О чудских городках и чудских копях в Минусинском крае. Часть 2.
К не менее любопытным выводам касательно культурно развития древних обитателей здешнего края приводит и совершенно другого рода доисторические памятники, именно, так называемые чудсткие копи, это остатки древнего горного промысла, о котором можно судить по уцелевшим от него имам, шлакам, могильным металлическим находкам и другим его остаткам.
Хотя некоторые из могильных вещей, как увидим, впоследствии при обозрении курганов, не местного происхождения, а, несомненно, завезены были сюда из далеких мест, напр. Китая и др. но нет никаких данных утверждать, что все остальные, на которых не лежит несомненных признаков иноземного происхождения, тоже суть завозные. Если не все то, то наибольшая часть, конечно выделаны были здесь на месте из металлов, добытых в искони богатых разными рудами здешних горах. Значительное культурное развитие древних обитателей края, насколько о нем можно гадать по другим здешним доисторическим памятникам, не только не противоречит этой догадке, но напротив еще более подтверждает ее. Кому принадлежат эти памятники, какой именно народ добывал и обрабатывал металлы и зарывал их снова в землю с покойниками, — нынешние пришлые обитатели Минусинского края не помнят этого далекого прошлого; но у них с давних времен живет смутное предание о процветающем здесь когда-то горном промысле. Ужурские татары рассказывали Палласу: «в сей стране жили два брата, из которых один с своим народом вырывал из гор много золота и серебра, а другой был гораздо сильнее его скотом и народом. Последний часто обижал и отнимал у него сокровища, так что этот вынужден был, наконец, бежать к китайскому императору, который дал ему и его народу землю к востоку». Паллас в двух братьях этой древней саги видит два «родственных народа». Заметим в дополнение, что корейцы, обитающие к востоку от Китая, по мнению г. Васильева, в незапамятные времена пришли сюда откуда-то с севера, может быть, с Енисея, древнее название которого Кэмь на корейском языке значит золото.
Серьезная мысль о том, что древним обитателям этого края известны были грный промысел, употребление и обработка металлов и что металлических богатств доныне еще должно таиться много в недрах здешних гор, — принадлежит, как и многие другие научные соображения и исследования касательно Сибири, нашим академикам: Миллеру, Гмелину и Палласу, посетившим здешний край в XVIII ст., и на мысль эту они наведены были именно следами древних копей и могильными металлическими богатствами. Так Миллер о себе говорит, что подобно тому как на основании одного названия гор алтайских (Монголо-татарское слово алтын значит золото, впрочем, по другим, Алтай есть сокращенное Ал-тайга и значит возвышенные скалистые горы) он построил догадку об изобилии золота в этих горах, вскоре подтвердившуюся потом колывано-воскресенскими заводами (Руды открыты были при Колыван-озере в воскресный день доверенными А.Н. Демидова в 1723 г., и в 1725 г. при р. Локтевке устроен им первый завод. Им же потом открыт был знаменитый Змеиногорский рудник. Но начало русских горных промыслов на Алтае относится еще к концу XVII ст. В 1698 г. открыта была серебряная руда греком Александром Левандиани по рр. Каштак и Катат, принадлежащим к системе Кии; но по неприязни киргизов и калмыков, работы тогда скоро прератились); так и здесь по таким могильным вещам, как ножи, кинжалы, стрелы, топоры и. т. п., для которых по твердости пригоднее было бы железо, (а его здесь, по выражению Степанова, много «под землей и на земле») (В 1869 г. на Абаканском железном заводе Пермякина выплавлено чугуна 135,104 пуда, отлито чугунных изделий 15,544 п. 26 ф., выделано железа разных сортов 56,224 п. 36 ф. выковано кузнечных изделий 15,885 п. стали 1,365 п.), но которые, однако, все сделаны были из меди, он заключил о богатом месторождении меди в здешнем краю: догадка на этот раз вскоре подтвердилась открытием ее в горах Саянских и по Абакану. Минусинский край вообще богат медью; но особенно много медной руды и самородной меди около Божьего озера, по рр. Уе, Белому и Черному Юсам, а еще более по Чулыму в верхнем его течении, тотчас по слиянии Юсов, так что здесь от д. Сютика, по выражению Скороговорова, он некоторое пространство «течет как бы в медных берегах». Подобно Миллеру, Паллас по могильному золоту и серебру, в немалом количестве извлеченному из здешних курганов, по следам древних копей, заключал о несомненном существовании здесь и благородных металлов, и не хотел верить умышленному утверждению некоторых промышленников, будто Сибирская земля богатства свои содержит только на поверхности: что здесь уже более нет золота и серебра, или, что содержание их ничтожно, и не стоит ставить работ. Основываясь на предполагаемом несовершенстве горных орудий, по причине которого древние по необходимости должны были разрабатывать только то, что на поверхности или в мягких и рыхлых породах, напр. охристых, — на неумение их химически отделять золото и серебро от других металлов, вследствие которого они должны были добывать благородные металлы одним механическим способом, из россыпей, либо охристых руд, так называемыми разносами, Паллас, напротив, твердо был убежден, что этих богатств много должно оставаться в соединениях или в глубине и породах твердых, куда каменный топор и медные кайла древних не могли проникнуть. Вообще по его мнению, здешнее горы заслуживают того, чтобы сведущие в горном деле люди вновь из исследовали и разработали снова некоторые брошенные рудники, где руды, по видимому, и пресеклись. Того же мнения и был Миллер. Золотоносными россыпями особо богаты здесь р. Мана (приток Енисея справа), верховья Черного Юса и Амыла, в него впадающего при дер. Сютике, а серебро здесь повсюду сопровождает медные руды. О минеральном богатстве гор Минусинского края недаром составилась в народе даже легенда. Она так характеристична, что я считаю не лишним привесть ее здесь со всеми ее эпическими подробностями. Давно уже, говорит легенда, еще во времена первых здесь розысков золота, один рабочий бежал с амылского прииска, и в наступившую осень, оборвав на себе последнюю одежду, в ненастье забрел в пещеру, чтобы укрыться от снега, дождя и стужи. Когда он добыл огня и разжег дрова, то увидел сидевшую в углу татарку с поджатыми под себя ногами, как обыкновенно садятся азиаты: вся одежда ее была покрыта большим бляхами из серебра и золота с блестящими дорогими камнями; на голове богатейшее украшение также из золота, в виде венца, с такими же дорогими камнями; на руках много золотых колец с такими же запястьями; у ног ее лежала богато убранная золотом, серебром, камнями и самыми крупными маржанами (кораллами), в грош величиной, вся конская сбруя с золотыми стременами. Подле этой татарской царицы был роговой лук и колчан, наполненный стрелами также с золотой насечкой. Повсюду лежали кучи золотых слитков и самородков необыкновенной величины. Когда бродяга, обогревшись вздумал из такого несметного богатства поживиться на дорогу, и принялся снимать с руки татарки золотое кольцо с большим дорогим камнем, то не мог его снять при всех усилиях: кольцо не давалось. Тоже случилось при попытке похитить часть золотых самородков: он не мог отделить ни одного из них от больших куч золота. Наконец, после напрасных стараний завладев драгоценностями, решился заметить местность и пригласить товарищей, чтобы общими силами приступить к разграблению пещеры. С этой целью, нанявшись опять на другое лето для розысков золота в тот край и открыв свою тайну двум задушевным товарищам по бродяжеству, отправился с ними к богатой пещере, которую опять скоро отыскал. Но, нужно заметить, она была в отвесной скале и высоко на берегу быстрого Амыла, которые сердито кидал с рассеянных по дну его больших камней пенистые волны. Сделали плот, пытались несколько раз пристать к этой скале, но напрасно. На последок, плот разбился о камни, двое товарищей утонули в Амыле, и он один, волей-неволей, пошел путем дорогой на золотые промысла, не достигнув даже пещеры, где хранилось такое несметное заколдованное богатство. В третью попытку бродяга не нашел даже пещеры, хотя и отыскал местность. Известно, что подобная легенда здесь ходит в народе и про богатство курганов.
Когда могильные богатства раскопкой курганов, длившейся через все XVII ст., были расхищены курганщиками (Кузнецк основан в 1618 г., Красноярск в 1628 г., Ачинск в 1642 г.); когда для всех сделалось несомненным, что металлов много еще должно находиться в здешних горах; тогда время было приступить и к правильной горной промышленности в здешнем краю. Первые указы, дозволившие людям всякого состояния чинить поиски руд, открывать рудники и устроять заводы, относятся к 10 декабря 1719 г. и 3 марта 1739 г. Как на Урале и Алтае, так и здесь эта промышленность вначале шла по следам древних копей. Для подтверждения этого достаточно сказать о тех рудниках, о которых упоминает Паллас как об открытых именно по следам древних копей. Это:
1. Карышский, или Иткульский, с двумя другими при нем шахтами, на западной стороне Енисея, недалеко от Белого Юса, так названный по ручью и озеру, близ него (рудника) находящимися, начатый верхотуровским купцом и заводчиком Василевским, но по несчастью оставленный им (утопил в Енисее несколько тысячь пудов медной руды), С 1759 г. вновь разрабатываемый с год Советником Клеопиным, взятый потом в казну и с 1764 г. возобновленный под управлением штейгера Меттиха из Брауншвейга, — один из лучших рудников, дававший иногда из 100 пудов колчедана 22,5 п. меди и 3 ф. 63 зол. серебра, иногда из пуда до 30 ф. роштейна, а из них 15 ф. чистой меди, 9 з. серебра, с следами золота (со 100 п. 12,5 зол. холота); в железистой руде самой худшей со 100 п. до 15 п. крицы, 20 ф. меди и 25 зол серебра, в другой серой руде с мелковкрапленным колчеданом – 12,5 ф. меди и 50 зол. серебра, а в одной из находящихся при нем шахт со 100 п. белого колчедана до 8 п. меди, а с пуда 0,25 зол. серебра.
2. Недалеко от него рудник Заступовкий того же Васильевского, с содержанием на 100 п. руды 50 ф. меди и 25 зол. серебра.
3. Ербинский (в 18 верстах от Карышского, на р. Ербе), с содержанием на 100 п. россыпи 2,5-3 зол. золота, около которого, как видно было, и древние рукодоны уже старались, добывая его из россыпи механическим способом: на 100 п. руды в кварце 23 ф. меди и 6 зол. серебра, а в желтой с зеленой охре до 25 зол. серебра, в железистой же только до 2-х зол., и много других здесь между Юсом и Ербой мелких рудников, тоже открытых по древним копям.
4. Казенный Луказский железно-медный завод на р. Луказе, мправа впадающей в Енисей, с 1740-1749 г. выплавлявший руду с находящихся на левой стороне Енисея рудников: Маннского, богатейшего медно-серебрянного, Уйского (с содержанием между прочим в пуде руды 1 ф. свинца и 0,5 зол. золота), 5 Сыриских, 2 Базинских (от р. Бази, впадающей в Аскыз), Аскызского, Ключенского, Коксинского, Потаповского, Федоровского, Соколовского и Таштыбского. Все эти рудники как сказывали Палласу, открыты были вначале по древним копям. Он и сам, а раньше Гмелин, во время зоологических, ботанических, минералогических и геологических экскурсий весьма часто встречали здесь в горах такие копи. Правда, эти копи не так велики и правильны, как подобные на Урале и Алтае, идут только на поверхности, сделаны как бы наискосок, без правильного и терпеливого труда. Только на горе Темир недалеко от р. Нини, впадающей в Уйбат, по видимому, заметны были следы несколько правильного древнего горного промысла. По свидетельству Палласа, при разработке русскими этой горы, состоящей из охристой железистой с медными прожилками породы, которая золотистым цветом сильно соблазняла древних рудокопов, много раз натыкались на старинные штольни и пронорки, столь узкие, что мальчик насилу пролезет: может быть, думает Паллас, они со временем сами собой от тяжести горы сузились, а это дает ему основание заключать о длинном ряде лет, протекших со времени этих древних работ. Это едва ли не единственных здесь известный образчик настоящего древнего рудника. Но зато простых, наружных ям, может быть, они нигде не встречали в таком множестве, как здесь. Они встречали их и на восточной стороне Енисея по рр.Луказе, Тубе и другим, и на западной стоне его в горах по речкам: Чулыму, Юсам Белому и Черному, Ербе Большой и Малой, Нине, Большому и Малому Сыры, Аскызу, Абакану и пр. Вообще, по замечанию Палласа, здесь на западной стороне Енисея нет ни одной горы, где бы не находились древние шлаки, или полувыплавленные колчеданы, древние копи и шурфы, где бы древние рудокопы не порылись, не потолкались и не потерлись.
Подобно искусству отыскивать и добывать руды, и сама выплавка их не отличалась большим совершенством, а состояла также в самых простых и грубых приемах. Без химического анализа, простым глазом, по свидетельству Палласа, в полувыплавленных рудах видно было значительное содержание меди. Для надлежащей выплавки необходимо было знание нужных для того способов и средств, которым кочевники не обладали. Выплавка эта нередко производилась на ровной степи, при юртах, следовательно, средствами весьма простыми и ограниченными. Так, Титов в заметках своих утверждает, что в 18 вер. от Аскыза, на левом берегу Абакана, около одного разрытого кургана, он встретил во множестве шлак медной и железной руды, футеровый камень (пестрый песчаник) и кирпич обожженные, — следы бывшей тут когда то плавильни или кузнецы. Также Корнилову Кизильские татары сказали, что по степям, усеянным курганами, попадается много шлаков. Но по обилию горючего материала, нужно для выплавки руд, и для большого удобства, плавильни чаще все устраивались в лесах и горах, на месте горных промыслов. Такие плавильни в квадратную сажень не менее. Гмелин и Паллас в большом количестве встречали на правой стороне Енисея в лесах по рекам Лукаде и Тубе до мамого Абаканска; и на левой шлаки повсюду сопровождали древние шурфы. Одну из плавилен на р. Лукаде, недалеко от Луказского завода, Гмелин разрывал и получил в результате следующие: «Формы они продолговатой и выкладена плитками в 1 арш. вышины и 1,5 арш. длины. Цемент плит состоял из песка, а отсюда легко понять, для чего печи устраивались в земле, именно, для того чтобы окружающей землей придать плитам устойчивость, которой они не имели по слабому цементу. Задняя стена печи шла не так глубоко, как прочие, и имела внизу одну землю; и верхние края сторон были обрасаны кусками шлаков и камня, чтобы плиты тверже стояли. Таким образом печь состояла собственно из трех стен. Спереди или сзади подводили меха, никаких следов этого не осталось. Но можно догадываться, что задняя стена для того и сделана была не так глубоко, чтобы под ней было место для меха. Если так, то плавка была очень трудна. В стороне от печей лежали кучи шлаков, как кажется, больше железных и несколько медных. Никто доселе не любопытствовал дознаться, нет ли в шлаках еще чего-нибудь. Что много лет протекло со времени плавки можно заключать также и из того, что между камнями печей проросли корни огромных сосен».
По свидетельству Палласа, у одной из таких плавилен близ р. Луказы незадолго до него нашли «древний железный сошник особенной формы». Он не описывает какой именно формы был этот «сошник». Если эта находка действительно сошник, то она будет едва ли не единственным доказательством того, что древние занимались здесь земледелием. Гораздо вероятнее думать, что это какое-нибудь горное орудие вроде заступа или долбни, и при том происхождения не слишком древнего, а более позднего, недалекого от времен занятия Сибири русскими, когда действительно известны уже были здесь не только употребление, но сама разработка железа и при том в размере уже значительном. Если более древним здесь обитателям и была известна обработка железа, то, по всем соображениям, не всем племенам, а только некоторым, более культурным, да и тем самая незначительная, приемами простейшими, так как они плохо умели выплавлять даже и медную руду. Во времена, даже близкие к историческим, из всех татараских племен, населяющих Сибирь, выделкой железа, сколько известно, славились енисейские остяки, одна волость которых потому и названа Кузнецкой, а особенно абинцы, обитавшие на р. Томи, около нынешнего Кузнецка (от того и название этого города); но и у них по описанию Георги, она состояла в самых простейших приемах: устрояли в земле гемисферическое на пяден углубление с небольшим отверстием внизу, для действования мехов, покрывали округлой вьюшкой с небольшим отверстием наверху, для подкладывания углей и истолченной руды; переплавленную руду очищали от огарков поленьями и на каменных наковальнях железными впрочем молотами выковывали железцы к стрелам и заступы, а больше продавали не выделанное железо русским кузнецам (В одной грамоте 7131 г. (1828 г.) сентября 11 дня от царя Михаила Федоровича, хранящейся в архиве Кузнецка, находятся о тамошней обработке инородцами железа во времена исторические: «около Кузнецка на Кондоне и Марее реках горы великие каменные; в тех горах емлют Кузнецкие ясашные камни, разжигают на дровах, разбивают молотами и, раздробив, сеют решетом, а просеяв, сыплют понемногу в горн, где сливается железо. Из того железа делают они панцири, бехтеры, копья, сабли и др. железные вещи, кроме пищалей. Панцири и бехтеры меняют калмыкам на лошадей, которв и овец, также иные и ясак платят»). Тот же Паллас, называя этот quasi-сошник «древним», в другом месте, для доказательства естественного, а не искусственного происхождения глыбы железа пудов на сорок, найденной служащим у заводчика Клеопина отставным казаком Медведевым наружи на горе между рр. Убеем и Сисимом, в 20 вер. от правого берега Енисея, тот же, говорю, Паллас предполагает даже, что древним здесь не было вовсе известно употребление и обрабатывание железа. «Древние рудокопы, говорит, которых работы, кучи шлаков и плавильни находятся по Енисею в богатых рудами горах, кажется, железа вовсе не обрабатывали, даже не знали его; потому что все их орудия и оружие состоят из литой меди, которая иногда смешана с другими металлами и походит на колокольную медь, и следовательно хрупче. Где же их шурфы копаны были в железистых охрах (как напр. на горе Темир), там обыкновенно копали для действительно находящегося в том месте или только предполагаемого золота. Шлаки, после них найденные, суть шлаки выплавленного медного колчедана. Железных шлаков в здешних горах не находили». Того же мнения, по видимому, был Миллер, когда, на основании в Красноярске накупленных им в 1735 г. для Академии медных ножей, кинжалов и стрел могильных, утверждал, что народ, похоронивший с ними своих покойников, может быть, еще не знал употребления железа. Но предположение Палласа и Миллера о выделке железа, будто бы древним неизвестной, едва ли можно принять во всей его силе. Ибо, как видели, и Титов на Аскысе, и Гмелин при описанной им несомненно древней плавильне, различали шлаки не только медные, но и железные. Если всем этим свидетельствам придать равную степень достоверности и силы, то нужно будет допустить одно из двух: или древним действительно было неизвестно выделывание и употребление железа: в таком случае неправ Гмелин, приписывая своим плавильням с железными шлаками древность; или же они знали употребление и обработку его: в таком случае минения Миллера и Палласа должно принимать с ограничением. Но эти противоречивые мнения заслуживающих нашего доверия таких ученых, как Гмелин и Паллас, легко согласить, если допустить, что древние обитатели края употребляли орудия главным образом медные и бронзовые, но что им не без известны были употребление и обработка железа в небольших размерах. Если свидетельству Гмелина, на котором главным образом основываем предположение о выделке древними железа, и не придавать даже того значения, какое мы придали, (тем более, что, во-первых, он сам не разлагал шлаков и судил о них по виду, а во-вторых, для проросших между плитами плавильни сосен, на чем он главным образом основывает ее древность, достаточно было много-много столетия): то и тогда высказанное нами предположение не потеряет совершенно своей силы. Самым компетентным свидетельством в этом случае могут быть древние могилы, а из них могилы исключительно с одними медными или бронзовыми изделиями, как увидим в последствии, весьма редко встречали в здешнем краю, искони находившимся в сношениях с народами более культурными, напр. китайцами, дулгасами (тукюэ), давнишними кузнецами, и ближайшими своими соседями уйгурами (Джонес в речи о татарах, говоря о посольстве китайского императора (в 981 г.) к уйгурам (к Погайскому царю), присовокупляет: «Китайский посол, по возвращении своем, рассказывал, что уйгуры были народ крепкий и великорослый, имели у себя ремесленников и искусных художников, которые обделывали не только золото, серебро и железо, но даже яшму и драгоценные камни» (Ланглес в примечании на это место речи Джонеса присовокупил: «Игур или Урги, Уйгуры есть племя турок (татар) восточных, обитающих в стране, лежащей на запад от Китая, в северной Азии. Время образованности оного простирается на несколько веков до Р.Х. Они были известны Китайцам за 126 лет до Р.Х.): в большей части случаев медные и бронзовые изделия в древних могилах сопровождаются железными, хотя последние и встречаются не в таком большом количестве и размере, как первые. Очевидно, из разных народов, здесь обитавших, первенствующему хотя и известно было употребление железа; но и он обработку руд медных, как более легкую, предпочитал трудной обработке железа, выделывая из него копейца, ножи, бляшки, пряжки и т.п., но не сошники.
Опубликовано в июне 1873 года.
О чудских городках и чудских копях в Минусинском крае. Часть 1.
О чудских городках и чудских копях в Минусинском крае. Часть 3.