О памятниках тангутского и монгольского письма в минусинском крае. Часть 1.

О памятниках тангутского и монгольского письма в минусинском крае. Часть 1.

(Продолжение ст. о писаницах этого края)

К памятникам письма тангутского и монгольского в Минусинском крае принадлежать следующие: металлическая дощечка с тангутскими письменами, абаканская монгольская писаница и по нескольку строк монгольского письма на писаницах шалаболинской и тесинской. Все эти письменные памятники несомненно монгольского происхождения и имеют за исключением последнего, историческое значение.

Потому, прежде чем приступить к объяснению их, считаем нужным предварительно бросить хоть беглый взгляд на историю этого края в период зависимости его от монголов (XIII – XVII в.), насколько связь событий можно уловить по отрывочным историческим данным.

Начало зависимости киргизов и других племен Минусинского края от монголов относится к 1207 г., когда киргизские поколения Идыр-нэрэ и Алдар (эти названия их, несколько изменены, по видимому, сохраняются до ныне) с изъявлением покорности отправили к Чингис-хану 3 беков, по имени Урук-Иджу, Илик-Тимура и Айкарана, и в знак покорности поднесли ему соколов. К этому же времени, конечно, относится и начало подданства сагаитов (сагайцев), туркского племени, обитающих ныне между рр. Аскызом и Уйбатом, притоками Абакана с левой стороны. Но через 12 лет новые отдаленные данники отложились и не дали войска монголам: Чингис послал против них сына своего Джучи-кана, который и покорил их окончательно. И последующие воинственные ханы из дома Чингисова старались, конечно, держать в зависимости этот край, который один мог им выставить не одну тысячу войска. Так известно, что влияние Мункэ-хана (цар. 1251-1259 г.), четвертого из дома Чингисова, простирались на этот край, как увидим в последствии. И приемник его Хубилай (цар. 1260-1294 г.) не упускал из рук этого края и пользовался его службой. По свидетельству монгольских летописей, он назначил гарнизон из киргизов в Каракорум (Хо-линь), возложил на него обязанность охранять столицу от мятежников, следовавших к ней с востока. Старшины киргизов, получив от императора такой приказ, поспешили на помощь столице. Кемь (Енисей) в это время был покрыт льдом, по которому киргизы ехали много дней вверх течения реки, и наконец, оставив ее, прибыли в Хо-линь, куда и вступили победителями. Но по распространении власти чингизидов в глубине Азии, по завоевании Китая и других стран, по перенесении ими стойбищ своих с родных берегов Онона и Кэрулена в роскошные столицы завоеванных государств, власть их на севере Монголии постепенно начала упадать. «Монгольские властители Китая, Персии и Джагатая, говорит Риттер, были так заняты управлением своих образованных провинций, что бедные степи сурового их отечества не могли обращать на себя их особенного внимания.

В это время, по мере ослабления власти Чингизидов на севере Азии, начинает усиливаться власть и независимость ханов княжеств халхасских (Тушету-хана, Цэцен-хана и Дзасакту-хана), лежащих одно за другим на севере Монголии и юге Сибири, по южную сторону алтайских, саянских, байкальских и даурских гор, — и туркские племена Минусинского края, прежние данники Чингизидов, неизбежно должны были теперь сделаться данниками ханов халхасских, за богатство прозванных алтын-ханами (золотыми ханами).

Но с XVI ст. начинает тоже возрастать могущество ойратов (у китайцев не выговаривающих буквы р, называются олоты, элеты, элюты, у русских калмыки), — западных единоплеменных халхасам соседей, составляющихся из четырех поколений: чжорос, хойт (дуброт), хошот и тургут. Они управлялись каждое своими хун-тайджиями (кит. Хун-тайцзи, зн. «лебединый князь», рус. Контайша, — почетный титул, из соревнования усвоенный и ханами халхасскими), под преобладающим влиянием князя из поколения чжорос. На калмыцком языке сохранился поэтический рассказ об одной войне Убаши-хун-тайджи монгольского и уринхайского хана Маджика с ойратами в конце XVI ст., кончившейся несчастным поражением первых. Теснимы ойротами, халхасские ханы, лишь только услышали о новой, воинственной династии в Китае, — манчжурской, поспешили в 1638 г. добровольно признать себя ее вассалами, надеясь вспоможения. А это вспоможение необходимо: ибо сосед усиливался все более и более. Батур-хун-тайджи-хан из племени чжорос, покорил прочие ойротские поколения под свою власть, а воинственный его сын Галдан (1671-1698 г.) докончил образование могущественного царства, известного под именем Чжунгарского (Джун-Цзюн-Зюнгарского, от кит. Чжун и гар, народ левой руки, так названный по причине положения относительно остальных азиатских орд). Приняв титул Бошокту-хана, принадлежавший дотоле одним Чингисовым потомкам, властолюбивый Голдан захотел распространять власть свою и над халхасами. Спор за первенство хутухт (халзасского и чжунгарского) подал ему повод к войне с монголами, которая в последствии вовлекла его в гибельную войну с Китаем. Кан-си (Кан-хи), второй китайский император из дома Маньчжур, старался своим влиянием прекратить эту ссору, но безуспешно: в 1685 г. вспыхнула действительная война продолжалась с небольшими перерывами до 1697 г. «В течении этого времени произошел совершенный переворот почти во всех народных отношениях северной нагорной Азии», замечает Риттер. Прежние данники халхасов сделались теперь данниками ойратов; сами халхасы все далее и далее были оттесняемы на восток, а многие из халхасских орд, избегая встречи с сильным врагом, удалились дальше на север и отдались под покровительство русских (около Селенгинска и Байкала). Наконец, халхасские ханы с остатками своих орд в 1691 г. собрались у оз. Далай-нора и совершенно отдались Китаю, под властью которого находятся и доныне. Тогда Кан-си увидел, что пора сокрушить могущество счастливого соперника: двинул против него 3 корпуса, которые, благодаря искусной тактике военоначальников, загнали Галдана в окаймленную со всех сторон крутыми горами горную долину Джао-модо на р. Толе, недалеко от Урги, окружил его со всех сторон и 1-го июня 1697 г. разбили на голову. Сам Галдан едва спасся и через год умер, по одним, от печали, по другим, от принятого яда. Имп. Кан-си, в воспоминание победы, повелел начертать на поле битвы (на береговой скале р. Толы) им самим сочиненную надпись. – С помощью всемогущего неба победили мы врага и истребили злых! Дикие звери Чжунгары обессиленные бунтом, скрылись на западе. Небо стояло за нас; они скоро погибли под сталью наших воинов. При первом барабанном бое оставив свой лагерь на степи. На скале сего брега велел я начертать подвиги победоносного войска.

Но потрясенная Чжунгария оправилась снова и имела достаточно силы еще полвека бороться с Китаем. Наконец, при последнем хане своем Амурсане, совершенно подавленная, опустошенная, истребленная, она окончательно подпала под иго китайцев. Сам Амурсана бежал к русским и умер в Тобольске в 1757 году.

Таков в общих чертах ход и исход борьбы между Халхой и Чжунгарией!

Но внутренняя история их за этот период (XV-XVII ст.), но домашние отношения их ханов друг к другу и к своим сибирским соседям и данникам весьма мало известны. По словам Риттера, история халхас-монголов за это время есть самый темный период во всей истории монголов; даже туземный рассказ монгольского летописца Санан-Цэцэна об этом периоде есть самый бессвязный. Потому, в продолжение их владычества (независимо от монгольских властителей Китая, — Чингизидов), тамошнее народонаселение остается большей частью нам неизвестным. Междоусобия халхасских ханов, анархия между внутри самих орд уничтожали исторические памятники, какие несомненно велись при дацанах и монастырях грамотными ламами (так в развалинах Лоузан-кита рус. путешественниками найдены были уцелевшие манускрипты, к сожалению, утраченные в дороге). Сведениями об алтым-ханах монгольских и ханах ойратских и их отношениях к сибирским соседям мы обязаны главным образом уцелевшим архивах «отпискам» русских «посланцев», которые приезжали к ханам от сибирских воевод и даже из Москвы, чтобы склонить их в подданство России или просить по крайней мере не грабить русских границ. Таковы поездки к алтын-ханам: в 1616 г. казацкого атамана В. Тюменцева и десятника Ивана Петрова; в 1619 г. казаков Ивана Петлина и Петуньки Кизылова (Kisyllow, которого наши переводчики Миллера и Фишера переименовали в Киселева); в 1636 и 1659 г. Степана Гречанина, в 1638 г. Василия Старкова и Ст. Неверова, в 1691 г. к Голданы поезда Юдина. Хотя отписки их и обнимают один XVII век; но по тем отношениям, о которых они дают сведения, можно по аналогии заключать и о временах прошлых.

Нельзя сказать с достоверностью, к какому именно времени относится начало зависимости Минусинского края от алтын-ханов и какого рода была эта зависимость в начале. Но основываясь на таких соображениях и фактах, что, по свидетельству Палласа, в нравах и обычаях, в языке и самой физиономии здешних качинских татар есть много монгольского; что здесь есть много разных урочищ с монгольскми названиями, много отрытых в земле металлических вещей, несомненно монгольских, много могил с принадлежностями буддийского культа, и очевидно, сделанных монголами; что ханам хансах-монгольским, считавшим себя потомком Чингиса, в непрерывных междоусобиях и войнах с ойратами постоянно нужна была помощь и поддержка со вне; что, по одному местному преданию, зайсан, а по другому сам монгольский хан какой-то имел на рр. Юсах даже свое местопребывание, но при появлении в Сибири русских поспешно бежал в Монголию, закопав свои сокровища в землю; что, наконец, даже в XVII ст. при усилении здесь власти и влияния русских, власть алтын-ханов, была здесь значительна, так что к ним как высшему авторитету, как к единственной силе, воеводы не раз обращались с просьбой – усмирить киргизов и удерживать их от хищнических нападений на русские остроги и поселения, — основываясь, говорю, на этих соображениях и фактах, можно с большой вероятностью полагать, что влияние алтын-ханов на здешний край началось еще в XVI ст. а может быть, и в VX и XIV ст., было довольно сильное и разностороннее, не ограничиваясь одним сбором дани.

В XVII ст. влиянию алтын-ханов на этот край присоединилось влияние чжунгарских ханов. Что же касается до русских, то власть их над этим краем тогда только что начиналась, и парализуемая сильным соперничеством монголов и калмыков, она во все XVII ст., строго говоря, была более поминальной, чем действительной.

Прежде всего признали над собой власть томских воевод чулымские татара. В 1609 г. (под этим годом в русских актах в первый раз упоминается имя Алтын-хана) пронесся слух, вероятно, распространенный томскими казаками, что сам Алтын-хан хочет покориться русским, и данники хана тубинцы, моторы и джесары, отпав от него, перешли на сторону русских. Тогда же киргизы очутившись между данниками русских с одной стороны, между чулымскими татарами, с другой между тубинцами и пр., задумали было тоже покориться русским, и с этой целью князец из Нану (Немча) послал жену свою в Томск; но воеводам понравилась на ней соболья шуба: они содрали ее и тем испортили дело. Киргизы, в отмщение разорили чулымских татар, окрестного Томска, осадили сам Томск (1616 г.) явился к нему русских посланец атаман Тюменец просить, чтобы он «служил и прямил» русским. Дружба алтын-ханов с русскими и русских с ханами, при тогдашних затруднительных для обеих сторон обстоятельствах, обуславливалась надеждой на взаимную помощь; и потому Алтын-хан обещал «служить и прямить», а киргизам тогда же повелел пребывать под царской рукой, угрожая в противном случае высечь всех их до одного. Алтын-хан и киргизы в 1619 г. с своей стороны тоже отправляли посольство в Москву. Но что все эти уверения в дружбе, эти вежливости с их стороны было одно лицемерие, чтобы только отуманить глаза русским и выманить у них побольше подарков доказали последствия. Тотчас за посольствами киргизы открыто переходят на сторону Алтын-хана и в 1621 г. увлекают за собой тубинцев, моторов, сагаев, снова разоряют томский уезд, оправдываясь притеснениями со стороны русских и несправедливым задержанием аманатов. На их оправдания в Томске мало обратили внимания, — и неприязненные действия продолжились до 1628 г.

Между тем при разных затруднениях со стороны аринов, кичнцев и киргизов, стараниями воеводы Дубенского в этом году (1628 г) возник Красноярск, оградил тыл покорением котовов на р. Кане, камасинцев у истоков Кана и Маны; привел потом в послушание аринов, качинцев; тогда (1629 г.) и киргизы, устрашенные близостью нового города с сильным гарнизоном, притихли, даже послали в Красноярск 100 соболей и просили основать острог на р. Кемчике, тогдашней границей между Россией и Монголией и главной дороге в Монголию, для защиты де их от Алтын-хана. Но соболей показалось и мало и большая часть плохих, и за дозволением построить острог посылали их в Москву; к тому же из-за этого явилась зависть между томскими и красноярскими воеводами, и потому прежне не прилежные отношения киргизов нисколько не прекратились, и по поводу жестокого обращения русских с непокоренными тубинцами (именно, воевода красноярский Архип Яковлев, или иначе Якинтов, пытал и казнил несколько пленных тубинцев «не из последних»), не замедлили обнаружиться нападением и на новый Красноярский уезд (на качинцев и аринов). Хотя в 1631 г. им жестоко отплатил атаман Злобин; но эта месть сопровождалась в 1633-1634 г. нападением алатырцев на Кузнецк, киргизов на сам Красноярск и всеобщим от него отпадением прежних данников. Увещания посланного Алтын-ханом ламы Даин-Мерген-Ланзы, вследствие упрямства воевод выдать пленных, кончились ничем. Вновь начатые после отъезда лам переговоры с киргизами отклонены были ими под тем предлогом, что де без хана ничего не предпринимаем, что де сами избрали его судьей между нами и вами. К этому тяжелому для красноярцев времени относится посольство Ст. Гречанина в 1636 г. Хан подарки принял, усмирить киргизов обещался и послал, для сопровождения Гречанина и усмирения киргизов, своего посла Дурал-табуна; но – замечательно – послу киргизы оказали на этот раз явное непослушание и даже покушались на его жизнь, пустив в него стрелу. Красноярску грозила совершенная погибель, если б не подоспела помощь из Томска в лице Тумаческого. Он быстрым набегом в 1641 г. разорил улусы киргизских князьков Ижея и Иженея и многих взял в плен. Его дело продолжал Кобыльский. Стесненные киргизы просили помощи и у монголов, и калмыков, но в это время Алтын-хан был в Китае, вероятно с изъявлением покорности и с просьбой о помощи против ойратов у нового царствующего дома, — манчжурского, а калмыки были далеко и тоже не могли подать помощи во время. По необходимости киргизам опять пришлось смиряться, для верности от них взяли аманатов и отправили в Томск; готовы были дать и присягу, но ясак который получали от своих кыштынов (данников звероловов, ассанов на р. Усолке, котовов н, камасинцев, и саянов или соётов), платить все-таки не хотели, потому оправившиеся красноярцы должны были (в 1643 г.) силой брать у них что попадалось под руку.

Причина такого упорного и долговременного сопротивления киргизов (1630-1640 г.), непослушание Алтын-хану, даже явное оскорбление посла объясняются переходом их около этого времени (в 1632 г.) на сторону калмыков. В 1635 г. было новое появление калмыков между киргизами с предложением дружбы и помощи против всех их неприятелей. В 1639 г. посол Старков на возвратном пути тоже встретил среди киргизов 100 человек калмыков, которые, замечает он, так надмили сердца их, что они противились как дружбе его, так и провожавшим его монголам, киргизы напрямик сказали, что впредь через свою землю не будут пропускать русских послов к хану, потому что де Алтын-хан заодно с русскими. Калмыкам в борьбе с халхас-монголами необходимо было иметь в тылу у неприятеля сильного союзника, а двусмысленное поведение алтын-ханов халхасских, мирволящих русским, усиление русских пришельцев, жестоких и жадных до ясака, возрастающее могущество ханов ойратских, необходимо должны были склонить киргизов на сторону сильнейшего. Таким образом вместо двух огней, киргизы очутились между трех. С этого времени история их есть история перехода на сторону одних и измены другим: они попеременно признают власть то монголов, то русских, то калмыков, хитрят и дружат со всеми ими и при первом удобном случае изменяют и тем, и другим, и третьим. Бататурин-хун тайджи, лишь только услышал о разорении улусов Ижея и Иженея, об аманатах в Томске, начал мстить за новых подданных своих разорением принадлежащей русским Барабы, извиняясь перед тобольскими воеводами тем, что русские берут ясак с его подданных, красноярских киргизов, а он де принял их в свое подданство по отпадении их от русских.

Ускользающая власть над киргизами заставила Алтын-хана действовать решительнее. По возвращении из Китая в 1642 г., он с 1000 монголов явился здесь, когда киргизская война 30-х годов уже кончилась; он доходил до Абакана и навел на всю страну страх надолго. Благодаря этой решительной мере, в течении 10 лет он брал дань с киргизов, как с природных своих подданных, а в 1652 г. замыслил окончательно покорить их своей власти. Но не желая прослыть к глазах русских нарушителем мира и незаконным похитителем чужих земель, он для приведения плана в исполнение, с племянником своим тайшой Мергеном придумал хитрость, именно, Мерген, будто бы из-за ссоры с ханом принужденный удалиться из своей земли и искать себе безопасности в другом месте, в 1652 г. с 700 человек явился в землю киргизов и расположился станом у одной крепостцы, убеждая киргизов быть ему верными, ничего не опасаться, не прятать имения и не разбегаться. Но чем более Мерген притворялся тихим и смирным, тем недоверчивее становились киргизы – и не обманулись: ибо вскоре по пятам Мергена явился сам Алтын-хан Ирден (Эрдэни) с сыном Лоузаном (Лоцзан, Лобзан) и с 4000 человек и для виду осадил Мергена в крепосце. Личина немедленно была сброшена: хан повелительно потребовал у киргизов присяги себе, как главному их государю. Киргизы в большом страхе побросали улусы и собрались у р. Юса, послав гонцов в Томск и Красноярск за помощью, и отсюда были посланы еще предписания в Кузнецк и Енисейск, о присылке войск на подкрепление. Услышав о сильной защите, хан волчий рот переменил на лисий хвост: собрал знатнейших киргизов и говорил им, что де он никогда не имел намерения начинать с ними войны или принуждать их к чему против воли, а только привез представить им своего сына приемника, и, зная из всегдашнее к себе почтение, присит и ему оказать такое же, так как сам он по старости слагает с себя власть. Киргизы, разумеется обещались, и хан, для виду примирившись с племянником, поспешно уехал назад. Возвратились к своим жилищам и киргизы, но спокойствие продолжалось не долго: на другой год (1653 г.) явились послы от Алтын-хана за данью. Опять по всей земле распространился страх: они думали бежать к ойратам, тубинцы просили у Красноярска острога и гарнизона, а третьи, отложив страх, принялись за прежнее ремесло – за набеги на русские владения. Но так как киргизы и другие данники хана, конечно, не охотно платили дань ему, то в 1657 г. сын хана Ирдена Лоузан с 4000 монголов делает опять нападение на этот край, и на этот раз крайне опустошительное, так что киргизы принуждены были признать его своим государем. Взявши в плен молодых и распределив их по своей армии, он увеличил ее до 5000 и задумал уничтожить русских и их города в уездах томском, кузнецком и красноярском; но получил весть о смерти отца и поспешил домой, опасаясь, чтобы кто другой не захватил власти. В 1659 г. к киргизам опять был послан от него уполномоченный Мерген Дега за данью и аманатами и с просьбой о пропуске посольства от него в Москву. В дани и аманатах киргизы отказали, а пропустить обещались. В этом же году и со стороны русских было к нему посольство Ст. Гречанина. Приписывая непослушание и упрямство киргизов влиянию русских, Леузан-хан (цар. 1658-1680 г.) принял русского посла сухо и неласково, объявил ему, что присяги данной его отцом, он не нарушал, потому что де на русских и их города не нападал, а нападал на киргизов, своих ослушников и давнишних неприятелей русским; что подданным русского царя он быть не может, и отец ему не пример; но, впрочем, готов слушаться его, как младший брат, старшего или сын отца, особенно если царь пришлет ему помощь против его недругов. Это было последнее сношение русских с алтын-ханами. Но несомненно, что международные отношения оставались те же: киргизы продолжали оставаться яблоком раздора между монголами, русскими и калмыками. Так, в одном старинном свитке архива города Кузнецка, под 7148 г. (1676 г.) записано было, что тайша Чорных калмыков Чёкур с монгольским Лоджаном (Лоузаном), развоевав и побив калмыкского тайшу Кегеня, убежавшего к тубинцам, разбили здесь князца киргизского Ярначка с товарищами; что тайша Кегень, отправясь войной на тайшу Чёкура и Учуртукана, взял с собой киргизских людей, оставив только Ахая и Толджина, но взятые им люди, не дойдя туда, воротились в свои жилья; что киргизы под начальством своих князцов Ярначака с товарищи подступали тогда вооруженной рукой под вновь построенный Абаканский острог. К концу XVII ст., когда Бошокту-ханом Балданом Алтын-хан Леузань был оттеснен на восток, преобладающее влияние на этот край перешло в руки русских, как видно из отписки Юдина, посла в 1691 г., обращались с жалобами на киргизов, алатырцев и тубинцев уже к Бошокту-хану чжунгарскому, прося его так при этом «помочи им не чинить и дани с них не имать». Хан отвечал это, что они «искони платили ясак дедам и отцам нашим, а ныне платят нам; что если киргизы, алатырцы и тубинцы, искони вечные ясашные отцов и прадедов наших, забыв свое шертование Бушукту-хану изменять и уйдут в подданство Российской державе, а потом явятся по прежнему к Бушукту-хану, в том бушукту-хан никакой вины на себе не признает, и что те люди принадлежат ему». Потому не удивительно, что даже и в начале XVIII ст. калмыки продолжали делать нападения на окраины здешнего края. Так еще в бытность Гмелина на р. Тесе (7 сентября 1739 г.)алатырцы продолжали оставаться двоеданцами и жаловались ему, что калмыки самым бесчеловечным образом собирают с них ясак, а русские только иногда защищают их. Но наконец, когда влияние на этот край монголов и калмыков, в следствии междоусобных их войн и войн с Китаем, ослабело, — русские встали здесь твердой ногой; киргизы. Оставшись без поддержки, теснимые русскими все более и более, вынуждены были оставить свою обсиженную землю и удалиться к сродным им по племени бурятам в китайский Туркестан и в степи, лежащие на юго-восток от Иртыша; для защиты южной границы от новых вторжений киргизов, калмыков и монголов через горные проходы шабин – и хонин дабанский, — в верховьях Енисея, в узкой части этой страны, этого хая-хона (т.е. «большого ящика с малым отверстием»), как остроумно назвали эту страну китайско-монгольские летописцы, русские основали полукруг форпостов и острогов (Таштынский, Арбатский, Саянский, Абаканский, Нарысогойский, Кебежский, Шадатский), с строгим наказом служилых в них людям, «в случае прихода неприятельских людей, немедля чинить крепкие, вооруженной рукой поиски и воинские отпоры», — и калмыцко-монгольское влияние на Минусинский край прекратилось: начался период русский.

Изложив в кратком очерке историю Минусинского края в период монгольский, насколько нужно для понимания исторических, письменных памятников, переходим к рассмотрению самих памятников края, относящихся к этому периоду.

Памятник тангутского письма. Это серебряная дощечка с надписью позолоченными буквами, приобретенная купцом Ананьиным в 1846 г. у одного инородца, котрый с чашками и другими вещицами из того же металла, нашел ее на левой стороне Енисея, в осыпавшемся береговом яру близ дер. Означенной. Длина дощечки 7 верш., ширина 2 верш.; толщиной около одной двенадцатой вершка. В верхней части ее находится круглое отверстие в три восьмых вершка в диаметре и с выпуклым с обеих сторон ободком, сделанное, по видимому, для того, чтобы ее можно было привешивать. На одной стороне ободка надпись китайскими письменами, а с обеих сторон дощечки, по всей площади ее – другая надпись, вырезанная позолоченными письменами довольно крупного размера. В две стороны на каждой стороне, с выноской одного слова в отдельную строку и несколько выше других. «Таких письмен, по словам проф. Григорьева, доселе никто еще, сколько известно, в Европе не читывал». Из кабинета ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, куда находка была предоставлена, дощечка и прочие найденные с ней вещи препровождены были для хранения в Азиатский Музей Академии Наук, а рисунок в естественную величину можно видеть приложенным к статье проф. Григорьева об этой надписи и в статье акад. Шмидта. Эта дощечка – пайзе.

Мы раньше замечали, что у киданей и монголов, по примеру китайцев, употреблялись подобнее пайзе. Так, китайский историк Е-лун-ли в своей «Истории киданей» (написано в 1179 г.) пишет о киданях: «отливали из золота приказы (или «значки») с заголовками в виде рыбы, по которым командировались войска; для почты и передачи приказаний было 200 серебряных пай-цзы. Они имеют форму четырехугольную; на лицевой стороне вырезано по-кидальски: «должна скоро»; посланный с пай-цзы проезжал в день по нескольку сот ли; куда он не приедет с пай-цзы, его встречают, как бы приехал сам государь; никто не осмеливался противиться его требованиям». Китайский этнограф Мэн-хун в «Записках о монголо-татарах» (1221 г.) сообщает следующее: «татара, подражая цзивенским (гипоским) разбойникам, также ввели у себя звания лиц лу-шан-шу (министров), лин-цзо-ю-сан (главноуправляющих), правого и левого пин-чжан (директоров) и другие должности. Они также поставили визирей (тай-ши), главнокомандующих (юань-шуай) и др., которые носят при себе (в знак достоинства) золотой пай-цзы. Первостепенные знаменитые вельможи носят изображение двух тигров, или так называемую прежде ху-доу («дерущиеся тигры»). На золотой пайцзе находится китайская надпись: «святая воля ниспосланного императора Чингиса должна по возможности (с благоволением) исполняться». За ней следует простая (т.е. без тигров) пай-цзы, с надписью: «святая воля ниспосланного небом императора Чингиса да немедленно (исполнится)». За ней следует серебреная пай-цзы, с одинаковой надписью, как и в предыдущей. Чингис издает также указы (чжао), приказания (чи) и другие бумаги. Этому всему научили передавшиеся цзинские вельможи. Те указы, которые издаются для народа, бывают четырех форм, именное объявление (сюань) и наряд (чай)…» В ярлюке Бирдибек-хана, данном митрополиту Алексею, сказано: «байсу (пай-цзы) да ярлык с алой тамгой дали есмы на утверждение вам». Марко-Поло в своем путешествии (в начале XIV в.) замечает, что золотые или серебряные позолоченные пайзе жаловались монгольскими ханами тысячникам, а простые серебряные – сотникам; что вместе с дощечками великие ханы жаловали и много серебрянных вещей. Серебряные вещи, найденные с минусинским позолоченным серебряным пайзе, суть как бы материальное подтверждение сов Марко-Поло.

Минусинское пайзе принадлежит к числу позолоченных серебряных пайзе и именно объявлений (сюань). По получении его в Петербурге, она была поручена на рассмотрение бывшему начальнику русской духовной миссии в Пекине и служившему тогда при Азиатском Департаменте Министерства Иностранных Дел о. архмандриту Аввакуму. Отлично зная языки китайский, маньчжурский, монгольский и тибетский, знакомый со всеми азиатскими системами письма и в частности с тангутской, он ни мало не затруднился переводом надписей на пайзе, и на другой же день предоставил перевод их. Китайские письмена около ободка он прочитал так: сюань-цзы сы-ши-еор-хао, что по переводу значит: «объявление (публикация), номер сорок второй». Это, очевидно, номер документа, исходящего из канцелярии хана, выставленный рукой делопроизводителя-китайца или какого-нибудь «цзинского разбойника» — чжурчженца. И неизвестные для других письмена самой дощечки были знакомы о. Аввакуму по найденным в Китае и дешифрированным им подобным надписям: он сразу увидел, что это – надпись на монгольском языке тангутскими буквами, и легко прочитал ее так:

В буквальном переводе это значит:

«неба силой,

Мункэ

хана имя свято

да будет! Кто не уважит, — погибнет, умрет»

Чтение и перевод о. Аввакума с примечаниями и исследованием о письменах у монголов и в частности о письменах этой надписи (тангутских) опубликовал проф. Григорьев в статье, под названием: «монгольская надпись времен Моникэ-хана, найденная в Восточной Сибири». Против чтения и перевода надписи и исследования о письменах ее восстал акад. Шмитд, называя первые ошибочными, в высшей степени поверхностными, лишенными всякого критического основания, « и потому похвалы им со стороны проф. Григорьева «неуместными», и собственные его выводы о письменах надписи «призраками». На его возражения и опровержения энергически отвечал проф. Григорьев; со стороны акад. Шмитда последовали новые опровержения; внес в этот спор свое веское слово и о. Иакинф, и таким образом перевод о. Аввакума и приложенное к нему исследование о письменах надписи породили целый ряд статей полемического характера. Для нас в настоящем случае важно следующее замечание о. Иакинфа о слове мункэ, кторое Шмидт переводил «вечный» и относил к слову тенгры-цых, как определение. «Надпись на найденной дощечке, говорит он, начертана по форме китайского дипломатического писания, с выноской имени царствующего хана в красную строку, поставленную несколько выше других строк (двух лицевой стороны)… простые прилагательные никогда не пишутся с выноской потому и ся Муйнке в настоящем случае не может простым прилагательным («вечный») и относится к ся «небо» («небо силой вечного»), как желает того Шмидт, не говоря уже о том, что в последнем случае оно было бы изображено пред сл. тенгри «небо», а не через несколько слов от него. Г. Шмидту, при глубоком его знании языков монгольского и тибетского, неизвестны формы китайской дипломатии: это и ввело его в заблуждение при чтении и переводе надписи».

Временем царствования Мункэ-хана определяется и время происхождения рассматриваемого пайзе. Мункэ, или Менгха-хан (Мангу, или Мэнгу мусульманских историков), сын Тулая (старшего сына Чингис-ханова), родившийся в 1207 г., вступил на престол в 1251 г. и умер в 1259 г. Следовательно, это пайзе не старее 1251 г. и не моложе 1259 г. Из китайских летописей о внутренних делах правления Мункэ-хана, между прочим, известно, что при самом вступлении на престол о повелел отобрать ярлыки и печати, которые до него без разбора были выданы князьям и вельможам (конечно, чтобы выдать новые, правильно), вновь издать и обнародовать некоторые учреждения относительно почты и налогов; едущим по почте велено давать не более трех, а в дальний путь не более 4-х лошадей; запрещено чиновникам производить своевольные наборы с народа, под предлогом поездки их ко двору хана в Каракорум. В делах внешних его недолгое царствование славно беспрестанными войнами, именно, с Барманским царством, Индией, Индостаном, Хивой, Кашмиром, Кореей и Южным Китаем. Непрерывные войны обуславливали в свою очередь частые и обременительные для всех подданных наборы в войска и поборы дани. Именно «Мангу-хан повелел, сделать везде, где владычество татарское простиралось, поголовную перепись. В стране северной, восточной и западной назначено собрать подати с каждого человека, исключая женщин, престарелых людей, 10-ти летнего возраста детей и духовных, — столь тягостные, что не было никакой возможности их платить. Главным сборщиком поголовной даны был жесткий Аргун-хан».

И так, по всем соображениям, минусинское позолоченное серебряное пайзе было дано Мункэ-ханом (1251-1259 г.) лицу отправленному в минусинский край с объявлением от имени хана и каком либо его повелении (о переписи, податях, наборе войска, и т.п.), и дано было по всей вероятности тысячнику; потому, что именно тысячникам, по свидетельству Марко-Поло, давались пайзе с вызолоченными буквами, а серебряными без позолоты сотникам.

Но «силой неба» этому тысячнику суждено было умереть в самой южной части Минусинского края, на гостеприимных берегах Енисея, где он, по азиатскому обычаю, и похоронен был свитой со всеми пожалованными ему ханом подарками, как дорогой и неотъемлемой его собственностью.

Опубликовано в декабре 1874 года.

О памятниках тангутского и монгольского письма в минусинском крае. Часть 2.

О памятниках тангутского и монгольского письма в минусинском крае. Часть 3.

886

Видео

Нет Видео для отображения
RSS
Нет комментариев. Ваш будет первым!
.