Ссылка в приленский край. Часть 1. Из записок офицера.
В начале августа я получил командировку для препровождения партии ссыльных арестантов, назначенных на поселение в приленский край. Конечный пункт этой командировки назначен был г. Олекминск, якутской области, отстоящий более 2,000 верст от Иркутска.
Служа не более полугода в Сибири, я, разумеется, имел весьма смутные понятия о порядке препровождения подобных партий, почему назначение это немного смутило меня, скажу даже более, на первый раз испугало меня, потому что я слышал, что подобные командировки имеют иногда весьма и весьма плачевные последствия для назначенных в них офицеров.
Но получив инструкции и внимательно прочитав их, я поуспокоился; мне, как человеку неопытному, показалось, что все это ясно и просто, что и задумываться не чего.
Получив в свое распоряжение около 20 человек конвойных солдат их местного батальона, я явился 11-го августа в пересыльный замок для принятия партии. Так как по маршруту отправка назначена была на 12-е августа, то для всей этой процедуры, т.е. приемы, выдачи казенной одежды и пр. оставалось немного времени, дела между тем оказалось более чем, по горло. Комиссия состоящая из меня и чиновников экспедиции о ссыльных, должна была в самое короткое время выдать казенную одежду на 180 чел., внимательно осмотреть каждого арестанта для того, чтобы сличить лицо находящегося пред вами субъекта с приметами, означенными в его документах и пр., не могу не сказать при этом, что меня крайне удивило полное отсутствие возможности определить примеры лица, означенные в статейных и партионных списках; в большинстве случаев по этим приметам можно признать первого встречного на улице.
Приемка производится следующим образом: вызывается Иван Непомнящий.
— Я – отвечает и выходит почти голый арестант.
— Казенные вещи где?
— Проел, ваше благородие. Рассудите сами, ожидаю отправки два месяца, кормовых денег не дают, в сутки 9 коп., а хлеб 5 коп. фунт, хуже, ведь это, всякой каторги. Накажите, воля ваша… делается отметка в статейном списке, где есть особые одежные записи. Оказывается, что казенная одежда Непомнящему выдана, срок носки еще далеко не кончился.
— Куда же девалась казенная одежда?
Непомнящий не за что не скажет, это запрещают ему правила арестантской артели.
Таких Непомнящих при приеме набирается человек до 20-ти, им волей не волей выдаются новые вещи.
Случается при этом, что наличные приметы Непомнящего оказываются не схожими (т.е. безусловно несхожими) с приметами, означенными в статейном списке. Является сомнение, действительно ли он то самой лицо, за которое выдает себя; принимаются все меры к выяснению дела, но Непомнящий субъект твердо стоит на своем и ошибки в списке объясняет тем, что это мол, начальство так записало, а я тут не при чем.
Не угодно ли принимать таких Непомнящих! В тупик просто становишься; на приемку только этих господ мало целого дня, потому что, как я уже сказал, в каждой партии Непомнящих – хоть пруд пруди и каждый их них выходит по вызову, в чем, так сказать, мать родила.
Партия моя состояла приблизительно из 200 человек, в том числе было 6 женщин и 5 детей; выступила партия из Иркутска 12-го августа и должна была следовать пешим порядком до с. Качуга, в 235 верстах от Иркутска к северу, а там сесть на сплавные суда (паузки) и по течению реки Лены следовать до конечного пункта.
Отправив в 10 ч. утра партию под наблюдением конвоя, я должен был остаться в Иркутске для получения из губернского правления деловых бумаг и вообще для окончания неизбежных формальностей и вследствие этой задержки настиг партию на первом ночлеге в с. Оеке около 10-ти ч. вечера. По прибытии на ночлег часть арестантов следовало разместить в этапе, а остальных по квартирам у крестьян, потому что этапы по этому пути настолько малы, что в них во всех, почти без исключения, с трудом можно поместить 50 человек. Караул на ночлегах передается обыкновенно сельским властям, которым однако же военный конвой обязан помогать и наблюдать общий порядок.
Хотя перед выступлением партии я и выяснил солдатам и старшему конвоя их обязанности и указал на большую ответственность в случае не исполнения их, но по приезде в Оек, увидел следующее: очень и очень много пьяных арестантов шатались по селу вперемежку с крестьянами, в квартирах, где помещалась часть партии, раздавались песни, а в одной избе происходило безобразное пьянство под председательством сельского писаря, на буйство которого жаловались после мне сами арестанты. Утром оказалось, что 7 человек бежало.
Виной этого было то, что конвой был немногочисленен сравнительно с партией, да и солдатики-то попались не особенно хорошие.
Следование партии от Оека до Качуга можно назвать благополучным: 235 верст пройдены были в 10 дней, но эти дни были днями мучений для большинства арестантов.
Дело в том, что, начиная с Иркутска, печенного хлеба дешевле 5 коп. за фунт достать было не возможно, а далее, за 100 верст, цена на хлеб достигала 6 коп. за фунт; получая 10 коп. в сутки, арестант мог купить только 2 фунтов хлеба, но более уже ни чего: ни соли, ни чая.
Нечего и говорить, что для здорового человека, при моционе 25 верст в сутки, этого было слишком не достаточно. Съев хлеб утром, арестант отправляется в путь, идет пешком 25 верст и придя, ложится спать голодным. Удивляться ли следующему факту? Весной этого года партия проходила через с. Качуг; по улице шла корова, которая и очутилась среди арестантов. Воспользовавшись этим, один из них ухватил ножом кусок мяса у живой коровы и тут же съел его. Благодарят только самому строгому надзору, мне удалось не допустить голодных арестантов до крах у жителей. По рассказам крестьян, не было примера, чтобы в деревне, где ночуют арестанты, не было краж, так что прибытие партии жители ожидают, как нашествия иноплеменных.
Не удивительно после этого, что прибытие наше в Качуг ознаменовалось как раз столкновением с местным царьком г. П. Он положительно заявил мне, что, так как арестанты воруют, он «не допустит» разместить и часть таковых по земским квартирам. Вследствие этого я вынужден был всю партию поместить в этап и около 100 человек, не поместившихся в избе, должны бли ночевать на дворе, на открытом воздухе под одним арестантским халатом.
В Качуге начались приготовления к водному пути. Расстояние в 1,900 верст, согласно данной инструкции, следовало мне проплыть, maximum, в 5-ть недель; в течении этого времени способ продовольствия арестантов предоставляется моему усмотрению на ассигнованные для них кормовые деньги по 10 коп. в сутки до киренского округа, по 15 коп. по киренскому и по 14 коп. по олекминскому. Зная, что чем далее к северу, тем цены на хлеб выше, я, по примеру прочих начальников партий, сделал запас провизии в с. Качуге приблизительно на все время пути. Запас состоял из ржаных сухарей, крупы, солонины, чая и соли. На другой день производился осмотр паузков, назначенных для сплава арестантов. Хотя при начале пути мне и казалось, что все предусмотрено начальством, и что с моей стороны остается только буквально следовать инструкции; но на деле при самом же начале водного пути пришлось в этом разубедиться. Какого устройства должны быть суда, какого размера, на сколько человек каждый, по сколько человек рабочих должно быть на каждом, — обо всем этом в моей инструкции умалчивалось. Я только слышал, что существует подрядчик, который к 25-му августа должен предоставить для сплава арестантов паузки, но на каких условиях, — и относительно этого я был в неведении; копии с контракта я не имел, а подрядчик представил мне два паузка, объяснив, что их совершенно достаточно для помещения всей партии, и что раньше на одном из таковых суден помещалось до 150 человек и что, наконец, на одного человека полагается место на нарах или под нарами 0,75 аршина ширины. Спорить, — не зная содержания контракта, я не мог и принужден был согласиться.
Паузки устроены в виде продолговатых четырехугольных ящиков, длиной — в 8 саж. и шириной – в 3,5 саж., самой невозможной неуклюжей работы. В одном из этих же паузков было устроено маленькое помещение для доверенного подрядчика и для склада провизии. 23-го августа партия с трудом была размещена на судах и мы тронулись в путь. На протяжении 450 верст от с. Качуга до с. Усть-Кута вода в Лене стояла чрезвычайно низко: общий уровень воды был не более аршина глубины, а в некоторых местах от 6 и 7 вершков.
Вследствие беспрестанных мелей, расстояние в 36 верст, от Качуга до г. Верхоленска, пройдено было в 3-ое суток. Садились на мель чуть ли не на каждом шагу, а чтобы стащить паузок с мели, требовались усилия не только рабочих, но даже и всех здоровых арестантов.
— Ну, Слава Богу! Крестится лоцман, съехали!
Но не успел паузок пройти и версты, не успели рабочие приняться за чай, как с носа паузка раздается уже шуршание дна о подводную гальку и приближается к корме, потом стихает… все в ожидании… пройдет ли? Паузок дернуло, еще раз и… стоп!
— Теперь засели форменно, лучше требовать нельзя! Замечают мои «пассажиры».
— Ну, ребята, живей! Заводе оплеуху!.. (Оплеухой называется толстая доска во всю длину паузка. «Завести оплеуху» значит, прикрепив один конец этой доски к судну, отвести ее в речку и поставить ребром против течения, другой же конец оплеухи прикрепляется канатом, обходящим кругом всего паузка; таким образом, вода, напирая на всю ширину и длину доски, двигает судно с места. «Травить оплеуху», значит постепенно отпускать канат для того, чтобы поставить доску (оплеуху) прямо против течения.)
— Трави! Трави!!.., Ну, в шесты, ребята, — нос-то заворачивай! – Ну, еще, еще!!! Тронулся! Кричат с кормы, «па-а-а-ашел, пашел!!!».
При помощи разных ухищрений паузок стронули с места. Но вот, вдали, по струйкам воды, опять замешка во всю ширину реки!..
— В греби, ребятушки, ну сильней!.. караул шестами авось пробежим!..
Паузок разлетелся, забуравил нос в гальку, наперли шесты со всех сил, и – паузок на всем лету врезался в мель, и опять стал.
На лицах рабочих видна уже апатия, силы истощились. Лоцман опять заводит оплеуху, «пихаются» шестами; от подрядчика дается по чарке водки; я, с своей стороны обещаю по другой; но все напрасно, как бы по уговору, все оставляют работу, словом – «руки опустились» у всех. Место же пустынное, помощи просить неоткуда. Наступает ночь. На рассвете все не способные к работе в лодках перевозятся на берег вместе с грузом. Всякому желающему лезть в воду сталкивать судно с мели, подрядчиком предлагается полтина и водка. Охотников много, не смотря на то, что температура стоит почти на точке замерзания. Работа закипела, шесты и оплеуха в полнм ходу, сотня рабочих рук вцепилась в паузок. Ухнули «дубинушку» и русская дубинушка помогает, шевелили, шевелили и, наконец, чуть не на руках вытянули паузок на глубокое место.
На все это употребляется почти целый день. Таких дней было много; в один из них 29-го августа, когда, после неимоверных усилий, паузок удалось протащить через каменную мель, — сначала в корме и сверх пола судна показалась вода, через пять минут воды набралось по колено, и паузок начал медленно опускаться ко дну. Паника; все растерялись, каждый кричал, никто не слушал, — еле, еле удалось приблизиться к берегу.
Первое время все мои заботы были обращены на больных и калек; несчастные шатались, что я по колено в воде…
Когда притихла суматоха, я увидел, что поверхность воды в паузке покрыта запасенными для партии сухарями. Когда спасали провизию, то плохие рогоженные кули разорвались и 50 пудов хлеба погибло. Выходило, что кроме неприятностей, всевозможных неудобств, пришлось поплатиться карманом, который у меня как и у большинства офицеров, весьма и весьма легонький и дырявый.
Все это произошло вечером; пристали к скалистому берегу под отвесной скалой, на котором разместилась часть партии из затонувшего судна. К довершению несчастья пошел небольшой дождь. Все, не исключая и меня, промокли и прозябли до мозга костей.
Дров нет. Лес растет над головами и добраться до него почти нет возможности; поутру прибыли деревенские власти из ближней деревни, а главное земский заседатель г. К. С чувством искренней благодарности вспоминаю я об этой личности. Не смотря на дождь и холод, г. К. более суток не оставлял нас и только благодаря его энергии удалось, сравнительно не в продолжительное время, переправить партию на лодках с пустынного берега на другой и доставить в с. Жигалово пешим порядком, где партии и пришлось простоять пять дней, пока подрядчик, вызванный сюда депешей, узнав, что гибель провизии произошла, благодаря дурному судному, возместил отчасти понесенный мной убыток.
Е. Климов.
Опубликовано 13 марта 1888 года.