Алтайские калмыки. Часть 1.
Река Катунь, вытыкая из покрытой вечным снегом горы Белухи, на южном склоне Катунского хребта, идет на запад, огибает этот хребет дугой, потом направляется на север и, соединяясь с Бией, составляет реку Обь. Там, где Катунь поворачивает на восток, в нее впадает с левой стороны, или запада река Кокса, а через 150 верст ниже, Катунь принимает в себя другую реку, и тоже с левой стороны, Урсул. Обе эти реки имеют множество притоков. Недалеко от вершин Коксы и Урсула начинаются другие реки: Чарыш, Ануй, Песчаная и Каменка, текущие на запад и север и, наконец впадающие в Обь. Верховья их, равно бассейны Урсула и Кокса занимают в Алтае пространство, или площадь по прямой линии не менее 100 верст в длину и ширину. По этой площади тянутся хребты: Холнун, Каргонский и Талицкий с многочисленными отрогами, образующими ущелья и котловины, по которым текут реки, речки и от таянья снегов ручьи; последние, впрочем, летом высыхают. На этой местности кочует подвластный России народ, известный под названием калмыков, соплеменных монголам и отличающихся от соседей своих – кузнецких инородцев – высоким ростом, пропорциональным сложением тела, языком и одеждой. Их семь дючин, или волостей, управляемы зайсанами, или родовыми старостами. Есть еще три дючины, кочующие по системе реки Чуи, впадающей в Катунь с правой стороны, но последние в очерк не входят. Всего в 7-ми дючинах считается калмыков обоего пола до 20,000. В подданство России они приняты при императрице Екатирене II. Земля, на которой они кочуют, находясь в ведении Алтайского горного округа, составляет собственность Кабинета Его Величества.
В котловинах земля глинистая, болотистая; на ней от стоков воды нередко образуются озера. Часто почва встречается песчаная и редко черноземная; глинистая же бывает солонцеватой. Пашен и сенокосов не бывает, хотя травы родятся в достаточном количестве, и скот в продолжении зимы, как ниже будет объяснено, добывает себе корм, разгребая снег копытами.
Горы каменистые, покрыты тонким слоем земли; на многих из них в вершинах снег во впадинах никогда не тает. Такие горы называются белками: на верхней части их, до половины, нет почти растений, кроме редкой, сухой травы и камней; две же трети низменных частей покрыты роскошной растительностью; здесь растут дерева: кедр, лиственница, сосна, ель, пихта, осина и береза, а из плодовых кустов: черемуха, рябина, облепиха, калина, боярка, смородина, малина, черная и красная кислица, великолепно цветущие персики, плоды которых к сожалению, не дозревают; из неплодовых кустов известны: бузина, крушина, ракитник и тальник; есть много других мелких кустариников, как-то: можжевельник, шиповая роза и проч.; на низменностях довольно ягод: клубники, земляники и брусники; здесь же пестреют цветы, свойственные всей Сибири. Иногда громадные дерева растут почти просто на камнях, пуская корни между расщелинами их. Замечательно, что кедровый лес растет только на северных склонах гор, особенно около речек. Те из гор, на которых снега стаивают до Петрова дня, быстро покрываются растительностью и, по отсутствию здесь овода, лошади, при хорошем корме, скоро поправляются. На этих горах есть озера, в которых водятся рыбы. Белки имеют названия: Каргонский, Талицкий, Койсын, Топчуган, Кисюль, Чарышский и другие. Описываемая местность удобна лишь дл разведения скота; хлебопахотных земель очень мало, да и всходам хлебов может вредить холод. Впрочем, в верховьях рек Катуни (около двух деревень Уймонских) Чарыша и Ануя есть хлебопахотные места, но посевы на них часто страдают от морозов. В этих местностях уже живут русские селениями и имеют пасеки и марильники. В центре описываемой площади, хотя горным ведомством назначены были заселки для российских поселенцев, а эти последние – засевали хлебом поля, но он не дозревал. Такое неудобство для пашен подтвердилось и при поверке начальником земельной части Вагановым летом 1885 года, обнаружившим, кроме того, много заимок с сотнями десятин кабинетной земли, занимаемой русскими торговцами без разрешения начальства и без согласия обитателей – калмыков. Есть, впрочем, слух из верных источников, что в недалеком будущем в Алтае произведут нарезки земель, и некоторые, ранее указанные бывшим горным правлением для заселения, пункты упразднятся, а заимочные обязательно будут платить за аренду установленный сбор, если не будет препятствия в содержании ее со стороны калмыцких обществ и гражданского начальства.
Ни кустарных, ни заводских, ни других промыслов у калмыков, как народа кочевого, нет; существуют только промыслы ореховый и звериный, да ведется скотоводство в значительных размерах. Калмык, кроме мастерства кузнечного и делания плохих же седел, по хозяйству ни чем не занимается. Жена рубит дрова, шьет обувь, шубы и проч. Кедровый лес для калмыков имеет важное значение: в нем они добывают орехи и промышляют зверей. Урожай орехов бывает ровно через три года. Но жаль, что русские, из российских переселенцев, не умеющие добывать орехи, много делают вреда: они преждевременно бьют орехи, недозрелые в шишках, последние же бывают еще крепки и поэтому, промышленники, обивая их бойками (в роде палок) обламывают не только озимь (молодую поросль) но даже ветви и сучья; или от неосторожности пускают огонь и выжигают целые десятины леса, к чему способствует неведение в Алтае тех опалок, какие существуют, например, в борах обском и вверх по Бии. В прошлом 1885 году каргонский крестьянин, опаливая свой пасек, такой пустил огонь, что, по произведенному лесным начальством удостоверению, подлежит взыскать за выжженный кедровый лес пошлины 13,000 рублей; дело об этом и теперь еще не кончено. А сколько бы этот сгоревший лес мог дать плодов, хотя бы в 10 лет?! Кроме того, через такие пожары и звери могут со временем отшатиться, или пожалуй, уничтожиться, особенно белки, преимущественно обитающие в лесу кедровом. И без того зверей против прежнего, как объясняют старожилы, уменьшилось, да и цена в последнее время на него постоянно падает, например, соболь, стоивший ранее 15-30 руб., ныне уже ценится от 5 до 12 рублей, колонок 60-70 копеек, белка в прошлом году была 10-12 коп., лисица 3 р., барсук 30-40 к., козлиная шкура 1 р., медвежья 8-10 рублей, кабарговая струя 3 р.; только моральи рога не теряют своей ценности, но за то много зверей переловили крестьяне и заперли в марильники.
Кабарга – это род козла, такую же имеет шерсть, лишь чернее, а сама она меньше. Ловят ее тынками, так как она ходит все одной тропинкой. Тынок устанавливается с устья широкий, а потом узкий, и кабарга заходит в него, как рыба в морду; она ловится преимущественно для так называемой струи (струя получается через вырезание у кабарги вымени, которое постоянно бывает влажное и имеет ароматический запах). Маралы – высокого роста и также похожи на козлов; у них ценятся ветвистые рога, которые отправляются в Китай, для какого-то лекарства. В Алтае они покупаются от 70 до 150 рублей за пару, а в Китае продаются уже фунтами и золотниками. Снимают, или правильнее отпиливают, рога один раз, весной, поэтому маралов ловят живыми. Имеющие марильники, т.е. крепкие от 5 до 15 десятин, загоны, скупают этих зверей, содержат их, как домашний скот, и кормят сеном. Марильники есть в двух Уймонских деревнях, на Коксеи в низу по Чарыму в селениях Талице и Чечулихе. Иной хозяин содержит у себя до 70 маралов.
Рыболовством калмыки не занимаются, хотя рыбы в речках и озерах очень много, особенно хариусов и кускучей (род тальменей); не занимаются же потому, что не употребляют ее в пищу, только русские ловят ее, и то про себя. Пчеловодства нет и извозом калмыки не занимаются. Главное богатство их – домашний скот. Хотя они его не кормят ни зимой, ни летом, но имеют за ним тщательный уход, а без скота калмык – пропащий человек. Поэтому богатый калмык имеет тысячи различного скота. Лошадей и баранов в Алтае надо считать десятками тысяч; множество также и рогатого скота, но калмыки сбывают его на деньги не льстятся, а стараются более и более развести его, продают же только на свои необходимые нужды. Породистых лошадей нет; калмыцкие же хотя и небольшие ростом, но крепкие в верховой езде и едва ли не годны для фронта. Ценность их не превышает 20-40 рублей. Рогатый скот и бараны средней величины, но он менее линейского и чуйского, зато крупнее русского. Цена быку, пудов 10-12 весом от 5 до 20 рублей; хороший баран 3 рубля. Масла алтайцы почти не имеют и для себя, так как все молоко съедают и, кроме того, из него же сидят вино. Кожи сбываются русским скупщикам; овчины выделываются себе на шубы. Забойку скота, а так же старых сытых коней, делают тоже для себя и мясо не продают. Не смотря на то, что калмыки сеном скота не кормят, он в лето так поправляется, что до половины зимы нисколько не худеет, а затем начинает изменяться и к весне исхудает уже до того, что не в силах вставать на ноги, и калмыки поднимают его руками. Для рогатого скота гибелен бывает глубокий снег, потому что он не может работать копытом, как конь, или баран. Корова питается тем, что ест на поверхности снега, как то: торчащими из снега дудками и прутьями от мелких кустарников, от чего конечно не может избежать болезней. Баран страдает от гололедицы, потому что он добывает себе в пищу травяные корешки копытом; а лошадь, исхудавшая от бескормицы, при появлении зелени, лишь только хватит ее – тощий желудок ее расстраивается, и она окончательно теряет силы, так что хозяин поднимает ее с земли каждое утро. В это время для богатых калмыков бывает самая беспокойная жизнь: он и сам-то еще не поправился от зимних холодов и частью голодухи, а тут надо еще бывать беспрестанно в табунах и некоторые, не доверяя пастухам, с февраля месяца проводят там целую весну; при худобе скота, матки в табунах жеребятся – и все это в одно время. Тут то проявляется вся деятельность калмыка, которую сосредотачивая единственно на скоте, он как будто забывает свою врожденную беспечность.
Торговлей калмыки не занимаются, а торгуют в Алтае русские и приписанные к Тобольской губернии ташкентцы и бухарцы. Продажи на деньги нет, а товары же: пушнину, орехи, скот и проч.; причем приезжие купцы налагают на калмыков баснословные проценты. Есть даже такие торговцы, которые долги собирают по два раза, кроме того, еще делают захваты, и все это им сходит с рук, потому что калмыки народ смирный и тяжеб боится. Или, бывало так: русский торговец дает калмыку товара на два рубля, с тем, чтобы за этот товар получить годового теленка; но по неимению последнего, калмык через год обещается дать корову, а по прошествии года он просит торговца еще отсрочить уплату долга на год. Русский охотно соглашается, зная, что с наступлением следующего года калмык отдаст ему корову и годового теленка, как естественный приплод. Подобная отсрочка продолжается еще на три года; в первый их последних год, русский должен получить две коровы и от первой теленка; на второй, вместо теленка, корову, а от двух коров по годовому теленку; на третий, от трех коров три годовых теленка и, вместо двух телят, получить двух коров. Таким образом, он за два рубля, через пять лет получит с калмыка восемь штук скота на 80 рублей. Случалось, что оплата долга отсрочивалась и на более продолжительное время; в таком разе русский отгонял от калмыка целый табун скота. Такой обычай задолжания велся издавна; но теперь он слабеет, вероятно, от того, что с одной стороны, калмыки сделались поопытнее, а с другой, у нынешних русских, жаждущих скорой наживы, нет того терпения в отсрочках, какое имели отцы их и деды. Русские, особенно староверы, употребляют еще такую хитрость: привезет крестьянин к калмыку четверть, или полведра водка, подпоит его и просит в гостинцы корову, быка или лошадь (это так же давний обычай), а если хозяин поупрямится и станет давать только барана, то его, за это неполное удовлетворение, пожалуй, гость и плетью вздует. В этом отношении староверы до того бывают дерзки, что, если их двое, они не боятся десятка калмыков.
Винной торговли на калмыцких землях не производится. Калмыки зимой вина не пьют; в летнее же время у них бывает поголовное пьянство, продолжающееся в течении трех, или четырех месяцев. Вино они приготовляют следующим образом: 5 или 6 ведер молока вливают в турсук (кожаный мешок) и для закваски кладут туда коровью местину, затыкают овчиной устье турсука, сшитого как бы с горлом, а дня через три или четыре, когда молоко закиснет, его называют чигень, из него и курят вино так: чугунную чашу с чигинем ставят на огонь, накрывают ее другой вверх дном и умазывают щели глиной со скотским калом; на верхней чаше имеются две дырки; в них вставляют одним концом полукруглые, жестяные трубы, а другим влагают их в стоящие рядом кувшины, затем разводят большой огонь и из чигеня через трубы течет в кувшины светлая жидкость – это вино. Из 5-6 ведер молока выкуривается вина около половины ведра. А так как калмыки хлебной пищи не едят, то, не смотря на слабость вина, они скоро пьянеют от него.
Пожаров у калмыков не бывает, исключая лесных, происходящих, как выше объяснено, от неосторожности ореховых промышленников. Град, по неимению у калмыков хлебопашества, не приносит им никакого вреда. Наводнений нет, падежа скота также. В конце Чуйского тракта, идущего восточной оконечностью описываемого края, хотя и бывает чума, но скот у калмыков, защищаясь горами, по неимению частых сообщений с трактом, сохраняется от этого падежа.
Опубликовано 8 июля 1887 года.