Мастеровые Алтайских горных заводов до освобождения. Часть 4.
Чтобы избавиться от работ, мастеровые калечили себя, уродовали своих детей, но это редко сходило с рук безнаказанно. Подозрительное начальство готово было смотреть, как на преднамеренное даже на такое увечье, которое мастеровой получил против воли. Вместо избавления от работы, в результате оказывались неизбежные шпицрутены и еще более тяжелая работа (если, конечно, мастеровой мог еще работать).
Совершенно своеобразным способом выйти из невыносимого положения является «ложное показание на себя убийства». Расчет был такой: убийц, по закону, ссылали на каторгу (настоящую, а не алтайскую), и таким образом мастеровой избавлялся от заводской работы! Только полное отчаяние могло поддерживать подобные планы. А между тем, случаев «ложного показания на себя убийства» было так много, что нельзя и думать объяснить их случайностью. Обвиняемый в этом странном преступлении, конечно настаивал на том, что он тогда-то (обыкновенно 5-10 и более лет назад) убил «неизвестного человека», и старался подробнее воспроизвести картину небывалого убийства. Вероятно, к этой же категории дел нужно отнести и некоторые дела об убийствах, где преступление оказывалось доказанным. Но чаще всего не ловкость показаний подсудимого, их противоречие со словами свидетелей и пр. убеждали судей, что взводимого им на себя преступления никогда не было совершено. В результате, мастеровой, оправданный по делу об убийстве, получал тысяч до трех шпицрутенов уже исключительно за напрасное беспокойство начальства; а цели своей (каторги!) не достигал. К ложному показанию убийства прибегали обыкновенно рабочие, раз 5 — 7 побывавшие в бегах и могшие этим путем добиться своей заветной цели. К этой же категории дел относятся угрозы мастеровых совершить какое-нибудь тяжелое преступление. В 1821 г. рабочий Ив. Рыжков, бывший в тюрьме за 3-й побег, говорил, что если его опять выведут на работу, то, во избежание ее, он убьет человека, или совершить какое-нибудь другое уголовное преступление. Военный суд за эти речи приговорил Рыжкова, прогнать сквозь строй через тысячу человек 6 раз. В 1832 г. мы встречаем дело «о намерении рудокопа Бр. Лишить жизни плавильщика Приезжева, или самому удавиться». (Приезжев бил палкой рудокопа Бр.). В другом деле (1834 г.) мастеровой угрожал «лишить жизни себя, или кого другого» и т.п.
Иногда в своих поисках, где лучше, мастеровые добровольно решались идти в солдаты (в 10-й сибирский линейный батальон, назначенный для охраны Алтайских заводов). Что представляла из себя прежняя солдатская служба – достаточно известно, и все-таки при каждом вызове начальства находилось очень много желающих поступить из рабочих в солдаты.
Пробовали алтайские мастеровые добиваться своих целей, лучших условий существования, прошениями и коллективными заявлениями начальству. Мы уже привели в начале главы два случая подобного рода. Расскажем здесь еще два-три случая общих заявлений, которые по обыкновению, кончились наказанием «бунтовщиков».
В 1765 г. рабочие Ирбинского железного завода подали в канцелярию горного начальства жалобу на управляющего заводом Аф. Гордеева. Подаче жалобы предшествовали неоднократные совещания мастеровых, в которых главную роль играли мастера Пешков и Зыков и горный работник Текутьев, который и писал прошение. Жалобы выраженные в этом прошении, разделяются на общие, от лица всех рабочих, и частные касающиеся отдельных групп их. Все вообще рабочие жаловались, что Гордеев посылает их, а также и их жен и детей, к себе на сенокос и для уборки хлеба, под видом помочей; в случае отказа прибирается на работах и всячески притесняет. В госпиталь посылают поздно, а иногда, не смотря на болезнь, держат все время на работе. Далее рабочие жаловались, что Гордеев без всякого повода наказывает их палками и плетью, берет взятки, заставляет работать и в праздничные дни и т.п. Рабочие молотой фабрики (на том же заводе) говорили в прошении, что фабрику останавливают по воскресеньям в 9-м или 10-м часу утра, а в 5-м часу вечера вновь пускают в действие, так что свободного времени в воскресенье бывает не более 7 часов; что в случае болезни рабочего Гордеев заставляет работать за него других, бессменно. В своей просьбе мастеровые молотой фабрики ссылаются на порядки, установленные на Екатеринбургских заводах; там по их словам, фабрику останавливают в 5-м часу утра в воскресенье, а пускают в ход уже рано утром в понедельник, в 3-м или 4-м часу, так что весь воскресный день у рабочих свободен. Мастеровые при доменной печи жаловались, что некоторых из них Гордеев не выпускал из под домны по 3 и более недели, заставляя работать днем и ночью, даже в воскресные и «викториальные» дни, а особого жалования за это не платил, да и из обыкновенного жалования часть удерживал в свою пользу. Мастера и подмастерья мехового цеха (у воздуходувных машин) писали, что если случалось подряд два или три праздника, то Гордеев за день отказывал им от работ, чтобы не платить за это время жалования, а после праздников опять звал на работу; что Гордеев заставляет их работать через меру: утром, в летнее время, назначает сбор на работу до восхода солнца, для обеда дает час (с 11 до 12 ч.), а с работ отпускает вечером в 9-м и 10-м часу, т.е. заставляет работать часов 18-19 в сутки. Не перечисляем других мелких жалоб, так как и приведенных вполне достаточно, чтобы представить себе положение дела на Ирбинском заводе. Канцелярия горного начальства предписала Гордееву написать свои объяснения на все жалобы рабочих. Гордеев в своих ответах не опровергнул ни одного показания рабочих, но все-таки старался обелить себя по возможности перед канцелярией. Относительно 18 — 19-часового дня он пишет, что «бьют на работу больше для обычая, так как работы более всего задельные и урочные». Дело, конечно, не изменяется от того, что величина рабочего дня зависела от непосильных уроков. Не отрицает Гордеев и непристанной трехнедельной работы, «помочей», наказаний плетью и т.д., но утверждает, что помочи были «добровольными», что «плетью и батожьем бил умеренно, а не бесчеловечно», что платить особо за воскресные и праздничные дне «не указано», что екатеринбургские порядки ему не пример и т.п. Дело тянулось, за разными спросами и проволочками, около 4 лет, до 1769 г. Не смотря на то, что все жалобы мастеровых были доказаны и большей частью подтверждены признаниями самого Гордеева, канцелярия Колывано-воскресенского горного начальства решила: всех, подписавших прошение, «бить батожьем нещадно, при команде, за ложный донос»; Текутьева (одного из «зачинщиков») следовало, по мнению канцелярии, «истязать жесточайше», но так как он более года работал скованный, из под стражи, то и для него ограничились батожьем. Так печально окончился этот вполне сознательный, хорошо обдуманный, единодушный и совершенно мирный протест алтайских мастеровых.
В 1828 г. 47 чел. Мастеровых жаловались на притеснения куренного пристава. Они были преданы суду «за нанесение грубостей и ложный извет» и зачинщики (6 чел.) приговорены к батогам.
В 1855 г. команда рабочих, посланная для разведок в киргизскую степь, отказалась повиноваться своему начальнику, поручику Порецкому, но чем это дело окончилось – мы не знаем.
Мы видим из этого очерка, что алтайские мастеровые пускали в ход все средства, чтобы избавиться от ненавистных им порядков. Они или просто уходили от них (на каторгу, в солдаты, и в лучшем случае в тайгу и дебри Алтая, часто почти на верную смерть), или старались изменить эти порядки, добиться сносных условий существования своими заявлениями, прошениями и прямыми возмущениями против заводского начальства. Но все эти средства редко достигали цели: заявление или иные активные протесты мастеровых кончались для них батожьем и шпицрутенами; бежавших ловили; поступившие в солдаты, или добившиеся каторги убеждались, что эти вещи хороши только издали и только по сравнению с невозможными алтайскими порядками. Одна смерть могла избавить рабочего от алтайской каторги; и действительно, мы встречаем не мало случаев самоубийства мастеровых. Рабочий Салаирского рудника М., в 1833 г., за невыход на работу, был посажен в каталажку горной полиции. Боясь наказания, он покушался на самоубийство, но был снят с петли и наказан розгами. Рекрут Ив. Нарымский, зачисленный в горную службу в феврале 1855 г., повесился еще в деревне, не дожидаясь отсылки в Салаирский рудник, куда он был назначен (там в это время был управляющим А.Е. Фрезе). Выше мы привели и другие примеры самоубийств и покушений на них. Точной статистики самоубийств мы не могли собрать, так как сведения о них разбросаны в делах горной полиции, в книгах и переменах в составе рабочих команд, в делах военного суда; до последнего ходили обыкновенно только неудачные попытки покушения на самоубийство, когда еще была возможность наказать виновного за такое убыточное для заводов преступление. Но и из того, что нам известно о самоубийствах мастеровых, можно положительно заключить, что в побуждениях к самоубийству главную роль играли жестокие порядки, установившиеся на Алтайских заводах.
«Без крайности люди редко до крайности доходят», сказала Екатерина II по поводу одного волнения мастеровых в Европейской России. И если мы видим на Алтае случаи возмущения, убийства и т.д., то в этом отразились главным образом те суровые и неестественные порядки, при которых мастеровым приходилось проводить всю свою жизнь.
Н. Зобнин.
Опубликовано в 1891 году.
Мастеровые Алтайских горных заводов до освобождения. Часть 1.
Мастеровые Алтайских горных заводов до освобождения. Часть 2.
Мастеровые Алтайских горных заводов до освобождения. Часть 3.