Иркутская старина. Начало Иркутска.
Пять лет тому назад, в 1852 году, никто в Иркутске кажется не вспомнил, что совершилось двести лет со времени первого основания нашего Иркутска, и Иркутяне не праздновали этого своего юбилея. Наш город вступил в своей третий век; впрочем если считать постройку зимовья на острову при устье Иркута еще не истинным основанием Иркутска, а за настоящее начало этого города принимать заложение острога на правом берегу Ангары, то наш двухсотлетний юбилей, и начало третьего века существования Иркутска – ещё впереди, в 1861 году.
Теперь должно быть в Иркутске до 2500 домов и до 20 тысяч жителей. Следовательно ни теперешний объем Иркутска, ни наследственность его ни представляют ничего чрезвычайного, и двухсотлетнее развитие его нельзя ставить в пример поразительного быстрого развития. Петербург основанный 60-ю годами позже Иркутска считает теперь более 500 тысяч жителей; Ливерпуль, Манчестер, Глезко в Великобритании, в какие-нибудь 40 лет выросли до очень уважительных размеров; мы не говорим уже об громадном Нью-Йорке в Америке и некоторых городах Соединенных Штатов, которые выросли с неимоверною быстротою еще в кратчайший период времени. Но надо помнить, что Восточная Сибирь не Соединенные Штаты, даже не Европа; что на земном шаре вообще мало таких краев с которыми природа обошлась бы так сурово как с Восточною Сибирью; что в сравнении с нею даже Европейская Россия, про которую нельзя тоже сказать, что бы природа и в ней была особенна торовата, что в сравнении с Восточной Сибирью и Европейская Россия кажется страною привольною и богатою. И так нечего ожидать здесь у нас громадных городов, огромных скоплений народонаселения. Впрочем большая часть наших истин – истины относительные, а добрая половина из них – истины очень условные. А потому в Восточной Сибири и двадцати тысячный Иркутск можно назвать огромным скоплением народонаселения. Посудите сами: 20 тысяч в Восточной Сибири, ведь это 0,02 часть всего народонаселения этого огромного края; соедините в одно Петербург и Москву, слейте вместе народонаселение этих двух столиц – и тогда вы не получите ещё 0,02 всего народонаселения Европейской России. А потому, если бы даже Иркутск и не был Правительственным центром всей Восточной Сибири, то и тогда, с его 20 тысячами жителей, он заслуживал бы названия настоящей метрополии этой страны. Теперь же будучи политическим центром В. Сибири, с его хотя и не многочисленными учеными и учебными заведениями – Иркутск есть центр образованности всей этой страны: он единственный город во всей Восточной Сибири, где начинает пахнуть городом, городскою жизней, другие города этой половины Сибири уже как-то слишком патриархальны, слишком походят на деревню – там даже нету сплетней.
Но однако мы отнюдь не намерены распространяться теперь об влиянии вообще больших скоплений народонаселения на окружающую их страну, ни в частности об влиянии Иркутска на Восточную Сибирь. Мы имеем напротив в виду обратиться к древней истории Иркутска, к самой для него древней, к началу этого города Восточной Сибири.
Выгода всех новых городов, и в том числе и Иркутска-то, что не может быть ни какого сомнения ни во времени, ни в каких-нибудь других обстоятельствах их зарождения. Все это записано, известно, чисто и ясно как ясный день. То ли дело города древние, ветхие, например хотя Рим; у меня, в эту минуту когда я пишу, лежит перед глазами Нибур, а Нибур его противники Герлах и Бахофен, а на них Шаеглер противник Герлеха и Баховена; все вместе это составляет препорядочную гору печатной бумаги – и в этой горе толкуется и спорится широко и презанимательно об основании Рима. Сколько тут остроумия, критики, учености, проницательности и блестящих мыслей и воззрений. Такие темные вопросы – сущий клад для историка-критика. А то, что прикажете делать с известиями об основании Иркутска? Как тут и с какой стороны подвести сомнения? Несмотря на весь мой скептицизм, я никак не в состоянии представить себе, чтобы Похабов, основатель Иркутска, был миф, аллегория, притча, поэтическое порождение народной фантазии. Это б было просто глупо.
И так нечего делать: давайте повторять записанное.
XVII век был век занятия Сибири Русским племенем. В 1586 основан Тобольск, а в 1713 – Охотск; между этими двумя эпохами лежит основание всех других городов Сибири. С легкой руки Василия Тимофеевича или Ермолая Тимофеевича Повольского, в просторечии называемого Ермаком, двинулись на Сибирь разные охочие люди, под именем казаков, народ смышленый, бывалый, отважный, вольный, то что зовется отпетый; двинулись за ясаком, за мягкой рухлядью Сибирскою, за скорым и легким обогащением и быстро разошлись по дебрям и тайгам Сибирским вдоль ее длинных; нескончаемых рек. После первого десятилетия XVII-го добрались до Енисея, в 1617 или 1619 году основан Енисейск, вскоре за ним Красноярск и Мангазея; с Енисея двинулись они однако северным путем на Лену, в 1632 году основан Якутск, а уже 1639 зимовья на устьях Алдана, Маи, Амги и даже на устье Уди. Значит первый наплыв предприимчивых удальцов обошел севером край Приангарский, Забайкальский, Приамурский. Была ли это простая случайность людей заблудившихся в неизвестной стране, или большая трудность объясачить сравнительно сильные южные племена Сибири, только удальцы завоеватели, добравшиеся в то время до устья Лены и до Охотского моря, до половины XVII века, как бы избегали лучших краев Восточной Сибири. За то с половины этого столетия они и с севера и с запада устремились на эти южные округа. Так казачий сотник Петр Бекетов еще 1628 году основывает на Ангаре Рыбинский острог, но вскоре однако предпочитает уйти на Лену, в Якутск; с 1625 по 1650 Максим Перфильев появляется раза три или четыре в приангарском крае, при устье Оки строит Братский острог, но Буряты не охотно подвергаются ясаку и только с 1650 становится покорение, и тогда-то в 1652 году Яков или Иван Похабов при устье Иркута на Дьячем острове (как сказано в «Иркутской летописи» напечатанной в Современнике за 1850 г.) ставит ясачное зимовье. Это первое начало или скорее, так сказать предисловие Иркутска. Зимовье это было еще не на том месте где теперь город, и состояло вероятно из одной деревянной избы, может быть обнесенной тыном для большей безопасности зимою, а летом уже огражденною своим положением на острове. В этом зимовье помещалось вероятно десятка два, три казаков получавших или сбиравших ясак с окружных Бурят. Судя пословицам «Иркутской летописи» об которой мы упомянули выше, Похабова в 1656 сменил прикащик Самойлов; начальники зимовья звались тогда казенными прикащиками или управителями, Семивский (см. Новейшее повествование о Восточной Сибири, С.П.Б. 1817, стр. 10) подтверждает впрочем тоже, что в 1659 г. прикащиком Иркутского зимовья был Самойлов. Но как видно из актов. Похабов вскоре должен был получить снова свое место, потому что в 1661 году он является строителем Иркутского острога. Самойлов определен был Пашковым, а когда воеводою в Енисейске стал Ржевский, то вероятно Похабов, богатыми посулами, успел свергнуть своего противника и снова поступить на свое прежнее место. Он получил даже приказание, вместо зимовья выстроить при устье Иркута острог, и выбрать для того удобное место. Тогда Похабов избрал место на правом берегу Ангары, там где теперь стоит Иркутский Собор во имя Богоявления Господня и Церковь Нерукотворенного Спасса, и в 1661 году, написав отписку тем наивным стилем, который в древности употреблялся в России и в официальных бумагах, донес Ржевскому следующее:
«Государя Царя и Великого Князя Алексея Михайловича, и всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержца, воеводе Ивану Ивановичу Енисейский сын боярский Якунька Иванов Похабов челом бьет. В нынешнем во 169 году, Июля в 6 день, против Иркута реки на Верхоленской стороне государев новый острог служилыми людьми ставлю, и башни в потолок срублены и государев житной амбар служилые люди рубят, а на анбаре будет башня, а острог не ставлен, потому что слег не достает, лесу близко нет, лес удален от реки. А инде стало острогу поставить негде, а где ныне Бог изволил острог ставить, и тут место самое лучшее, угожее для пашень и скотиной выпуск сеиные покосы и рыбные ловли все близко, а о прочие того места острогу ставить стало негде, близ реки лесу нет, стали места степные и неугожие. А как Бог свершит наготово острог, и о том будет писано в Енисейский острог к воеводе Ивану Ивановичу.» (Доп. к Акт. ист. Арх. Ком. IV, № 104)
Вот значит каков был Иркутск в первый год своего существования. Ни одной церкви не было еще в нем, зимовье на остове при устье Иркута вероятно оставалось еще и долго после, а на правом берегу в 1661, в зиме выведен был какой то «государев житной анбар с башнею» да окло него еще (вероятно три) башни. Вероятно были выстроены и кой какие жилья для «служилых людей» если не для всех то для некоторых. Пространство между башнями Похабов не успел застроить деревянною стеною или тыном. А насколько справедливо было тогда то, что «лес удалял от реки» этого решить не можем, оно в отписке имеет даже некоторый вид того, что он как бы боясь выговора Ржевского за медленную постройку, изыскивает оправдания. А известно, что на истину оправданий древних русских приказных полагаться нельзя.
Опубликовано 16 мая 1857 года.
Иркутская старина. II. Иркутский острог.
Иркутская старина III. О чем не все знают в Иркутске.
Иркутская старина. IV. О дьячем острове. (письмо в редакцию).