный и социально-юридической взаимности и солидарности. Напротив, тут полнейший простор для эгоистических интересов, и всего более, для взаимно-антогонистической эгоистически-приобретательской соревновательности и конкуренции. Тут только бедные рабочие люди еще составляют более или менее солидарное в интересах общество. По крайней мере, они только, волей или не воей живут в естественных пределах одного жизненного само-обеспечения посредством собственно-ручного труда, да при этом иногда дорожат, как лучшим общественным вознаграждением за труд приобретением репутации честно-трудящихся, усердно-работающих людей. У этих только людей всего чаще слышишь самые симпатичные речи о работе, как о такой естественной функции человеческой природы, которая одна только даст естественное право на физиологически-определенную, равную для всех среднюю меру обеспечения необходимыми жизненными средствами. «Слава Богу, — от души говорят эти люди: нашлась работушка, есть, значит, пища, одежда и жилище». Или: «Бог дал работу, а работа есть – все есть, живем значит!». Такие речи мы слышали в Иркутске только между плотниками и разными мелкими, бедными мастеровыми людьми. А все прочие городские жители – скопидомы, чуть только, благодаря какой-нибудь счастливой случайности или по какому-нибудь «фарту», как любит выражаться народ в Иркутске, — чуть только выходят из пределов заботы о собственно-ручно трудовом жизненном само-обеспечении, чуть только наживаются на столько, что не дрожать больше из-за куска хлеба, — сейчас выступают на общий рынок или базар самой усиленной, самой напряженной эгоистически-приобретательской любостяжательности, конкуренции, монополии и эксплуатации. Страсть к наибольшей наживе, к накоплению денег, богатства какими бы то ни было способами в наибольшей части городских буржуазных скопидомов безмерно превышает естественную, антрополого-физиологическую меру жизненного довольства и заглушает голос социально-нравственных инстинктов, сознание общественных обязанностей. Большая часть из них давно уже имеет вполне достаточные, даже преизлишние средства не только для избыточного жизненного довольства, для рационального улучшения свой пищи, своих жилищ, одежды и проч., но и для удовлетворения всех высших потребностей своей нервно-мозговой, психической жизни, для высшего научного и антрополого-социального саморазвития, для разумного воспитания и образования детей, для гуманно-нравственного облагорожения своей, домашней, семейной жизни и своих общественных отношений, для наслаждения развитием естественно найчным, антрополого-социалогическим и социально-эстетическим, для наслаждения истинно-гражданскими социально-гуманными делами и предприятиями, направленными к высшему благу общества, народа и т.д. Но нет, и с переизбытком средств, они, эти буржуазные городские скопидомы не сознают, не чувствуют, не жаждут ни чего научно-разумного, ничего гуманно-социального, ничего, относящегося к удовлетворению высших потребностей, благороднейшей стороны человеческой природы нервно-мозговой, психической и гуманно-социальной. Иные молодые буржуазные городские скопидомы уже добивались полнейшей материальной возможности даже для познания, для достижения и ощущения «величайших из радостей, как выразился Клод Бернар, радостей открытий законов природы и жизни, достигли полнейшей материальной возможности для познания, для испытания «величайшего из наслаждений, как выразился Песталоции, наслеждения высшими социально-гуманными делами для блага общества, народа и проч. Но нет, — горячешная жажда наживы иссушает их ум и чувство. Страсть корысти часто доходит в них до психиатрических проявлений скупости. Весьма многие буржуазные скопидомы города Иркутска, наживши уже большие денежные средства, жалеют, однако ж, деньги даже для себя самих, скупятся тратить их хотя бы даже на рационально гигиеническое улучшение своего семейного питания и жилища: пьют кирпичный чай, едят омули и редьку, детей оставляют даже без обучения грамоте и проч. «Лучше себя лишить, лишить свою семью, лишь бы только повыгоднее продать, выручить побольше денег» — вот философия самых зажиточных, даже богатых буржуазных городских скопидомов. Заглянешь в иной богатый купеческий дом, и видишь, с каким усердием, например, в конце августа или начале сентября сама матка-купчиха с кучей деток и с невестками собирает с кустов рябину, чтобы только продать ее на водочный завод и выручить 2 или 3 рубля. Заглянешь случайно в десятки домов, — и то и дело видишь, с каким азартом сами хозяева и хозяйки, чиновники и чиновницы, не доверяя стряпкам и работникам, перебирают, пересчитывают и укладывают на телеги, например, редьку, репу или что-нибудь другое, чтобы поскорее свезти на базар, выручить 2 или 3 рубля. Идешь по улицам и то и дело слышишь в воздухе слова: «торганул хорошо, зашибить деньгу, сколотить два-три рубля» или «ужели на себя издержать? Лучше продать побарышнее, получить» и т.п. Вообще в наибольшей части городского общества буржуазных скопидомов, конечная, существенная цель и мера всежизненных приобретательных стремлений – накопление денег, приращение капитала, а не естественная антрополого-физиологическая мера физико-психического самообеспечения и довольства, или антропологичного, рационально-гигиенического удовлетворения естественных, общечеловеческих потребностей человеческой природы – физических и психических.

Не к такому направлению наклонна и способна, при нормальных условиях своего развития, наша сельская, земледельческая община, везде, где только она наиболее выдержанно уцелела, хотя бы в таком глухом, диком краю, как край ленский, или хотя бы то даже в какой-нибудь Усть-Орде. В чисто земельческих сельских общинах, особенно вдали от больших городов, торговых сел и больших трактовых дорог, все коренные, туземно-урожденные мирские люди, мирные сообщинники-крестьяне живут непосредственно собственноручной страдной работой, — и первую, главную, прямую и конечную цель своих трудовых усилий полагают, по среднему определению, не в наживе для наживы, не в приращении капитала для приращения капитала, а просто – в трудовом достижении естественной меры семейного жизненного самообеспечения и довольства, да в приобретении общинного одобрения за добрую, честную рабочую жизнь: «мужику, — говорил нам один крестьянин в Подругинском селении по р. Манзурке, — мужику об чем больше думать, как не о пашне, не о работе, а робить, а пашню пахать для чего больше, коли не для того только, чтобы быть сытым со всем своим семейством, да исправно отбывать государственные подати и общественные поборы. Мужики – не купцы, а крестьяне, работники хлебопахатные: им не капиталы копить, а вырабатывать нужные для дома, для семьи достатки, да за добрые труды быть словутными, почестными в миру, в обществе. «Труд, работа для годового семейного обеспечения хлебом и другими насущными жизненными средствами – это для всякого степенного крестьянина conditiosinequanon, жизненная стихия, физиолого-психическая потребность, необходимое, существенное условие права на сытый кусок хлеба и на увеселение пиром, беседой в праздник. Нам не раз доводилось видеть в ленских деревнях картину семейного рабочего движения, летом в страдную пору. Это, можно сказать, сущая, наглядная, лицевая физиономия труда. Рано утром, часа в 3 или 4, отец семьи, старик 70 или 80 лет озабочено будит всю свою семейную рабочую артель. Все встают, и начинается общая рабочая суматоха: бабы варят, жарят, готовят пищу на завтрак своей семьи, доят коров и выпускают на степь, на поскотину, наливают в лагуны квасу, в туески – кислого молока, в битки, в турсуки накладывают шанег и пирогов. Молодые мужики, сыновья «имают» лошадей и запрягают в телеги или в крюки, ставят на телеги лагуны, турсуки и битки, собирают и кладут серпы или косы, вилы и грабли, и т.п. А сам патриарх-крестьянин, старик-отец, рабочий глава семейной рабочей артели едва ли еще не больше молодых суетится: осматривает и налаживает тяжи у телеги, спицы у колес, помогает сыновьям запрягать лошадей, осматривает, все ли они положили, что нужно для работы и потом, когда вся семейная артель уезжает в поле на работу до позднего вечера, старик все еще копошится во дворе то за тем, то за другим делом: то поит телят и загоняет в утуг, то шлею починит и повесит на спицу на «передамбарьи», то поправит жерди в утуге или огороде, выпрямит «частокол» и т.п. Вообще, находясь в ленских деревнях в самый разгар жнитва, я не только во всех речах, во всех неустанно-деятельных хлопотах, но и в самих лицах крестьян замечал полнейшую, в высшей степени серьезную, вседушную, страстную озабоченность полевыми работами (Не даром самая мускульная сила у крестьян, во время страды, жнитва, значительно понижалась, утрачивалась и ослабевала вечером после дневной страдной работы, сравнительно с энергией ее, обнаруживающейся в праздничные дни отдыха и утром. Так, из нескольких наблюдений посредством динамометрического веса или безмена, я, между прочим, заметил, что одни и те же работники, которые утром, в праздник, после завтрака вытягивали на динамометрическом безмене 2 пуда, 2п, 11 ф. и 2 п. 20 ф, — в будни вечером, по возвращении с полевой работы, со жнивы, вытягивают только 1п. 20 ф, 1 п. 30 ф, и самое большее 1 п. 37,5 фунтов). Только истинный, серьезный труженик науки — специалист так любит свою специальную научную работу, — как наш общинник — степенный, трудолюбивый крестьянин любит свою земледельческую работу, особенно уборку хлеба с полей. Всецельная, вседушная озабоченность крестьянина страдной работой часто заглушает в нем все другие, самые близкие сердцу заботы и печали. Работа в страду для него так дорога, что он сплошь и рядом и в жене своей видит только вспомогательную рабочую силу, помощницу в страдных трудах, а иногда даже своей работой в страдное время дорожит больше, чем своей женой. Бывали такие случаи, что, например, если кто-нибудь каким-нибудь случаем причинял болезнь жене крестьянина во время страды, то он соболезновал тогда не столько о болезни жены, сколько о потери рабочей силы, об остановке страдной работы, и за это причинение вреда его жене, его рабочей силе требовал с виновного удовлетворения не деньгами, и не иным каким либо вознаграждением, а только работой же, отрабатыванием за рабочую силу жены. Так характеристично объявление одного крестьянина манзурской слободы, поданное в 1790 году шуленге верхоленских бурятских родов: «сего августа 23 числа, — заявил крестьянин, — жена моя Парасковья Иванова дочь, будучи по найму для гребли сена на покосе священника манзурской слободы Никиты Ощепкова, откудова к вечеру с работником того Ощепкова – братским 1-го Обызаевского орда поехала домой на телеге, где с ней сидели еще 4 женщины, а Петрушка братской, сидя на верховой лошади и не ведомо с какого умыслу, будучи еще в пути, ехал не пристойным образом, а по большой части с шалостью, и заехали в реку Манзурку не бродом, а самым яронитым местом, почему и опрокинули на телеге женщин, и в том числе жену мою с таковым повреждением, что как оная будучи беременна, то чрез двухдневну болезнь скинула мальчика и сама остается весьма больной, так что не предвидится надежды остаться в живых. А как ныне время страдное, работное, то за вышесказанным в моей крестьянской работе последовала остановка. Посему вас, шуленгу, всепокорнейшее прошу о вышеописанном сделать рассмотрение и принадлежащем порядке меня удовлетворить: дабы нынешние страдные дни не могли втуне без работы быть оставлены, то братскому Петрушке, по день выздоровления жены моей, зарабатывать мою работу». И в песне крестьянской, какую мы слышали в Усть-Ордынском селении и в Оеке, выражается задушевное негодование мужика на то, что в семейной кооперации иногда нарушается гармония дружного, взаимно вспомогательного семейно-кооперативного труда мужа и жены. Грустная горечь, досада и негодование выражается в крестьянской песне про то, как «мужик свою пашенку, раззалоги подымал с восхода до заката солнца, а жена его не помогла ему в тяжелой страдной работе и не приготовила и не принесла ему на пашню подкрепительной пищи, беззаботно по двору гуляла, «напудриласи, много-мудрилася». Вот эта песня:

Мужик пашенку пахал,

Раззологи подымал,

Сам на солнышко глядел,

Высоко ли, далеко ли

Солнце, красно солнышко

Заворачивается, да закатывается,

У мужьев жены добры,

Емя исть то принесли.

У меня жена курва.

Мне ка исть не принесла,

Выпрегу кобылку, поеду домой.

Я заеду молодец

В проходий лес,

Вырублю лозу

На свою жену лениву,

Приезжаю ко двору!

Жена ходит по двору

При уборе, при наряде,

Назапудрилася,

Много мудрилася.

Но признавая работу своим жизненным предназначением, крестьяне, в тоже время, в дни отдыха от своих тяжелых страдных работ, обнаруживают иногда инстинктивное порывание и к тому, чтобы и ум свой занять и чувство свое оживить хоть какой-нибудь толковой, разумной беседой, высказывают инстинктивную потребность хоть какого-нибудь обазования, знания, разъяснения истин. На заимке ангинской слободы (по р. Малой Анге, впадающей в Большую Ангу, приток Лены) один почтенный и зажиточный, в высшей степени трудолюбивый мужик старичек раз говорил нам: «мужик-мешок ест хлебец у него – все есть; хлебец – его деньги, его чай – сахар. Мужик-работник, работа его капитал, его Божье назначение. А вот, после работы, и потолковать-то с умными людьми и мы, мешки, любим, только черной землей, да темным лесом смотрим, ничему не учены. Одна наука наша пашня, да работа. А вишь как потолковать-то, послушать-то умных речей нам надо: когды услышали мы, что приехал к нам в Ангу, тотчас мы запрегли пары лошадей по тебя, чтобы ты пожаловал к нам, по рассказывал нам умных речей: что делается в других краях — чужих дальних землях, что к чему Бог ведет, что как должно быть по Божьей правде, по писанью, али что это за новая некрутчина, общая повинность солдатская, нам невразумная, от чего это запрет общественных питейных заведений у нас такого шибколадного, доброго, Богом дарованного заведения, что это, откудова и чего вышла новая верхоленская дорога – одна тигова, мука наша, крестьянская: Обо всем этом мы, темные люди, недоумеваем, по своему толкуем, а как разумеют умные люди, не знаем. Ты, поди, тоже помнишь, вид, как бывало, рано до обедни, мы сидим в теплой у трапезника, все мы мешки-мужики, черна земля, ждем обедни, и все толкуем, с чего это, мол иной год хлебец наливается рано, а в другой поздно, от чего это инеи ранние, и от инью на высоких местах хлебец не зябнет, а на низменных – зябнет, от чего, коли снегу зимой мало, урожай бывает худой. Вишь Божью то мудрость и нам хочется знать, Богу молиться, да знать. Дедушко твой покойный родитель, Прокофей Андреич, бывало, дай Бог ему царство небесное, — все толковал нам по писанию, даром что был из нашего мужицкого роду подомарь и такой же пахарь, как и мы. Тепере и его не стало». Так высказывали нам ленские крестьяне свою бессознательную, инстинктивную потребность соединения работы с умственным образованием, с знанием особенно близко подходящим к земледелию, к сельскому быту. Вообще, в чисто-земледельческих общинах, особенно удаленных от трактовой дороги общинному крестьянскому умонастроению, еще во многих случаях, до такой степени чужды буржуазные, капиталистические понятия, эгоистически-приобретательские стремления к наживе на счет своих ближних сообщинников, к накоплению капитала, — что мужики тамошние обыкновенно и саму домовитость, саму зажиточность своих сообщинников-крестьян определяют мерой естественного, физиологического довольства, достаточной удовлетворенностью семейно рабочего жизненного самообеспечения. Они вполне довольны большей частью, если у них в семье есть достаточно рабочих рук, если пашенки довольно, своего хлеба достает на год, если есть свое молочко, хоть кислое, по мясоедам или по праздникам своя говядина, а по временам, (хоть в масленицу) свое масло, если есть шерсть от своих овечек на зипуны, на чулки, если есть чаек кирпичный, если есть, наконец, копеечка (Ленские крестьяне, в глухих селах, большей частью живут без копейки денег, или изредка видят деньги, в руках, чаще всего медные) на свечку Божьей Матери или Спасителю! На мой взгляд, например, в ангинской слободе казались уже крайне бедными стоящие на краю слободы два дома крестьян Чувашева и Хадарина, из которых в первом при 1 м.п. от 50 до 35 лет, при 2 м.п. и 2 ж.п. от 21 до 35 лет, при 1 м.п. и 1 ж.п. до 16 лет всей семьи, — 2 лошади, 2 коровы, 1 свинья, 0,5 десятины озимого и 0,5 десятины ярового хлебопашества, в другом при 5 м.п. и 2 ж.п. всей семьи, при 1 м.п. и 1 ж.п. от 35 до 50 лет, при 1 ж.п. до 25 лет и 2 м.п. жо 16 лет, — 3 лошади, 3 или 4 коровы, 2 овцы, 1 свинья, 3 десятины изимого, и 3 десятины ярового хлебопашества. Но когда я спросил старшину ангинской слободы (указывая н худые избушки крестьян Чувашева и Хадарина): должно быть худо, очень бедно живут эти мужички? То староста, мужик весьма почтенный, рассудительный и вовсе не пьющий водки, отвечал мне: «нет, пошто, они ладно, хорошо живут, сыто, нечего напрасно Бога гневить». Вообще, мерой благосостояния крестьян в их общинном умонастроении считается удовлетворение двух естественных потребностей: достаточного семейного жизненного обеспечения и желания общинного одобрения, общинной доброй славы за рабочую исправность и домовитость. О богатых или зажиточных крестьянах говорят: «сытой мужик, полномочной, живет словутно». О крестьянах домохозяевах средней руки говорят: «можно живет, ладно, сыто и словутно». Конечно, с точки зрения буржуазно капиталистической оценки, да пожалуй, и по справедливости крайне первобытна такая ограниченность физических потребностей, такая умеренность чувств жизненного довольства. Но с другой стороны, в сущности, эта умеренность физически-жизненных потребностей, строго говоря и антрополого-физиологична. Ведь и Сисмонди, буржуазно-либеральный политико-эконом, сознал эту простую истину, когда сказал: Ia richesse se realise en jonissances, maislajonissancedel’hommerichenes’nectoitpasaxecsesrichesses. Эта естественная мера жизненного довольства, при лучших общественно-экономических условиях, естественно, не может поглощать человеческой природы, не насытимой жадностью буржуазной, эгоистически-приобретательской страсти к наживе для наживы, а напротив, может только открывать полный, естественный простор и для других, высших потребностей и стремлений человеческой природы нервно-мозговых, психических, умственных, нравственных, гуманно-социальных и проч. Для удовлетворения же этих высших потребностей человеческой природы и в крестьянах, требуется, конечно, не возбуждение в них каких-либо чудовищных, патологических, лукулловских потребностей, гастрономических, или антигуманных буржуазно-капиталистических потребностей возможно наибольшей полнейшей эксплуатации рабочих до их вырождения и идиотизма, или, вообще, плутократических потребностей роскоши, комфорта. А требуется, или потребуется в будущем, только такие общинные учреждения, как например: общинные училища, библиотеки, музеи, лаборатории, наиболее приложимые к земледелию и скотоводству, общинные ссудо-сберегательные кассы, общинные научно-образовательные и образовательно-эстетические мирские сходки или собрания, общинная критика социально-кооперативной взаимности, честности, солидарности и справедливости в сфере общинного труда, а также физических, антропологических и социальных понятий, в сфере общинного миросозерцания и т.д. Имея в виду подобные, в будущем неизбежные общинные учреждения, — в настоящее время, в общинах сельских, где еще сохраняется естественное чувство довольства физиологической мерой жизненного обеспечения, где еще не настал полный болезненно-горячечный разгар буржуазной эгоистически-приобретательской жадности к наживе, — в настоящее время не столько не следует и возбуждать в крестьянах эгоистически-приобретательской соревновательности, борьбы и конкуренции в наживе, а напротив следует только скорее подготовлять их к постепенному введению тех общинных учреждений, которые за пределами естественной, физиологической меры жизненного обеспечения и довольства, должны служить к удовлетворению других высших потребностей психической, умственной, нравственной и общественной жизни крестьян.

И в этом отношении, даже при настоящем, грубом состоянии наших сельских общин, в них самих невольно, бессознательно проявляется инстинктивное стремление, если не к радикальному искоренению, то, по крайней мере, к недопущению в пределах их органической группы, развития частной, эгоистически-приобретательской монополистической эксплуатации.

Испокон века, генеративно признавая своим главным, как бы естественным назначением земледельческую работу, а естественной мерой своего трудового приобретения – физиологическое жизненное обеспечение т довольство, — крестьяне наиболее выдержанно уцелевших, чисто земледельческих общин Кудинско-ленского края довольно явственно обнаруживают нетерпимость ко всяким выскочкам из среды своей общины, которые стремятся к эгоистически-приобретательскому мироедству, наживательству за счет общины. В пределах каждой из этих общин, в органически-однородной общинной группе, по видимому, в силу первобытных, естественных инстинктов социальной симпатии, не допускаются, не терпится торгашество, развитие коммерческого принципа, торговая эксплуатация. Члены чисто-земледельческой общины, словно как члены одной семьи, органически генеративно-солидарного, однороднотрудового, земледельческого единства общины, не должны выходить из границ одинакового и равноправного для всех самообеспечения посредством общей, совместно-сотруднической земледельческой работы, не должны стремиться быть эгоистическими выскочками из общины, мироедами, эксплуататорами общины, наживалами на счет ее. Эгоистически-приобретательская монополия и эксплуатация должна быть немыслима в органически-однородной общине, основанной на инстинктах социальной симпатии, требующей общинной равноправности и солидарности интересов всех членов одной и той же общины. Вследствие этого, функция торговли, как по преимуществу функция эгоистически-приобретательская почти повсюду в обозренных нами Кудинско-ленских чисто-земледельческих общинах предоставлены не своим сообщинникам крестьянам, а чуждым общинам, пришлым из вне и даже иноплеменным лицам, повсюду в этих общинах «торговые» или жиды, или новокрещенные буряты, либо великорусские и малороссийские ссыльные поселенцы. Так наприм. в оседло-инородческой Усть-Ордынской общине, Ю состоящей из одного рода Татариновых, 3 торговых, — и все они иноплеменные или новоприхожие извне: один поляк, торгующий, в качестве прикащика на капитал и товарами одного богатого бурята Кудинского ведомства Харапутского рода, другой – прихожий с Витима, кажется великорусский поселенец или выходец из Западной Сибири, третий – новокрещенный бурят, у которого и изба, в Усть-ордынском селении, не походит на прочие, общинные избы, построенные несколько на бурятский лад и жена с сестрой ходят еще в наряде бурятских женщин. В Ользоновском оседло-инородческом селении 2 торговых, и оба, опять, не из среды своей, органически-однородной общины: один ссыльный поселенец, прибывший из Оска, другой – новокрещенный бурят, или ясачный. Достойно замечания то, что Ользоновские оседлые инородцы больше любят Осцкого торгового, поселенца, чем ясачного: этого последнего они все-таки еще считают выскочкой из своей родовой общины, захотевшим эгоистично наживаться на ее счет, — так как они и сами ясачного происхождения. В Баендаевском селении оседлых инородцев тоже 2 торговых, и оба, опять, не туземно общинные: один из Оецких крестьян, а другой из евреев. Тоже явление повторяется и в оседло-инородческих общинах – Хоготовской, Хорбатовской, Кудринской и других. В многолюдной Манзурской слободской общине, состоящей из нескольких, довольно многочисленных природно-русских крестьянских родов, находятся 6 лавок, и во всех них торговые не из среды Манзурской крестьянской общины, а прибывшие извне, иноземные, именно: 3 жида, 3 российских поселенца. В Ангинской слободской общине до 8 торговцев, — и опять из них 3 или 4 еврея и 2 или 4 поселенца. Тоже в Бирюльской слободе и, вообще, в разных селениях бирюльской, ангиской, манзурской и качугской слобод. С первого взгляда на этот факт, кажется, что такое почти повсеместное недопущение в чистоземледельческих общинах торговых из своей среды и дозволение торговли только иноплеменникам или ссыльным из России поселенцам просто объясняется отсутствием у крестьян досуга для торговых занятий, для ежедневного сидения в лавке, так как они всецело заняты своими земледельческими работами. Но на деле это не так. И все торговые, евреем и ссыльные поселенцы, при торговле имеют полную возможность заниматься, в тоже время, и хлебопашеством и скотоводством, да и при том еще сплошь и рядом имеют скота и пашни даже гораздо больше, чем наибольшая часть крестьян. В Ангинской слободе, например, один торговый-еврей, торгуя вином и другими товарами имеет в тоже время 2 десятины пашни; другой торговый – ссыльный поселенец, при 1 м.п. и 1 ж.п. семьи, имеет 4 лошади, 12 голов рогатого скота, 3 овцы, обрабатывает и засевает 2,5 десят. ярового хлебопашества, и в тоже время торгует красными и разными мелочными товарами; третий торговый – временный верхоленский купец 2-й гильдии, еврей Амба Дембров имеет пашни озимого 5 десятин, яровой 3 десятины, — и в тоже время торгует красными товарами, четвертый торговый-поселенец Марко Форштейн, при 5 м.п. и 3 ж.п. семьи, при 2 м.п. и 2 ж.п. детей занимается скотоводством и хлебопашеством, имеет 5 лошадей, 11 голов рогатого скота, 2 овцы, 8 свиней, обрабатывает и засевает 3 десят. озимого и 2 дес. ярового хлеба, — и в тоже время содержит кабак, торгует; пятый торговый – иркутский мещанин Бренней, при семье, состоящей из 3 м.п. и 3 ж.п., из 4 детей, торгует красными товарами и в тоже время, имеет 2 лошади и 7 коров, занимается всем крестьянским хозяйством. Точно также, в Манзурской слободе два торговых еврея имеют 10 десятин пашни в одной перемене, и в тоже время в одно полугодие, успевают продавать товаров на 20,000 в самой Манзурской слободе. Так везде. Стало быть, недосуг крестьян или всецелое их занятие хлебопашеством не могут быть признаны главной причиной недопущения или отсутствия в кудинских сельских общинах торговых из среды самих крестьян – коренных туземных сообщинников. Вернее, поэтому, предполагать, что главная, коренная причина этого факта кроется в самом духе или умонастроении земледельческой крестьянской общины, в ее естественных, социальных инстинктах, в ее общинно-социальном мировоззрении. Именно, чистоземледельческих, органических народных сельских общинах крестьянам естественно присуща первобытная инстинктивная нетерпимость к развитию, в пределах органически-ассоцимрованного общинного союза, противообщинного духа эгоистически-приобретательской эксплуатации, мироедства, наживательства на счет мира, на счет общинников. Естественно присуще им инстинктивное стремление к общинному равенству в труде, или в способах приобретения жизненных средств, к общинному обеспечению взаимной безвредности и солидарности всех сообщинников, к общинному самосохранению от развития всяких поводов к взаимной эксплуатации, наживе на счет друг друга, на счет общины. Но из какого бы, впрочем, источника не проистекало это общинное недолюбливание торговых из своих сообщинников, в силу ли первобытных, врожденных человеческой природе социальных инстинктов, которые и во всех первобытных общинах не допуская торгашества, или в силу инстинктивной потребности общинной справедливости, солидарности и равенства, в приобретательской работе, в средствах приобретения, или же, в силу просто эгоистического инстинкта самосохранения от всякого мироедства в пределах общины, от эгоистически-приобретательской эксплуатации сообщинников со стороны их же собратии, от единоличного, эгоистического наживательства на счет всех других ближних, на счет общины, — во всяком случае факт этот показывает, что и в оседло-инородческих селениях ив русско-крестьянских чисто-земледельческих общинах таится инстинктивная общинно-нравственная или общинно-экономическая нетерпимость к единоличному эгоистически-приобретательскому, торговому наживательству на счет сообщинников, на счет всего сельского мира, что в общине, без нарушения ее принципов, без некоторого, так сказать отступничества от нее, ни один член ее не может приняться за эгоистически-приобретательскую, тороговую монополию, за барушнеческую коммерческую эксплуатацию сообщинников. Это заключение подтверждается и другим частным аналогичным фактом. В настоящее время, по случаю учреждения и уничтожения в Верхоленском округе общественных питейных заведений, во всех тамошних сельских общинах обнаружилась более или менее общая и глубокая антипатия к частной монополистической, эксплуататорской виноторговле. В особенности эта антипатия проявилась в ангинской слободе. Когда здесь, в месяце прошло (1874) года, закрыто было общественное питейное заведение, вопреки желания общины, — то крестьяне не хотели давать общественных приговоров жидам на новое открытие частных кабаков. Некоторые из крестьян выписали из «Сына Отечества» указ, запрещающий давать жидам право на открытие кабаков по селам, и, на основании этого указа, подали в волостное правление протест против незаконного восстановления частной, жидовской виноторговли. С энергическим духом протеста крестьяне говорили, что надо де, напечатать в газетах, как в мае месяце, в рабочую пору собирали крестьян на мирскую сходку и принуждали давать общественные приговоры жидам на открытие частных кабаков, как, по проискам и домогательствам жидов, являлись подставные личности, в роде какой-то девицы Бадайской волости – любовницы писаря тарайского селения, которая на свое имя взяла патент на открытие частного, жидовского кабака, как, де, мужики не желают в своем миру умножения пьянства, а напротив все единодушно и сильно желают уменьшения пьянства посредством учреждения одного общественного питейного заведения, а их – де, приневоливают давать жидам общественные приговоры на разведение пьянства посредством умножения частных жидовских кабаков и т.п. Таким образом протестовали, впрочем, больше богатые крестьяне, желавшие перехватить из рук жидов в свои руки частную виноторговлю. Не богатые же и средние по состоянию крестьяне, составляющие большинство общины, очень хорошо поняли одинаковую несправедливость для целого мира частной, монополистической виноторговли, единоличной кабацкой эксплуатации всей общины, находилась ли бы эта виноторговля в руках жидов, или в руках своих сообщинников – богатых крестьян. Эти средне-состоятельные не богатые коестьяне стоящие за интересы целой общины, как мы слышали лично, так рассуждали: «не надо служать и одних богатых наших мужиков, они, хоть и наши, мирские соседи – крестьяне, но тоже, как и жиды не миру наровят, не общей мирской пользе радеют, а только себе. Мы не хотим, чтобы у нас жиды заводили кабаки, но не желаем также и своим сообщественникам – богатым отдаться в одну их собственную кабацкую наживу на счет мира, не хотим, чтобы они, свои соседи, между нами были мироедами, мирососами, все наши трудные, крестьянские достатки стягивали только себе одним в карманы, да в амбары, без всякой пользы миру, обществу. Они, эти богатые крестьяне, ведь наши же общественники, своему обществу значит, и должны быть верны, а не высасывать из него кровь, житье-бытье, все равно, что и жиды». 

Опубликовано в июле 1875 года.

Сельская оседло-инородческая и русско-крестьянская община в Кудинско-ленском крае. Часть 1.

Сельская оседло-инородческая и русско-крестьянская община в Кудинско-ленском крае. Часть 3.

Сельская оседло-инородческая и русско-крестьянская община в Кудинско-ленском крае. Часть 4.

Сельская оседло-инородческая и русско-крестьянская община в Кудинско-ленском крае. Часть 5.