Заштатный город Илимск и его древние памятники. Часть 1.
(Историко-археологический очерк).
В отношении историко-археологическом заштатный город Илимск достоин самого высокого интереса любителя сибирской древности. Во времена оны Илимск, в движении казаков-завоевателей на крайний сибирский восток, представлял первую экспедиционную линию, а острог Илимский – первый операционный пункт по борьбе с аборигенами, в нынешней иркутской губернии. Нет сомнения в том, что тут же впервые озарился светом благодатного Христова учения дикарь восточной Сибири, пребывающий дотоле во мраке грубого идолослужения.
Русские в первый раз появились на р. Илиме летом 1627 года. Правда, что Илим не входил в план завоевательных действий: они, увлекаемые слухами о существовании в земле бурят серебряной руды, стремились к объясачанью племен, обитавших исключительно по Ангаре. Тем не менее, достаточно было казакам только увидеть Илим, чтобы потом, при удобном случае, явилось в них твердое намерение подвергнуть его своей рекогносцировке. Так, действительно, и было. Енисейский воевода Я. Хрипунов, по приказанию из Тобольска, двинувшись весной 1629 г. на двадцати судах вверх по верхней Тунгуске в землю бурят и достигнув устья р. Илима, высадил здесь 30 человек казаков, которые ознакомившись с нижним течением Илима, должны были, по данной им инструкции, переволочиться на великую р. Лену, для поисков там той же, соблазнявшей казаков, серебряной руды (Кстати сказать, храброму Хрипунову не суждено было дождаться известий об интересовавшей его Лены в обратную свою поездку из земли бурят, после удачного с ними дела, он едва мог достигнуть устья р. Илима, где у него оставались суда, и вскоре тут умер. Наверное, где-нибудь тут же находится и его могила, но, к сожалению, никто в настоящее время не может указать ее). Почти в тоже время из Енисейска послан был некто Бугор, в команду которому дано было 10 человек казаков. Но Бугор не ограничился Илимом: достигнув устья р. Игирмы, впадающей в Илим с восточной стороны, в 120 верстах от устья самого Илима, двинулся со своей смелой дружиной на великую Лену. Честь заложения Илимского острога, возведенного впоследствии на степень города, игравшего в свое время весьма видную роль, принадлежит однако же другому лицу – атаману Галкину. Надо думать, что Бугор, посланный на Илим для приведения в подданство русскому царю обитавших там тунгусов, не выполнил, как следует, специального поручения енисейских властей, а соблазнившись рассказами об богатствах Лены, нашел за лучшее поспешить туда. Тем, как надо полгать, и кончились его илимские поиски. Галкин стоял во главе другой экспедиции, посланной на Лену тотчас же по возвращении Бугра в Енисейск, с громадным количеством высокого достоинства соболей, вывезенных им с Лены. И вот когда Галкин, следуя по пути, проложенному его предшественником, достиг речки Игирмы, здесь ему сообщили, что он гораздо скорее и не с такими трудностями, как Бугор, может достигнуть Лены, если подымится вверх по Илиму еще верст на семьдесят. Галкин так и сделал. На месте, откуда ему вместе с товарищами нужно было переволачиваться на Лену, он прежде всего поставил зимовье, в котором бы можно было сохраниться от зимней сибирской стужи. Путь, по которому переходил Галкин с Илима на Лену, назван был им ленским волоком; название это и до сих пор за них сохраняется. Вместо же зимовья вскоре (1631 г.) найдено было нужным заложить острог, который тогда же получил наименование Илимского. Впоследствии острог был перенесен за версту ниже места его заложения, где в настоящее время находится сам г. Илимск. С устройством острога, местность эта, при дальнейшем движении на восток, становится пунктом весьма важным в стратегическом отношении. – Отсюда производились завоевательные экскурсии как Галкиным, основавшим острог Устькусткий, так впоследствии Бекетовым, заложившим Тутурский и Якутский остроги. Одновременно с завоеванием далекого сибирского востока и следующим затем заселением его пришлыми промышленными людьми и ссыльным элементом, ощущалась потребность у населения в таком насущном продукте, как хлеб, в таких, необходимых предметах, как ружья, свинец, порох. Все эти вещи должны были следовать на Лену по р. Илиму, через г. Илимск волоком. Надо полагать, поэтому, что волоковому пути, соединяющему Илим с ленским бассейном, основание и весьма прочное положено в самую раннюю пору заселения здешней местности первыми выходцами из северной России. В 1640 г. в Москве было получено такое известие от казаков: «что в поход на Лену припасы и пушки обносили на себе в пороге Илимском, что на Лену идти было не можно (илимским волоком): гряды большие, речки каменистые, мелкие, на плотах надо, и то в омутах тонут». Достоверно также, что известный Хабаров, поселившись на Лене в 1640 г., и имевший до 30 человек покрученников и первый вводивший хлебопашество на Лене и Илиме, занимался, кроме того, извозом по ленскому волоку. Так сообщение с Востоком Сибири совершалось исключительно через г. Илимск, — другого пути тогда не существовало, — то ясно какое важное значение должен был иметь на первых порах этот город, благодаря своему положению. Впоследствии же, когда окончательно устроился г. Иркутск, когда он сделал центрально-административным пунктом всей восточной Сибири, значение Илимска начало постепенно падать. С устройством же московского тракта наш Илимск должен был совсем сойти со сцены. А в настоящее время он представляет самую жалкую картину. Г. Клюшников в своем энциклопедическом словаре, изданном в 1876 г., об Илимске говорит, что этот город ведет будто бы торговлю с Китаем… Самая жалкая ирония над Илимском! Чтобы судить о благосостоянии города, достаточно указать на то, что по сметным ведомостям городской управы годовой доход города ежегодно показывается одной и той же цифрой в 450 руб., и что в городе нет ни одной школы, даже приходской. Высказывая горькую правду об Илимске, мы это делаем не с целью, конечно, поглумиться над ним, напротив, мы желаем ему далеко лучшей участи. Да кажется, уже и не далеко это лучшее будущее его. О первоначальном пути из Енисейска на Лену, практиковавшемся около 80 лет через илимский волок, совершенно заброшенном с проложением назад тому лет около 180 московского тракта, снова вспомнили благодарные Енисейцы назад тому лет около 15. Теперь наш Илимск, служащий главным складочным пунктом всех товаров, следующих на Лену из Енисейска, ежегодно проходят тысячи пудов этих товаров. Есть надежда, что в непродолжительное время енисейская торговля этим путем окончательно упрочится, если не помешают тому какие либо непредвиденные обстоятельства.
Но оставим речь о будущности Илимска. Обратим внимание на то, что до сих пор сохраняет он в своих стенах на память потомству от своей прежней блестящей жизни, заслуживающей особого вашего внимания. Илимск сохраняет несколько таких памятников, начало которых большей частью относится в первому времени заселения восточной Сибири русскими. Памятники эти старинные храмы и уцелевшие еще от времени башни-часовни. Об них и будет сначала наша речь.
Когда и кем построен был первый в Илимске храм, об этом не дошло до нас ровно никаких сведений ни устных, ни письменных. Во всяком случае, ко времени переименования Илимского острога в город, с воеводским управлением, состоявшегося в 1649 г., храм этот уже существовал. На первых же порах, за неимением его, религиозное чувство острожного населения, по всей вероятности, удовлетворялось башнями-часовнями, из описания которых тоже мы увидим, что они, построены с прямой стратегической целью, вместе с тем, вполне были приноровлены и к удовлетворению религиозного чувства. О времени истребления пожаром первого храма тоже нет определенных сведений. Огромная земляная насыпь, да деревянная часовня с тремя таковыми же крестами, находящиеся в настоящее время в черте ограды Спасской церкви, по восточную сторону, свидетельствуют только о месте сгоревшего храма, с тремя его приделами. С достоверностью можно полагать только то, что истребление пожаром Спасского собора произошло в период 1745-4787 г.: в первый из этих годов, с разрешения епископа Иннокентия Неруновича, пристроен был к собору придел во имя Казанской Божьей Матери; стало быть, собор в это время еще существовал, в последний же был построен новый собор, предполагающий упразднение старого. Судя по месту, какое занимал первый храм, надо думать, что таковой построен был в весьма значительных размерах. От первого храма до нас дошло очень немногое. Прежде всего обращают на себя внимание сделанные из серебра напрестольнее евангелие и св. крест, тот и другой с надписями. На евангелии положена следующая надпись: 1712 г. сие св. Евангилие строено в Илимску радением воеводы Лаврентия Родионова, сына Ракитина, весу серебр. 5 фунт. и 10 золот. Работал Никита Яковлев. На св. кресте: Лето « » апреля первый день построен сей св. крест в соборную Спасскую церковь Нерукотворенного образа радением той церкви священника Петра Максимова. Крест имеет двенадцать частиц от св. мощей: св. пророка Даниила, архидиак. Стефана, Игнатия Богоносца, Андрея Первозванного, евангелиста Марка, великомученика Георгия, великомуч. Евстафия, Пимена великого, Михаила Малеина, великомученицы Варвары и великомученицы Анастасии. Затем достойны внимания сохранившиеся в целости оловянные сосуды со всеми их принадлежностями: один из них весьма старой и простой работы, другой же, надо полагать, относительно недавний и более изящной отделки. На дискосе при первом сосуде сделана следующая надпись: Блюдо всемилостивейшего Спаса Илимского острога, церковное положение Богдана Денисовича Оладьина, человека его Дементия, Ананьина сына. Нельзя оставить без внимания и то обстоятельство, что первый Спасский храм находился в центре городской крепости, построенной, наверное, ко времени переименования острога в город. Крепость эта состояла из четырех, в недалеком расстоянии одна от другой устроенных башен, с проходами в низу, соединяющимися между собой высоким тыном (частоколом). Площадь крепости, как надо полагать, имела вид параллелограмма. В черте этой площади сосредотачивалось все, существенно необходимое: тут, кроме храма, находился пороховой погреб, следы которого до сих пор указываются местными жителями, живущими прошедшей славой своего города, тут же, наверное, имел свое местопребывание воевода, тут же находилось и местное воеводское управление. В настоящее время от прежней крепости сохраняются только две башни, о которых подробно поговорим ниже, а о тыне и помину нет. Разве только случайно кто, при земляных работах, наткнется на сохранившиеся еще кое-как в земле его остатки.
Второй по времени построения в Илимске храм – Казанский. Храм этот, построенный по указанию клировых ведомостей, в 1679 г. неизвестно кем и сохранившийся до наших дней в его первоначальном виде, не входил подобно Спасскому, в черту описанной крепостной площади, хотя и находился от нее всего только в нескольких шагах. Это можно объяснить только тем обстоятельством, что ко времени построения Казанского храма внешняя безопасность города была на столько прочна, что уже не предвиделось надобности в укреплениях, охранявших население Илимска от нечаянный нападений их диких врагов – тунгусов. По кому случаю был построен настоящий храм, при существовании соборного – весьма поместительного, нам не известно. Можно думать, что построение его принадлежит усердию одного из воевод. Об этом будет речь далее. Внешний вид этого храма совсем не похож на нынешние. Своим видом он скорее напоминает сложенную из бревен обыкновенную продолговатую избу, крытую тесом на два ската, с прирубленным к ней алтарем с восточной стороны. На крыше алтаря устроен оригинальный, весьма значительный по объему, купол, с медным крестом на нем. Оригинальность его заключается в том, что он не обшит, как это обыкновенно делается в наше время, цельными гладкими досками, а обит кругом небольшими разными дощечками, расположенными одна над другой. В недавнее сравнительно время храм со всем сторон покрыт был тесом. Паперти совсем нет. С крыльца, устроенного во всю ширь здания, но довольно узкого, расположенного на самой почве земли, огороженной решеткой, вы входите прямо в церковь. Храм резко разделен на три части: трапезу, собственно церковь и алтарь. Первая из них занимает в длину 7 арш., в ширину 3 арш., и имеет в свою очередь тоже три части, разделенные между собой в длину храма двумя перегородками. По преданию, одну из частей, вправо со входа в храм, занимали во время Богослужения старцы, левую старицы; средняя же часть занималась молящимися среднего возраста. Перегородки состоят каждая из четырех рам простой работы; на рамах укреплены писаные на полотне иконы дониконовской живописи; изображения сделаны на той и другой стороне полотна. На перегородке по правую сторону средней части помещены изображения святителей и мучеников русской церкви: митрополитов Филиппа, Ионы, Алексия, Петра; с другой стороны той же перегородки: св. мучеников Бориса и Глеба И Александра Невского. На перегородке по левую сторону находятся изображения вселенских святителей: Иоанна Златоустого, Григория Богослова и Василия Великого и Николая чудотворца; с противоположной стороны: великомученицы Варвары и Параскевы. Все эти изображения, за исключением последних двух, сделаны в полных рост человека. И замечательно еще то, что митр. Филипп и св. Алексей написаны с поднятой правой рукой и таким сложением пальцев на ней: большой, мизинец и безымянный вместе стоя соединены оконечностями, указательный и средний, стоя вместе, расположены отдельно от первых. Хотя такое сложение пальцев и напоминает благословляющую руку священнопастыря. Но далеко не тождественно с ней. Потолок трапезы, именно средняя часть его, также покрыт иконами, писанными на холсте. Тут собственно две иконы и каждая в особой раме: Господа Савоофа и Спасителя; та и другая необыкновенных размеров. В отделе старцев поражает своими размерами икона Божьей Матери Троеручницы, писанная на холсте, без всяких украшений, в раме простой работы; выш. икона 2,75 арш., шир. около 3 арш.; устоем по ней служит простая деревянная лавка; пред иконой стоит нехитрой работы деревянный некрашеный подсвечник. Трапеза отделяется от церкви собственно деревянной решеткой, в средине которой устроена дверь для входа и выхода. Эта часть весьма не значительна по своим размерам. – Она, если не брать во внимание едва заметного возвышения, заменяющего солею и амвон, шир. 5 арш., длин. около 2 арш., с особо устроенными по ту и другую сторону дверей небольшими скамеечками. Эта часть назначалась в свое время для воеводы, его семьи и близких к нему людей чиновных. Этим объясняются сравнительно ничтожные размеры ее; это же дает повод предполагать, что описываемая церковь построена была одним из воевод которому, в виду его особой попечительности и распространении храмов Божьих, и дана была привилегия пользоваться особым помещением в храме. Иконостас самой простой работы; он составлен из двух дощатых некрашеных рам и двух икон, находящихся в них: св. Иоанна устюжского в рост человека и образ Нерукотворенного Спасса, очень искусно вышитый на шелковом плате шелком, золотой и серебряной мишурой, в квадрате 1,5 арш. По сторонам плата также искусно вышит текст тропаря образу. На верхней части плата находятся девять шелковых петель, сделанных очевидно, с той целью, чтобы удобно было посредством шнура, или тонкой палки вешать его. В таком именно виде находится он прикрепленным и теперь по правую сторону царских врат. Нижняя часть плата украшена несколькими, сделанными из шелка же, кистями. Царские врата имеют в ширину около аршина, в высоту 2,5 арш., створки сделаны из простых досок, закругленных сверху; внизу они не доходят до пола около 2 четв. В алтаре, также как и в трапезе, весь потолок укрыт изображениями на холсте; над св. крестом находится изображение Господа Савоофа. Св. престол в 0,75 арш. в квадрате и жертвенник того же размера. На юго-восточной стене алтаря, около горного места находится другая, вышитая золотом икона – Знамения Божьей Матери; она почти во всем похожа на иконы Нерукотворенного Спаса, только немного меньше ее, без петель и кистей. Внимательное осматривание храма приводит к заключению, что иконы, находящиеся в нем, приносные; все они писаны на холсте и, за исключением немногих, не наклеены даже на доски, а прямо или прибиты к доскам гвоздями, или же просто прикреплены к деревянным рамам. Такой вид икон делает их очень удобными к значительной перевозке. Надо полагать, все иконы Казанского храма по заказу писались в Тобольске, где в то время существовала иконописная школа при митрополичьем дворе. Происхождение их трудно приписать местному искусству. Уж если в Иркутске, в позднейшее время, при епископе Иннокентие Неруновиче, при условиях более благоприятных, с трудом находились иконописцы, а то только исключительно из среды монашествующих, то можно и думать, чтобы таковые могли быть в Илимске за целое полстолетие до того. К тому же, сама живопись икон принадлежит довольно искусной кисти. Делая описание Казанского храма, не можем не остановиться в заключение на одном весьма странном обстоятельстве. В храме этом, не смотря на тщательное изыскание, не найдено ни одной иконы Божьей Матери, имя которой он носит. Находящаяся же в одном из отделений трапезы икона Божьей Матери, принимаемая некоторыми за Казанскую, судя по ее рисунку, вернее должна именоваться иконой Божьей Матери Троеручицы. Вдобавок она не местная, находится и находилась до селе вне иконостаса. Что же это значит? Можно ли допустить чтобы строители храма, посвящая ему имя Казанской Божьей Матери, не озаботились прежде приобретением храмовой иконы?.. А тут еще новое затруднение Антиминс, на котором и по настоящее время отправляется священнодействие Божественной литургии в храме, против обыкновения, имеет две подписи: первая из них, сделанная, в известном месте, гласит, что антиминс сей священнодействован митрополитом Антонием в 1730 г. 6 сент. Для храма Знамения Пресвятой Богородицы, другая же, помещенная на полях его, выражена в таком виде: сего 1745 г. июля 24 дня, по приказу преосвященного Иннокентия, епископа иркутского и нерчинского посылается для священнослужения в оный град Илимск ко храму Пресвятой Богородицы именуемая Казанской.
Факты эти, в связи с соображениями, какие сейчас представим, убеждают нас в той мысли, что описываемый храм основал был во имя Знамения Божьей Матери, изменено же его наименование по какому-нибудь недоразумению впоследствии. В таком случае, чем же объяснить появление вторичной надписи, предназначавшей один и тот же антиминс для храма Казанской Божьей Матери? Ответ короткий. – В 1745 г. окончен был пристройкой к соборному Спасскому храму придел во имя Казанской Божьей Матери. Конечно, потребовался антиминс. И вот духовная консистория, по приказанию владыки, находившегося в то время безвыездно в своем загородном уединении, не имея, по всей вероятности в своем распоряжении достаточного числа запасных антимисов, по вытребовании из Илимска антиминса от церкви Знаменской, назначает его совместно для священнодействия и во вновь устроенном приделе. Мысль о двояком назначении Знаменского антиминса, наверное, подал находившийся в то время в должности члена консистории священник Алексей Семенович Шангин, из илимских диаконов, как хорошо знакомый с местными условиями илимских церквей. В подтверждение представленных предположений служит, между прочим, и фраза во вторичной надписи: во оный же град Илимск и еще то обстоятельство, что позднейшая надпись на антиминсе не уничтожает значение первой, что еще решительнее укрепляет мысль об одновременном существовании в Илимске двух храмов – Знаменского и Казанского. – Какой, в самом деле, мог быть в Илимске другой храм Знаменский, как не тот, о котором идет настоящая речь? Непонятным остается только одно, каким образом Знаменский храм получил впоследствии именование Казанского? Одно несомненно, что переименование произошло после истребления пожаром главного соборного храма с его приделами. Не могло же быть в Илимске дух храмов, вблизи один другого стоявших, с одинаковым именованием. Одно из двух нужно предположить: переименование произошло или вследствие просьбы прихожан после сгорения Казанского придела (что едва ли возможно), или же просто по какому-то странному недоразумению.
Опубликовано 22 января 1883 года.