О чудских городках и чудских копях в Минусинском крае. Часть 1.
(Читано в заседании Сибирского Отдела Императорского Русского Географического Общества 6-го ноября 1872 года)
В прошлом еще заседании ( 17 марта 1872 г.) я имел удовольствие остановить ваше, мм. гг. просвещенное внимание на доисторических памятниках письма фигурного и иероглифического в Минусинском крае. Продолжая чтение о них по порядку, я должен был бы теперь перейти к обозрению древних памятников письма фонетического (звукового) разных систем. Но, мм. гг., этот предмет, хотя и интересный, но сложный, обширный и вдобавок трудный для понимания и неблагодарный, потребовал бы много времени, а его теперь в моем распоряжении разве с небольшим час. Потому продолжение чтения о письменных памятниках Минусинского края оставляю до более удобного случая, на этот раз, с позволения вашего, вместо разных загадочных азиатских каракулек, я осмеливаюсь остановить ваше снисходительное внимание на предметах более крупных и наглядных и притом немногосложных и более понятных, именно, на остатках древних построек и горного промысла в изучаемом нами Мунусинском крае, известных под именем чудских городков и чудских копий.
Минусинский край во всех отношениях интереснейшая из всех местностей сибирских. В климатическом отношении это самый прелестный уголок Восточной Сибири, не смотря на то, что лежит между 52° и 54° с.ш. Не удивительно, что с древнейших времен он был самый населенный: повсюду свободно мог располагаться здесь своими стадами, где только ему было любо. Все путешественники, начиная с Миссершмидта и Гмелина, не нахвалятся климатом и природой степей по Енисею, Абакану и Юсам. «Прекрасные степи и их климат, — говорил Паллас, — даже на Юсе сходны со всеми южными до Саянских гор лежащими местами. Корм здесь для разного скота весьма хороший; зима, судя по Сибири, очень теплая, а снег столь мал, что скотина всю зиму питается на полях. Осень бывает здесь, как и во всех странах, чрезвычайно приятная: вот напр. теперь с половины сентября хоть и бывают утренники холодные, но не смотря на это, прекраснейшие и приятнейшие дни не прекращаются. Такой же приятной осенней погодой можно наслаждаться и на Алтайских горах. Здесь напр. на Юсе, даже до декабря не знают больших холодов и снегов, а в прошлом году (1769 г.) куриц выпускали на улицу до самого Рождества, а река стала лишь в январь.
Но Минусинский край, расположенный главным образом по левую сторону Енисея, замечателен и в других отношениях. Вообще о местах, здесь лежащих, Фишер писал: «все, бывшие в Сибири, рассматривая тамошние обстоятельства, приметили, что земли, лежащие по сю (левую, западную) сторону Енисея, по свойству своему весьма отличаются от лежащих по правую сторону. По сю сторону земля по большей части плоска и ровна, а на ту сторону наполнена горами; здесь великие реки мутны и иловаты, а там светлы и каменисты. Это различие земли вод производят и в трех родах естественных предметов чувствительное различие: на восточной стороне всей реки находят разные роды земель, камней, трав, плодов, рыб, птиц и зверей, которых нет на западной. Различное сие свойство земли производить также в нравах человеческих перемену. Тунгусы, которых пределы простираются «от Енисея до Восточного Океана, а от Ледовитого моря до Китайской стены, отличаются образом жизни не только от сибирских, но и от всех народов на земле». Потому Фишер, раньше его Мюллер, два первых историка Сибири, согласно с мнениями естествоиспытателей полагают, что именно здесь, на западной стороне Енисея, в пределах Минусинского края, должно искать не только естественную, но и историческую границу между Западной и Восточной Сибирью, и потому в своих сочинениях, земли по правую сторону Енисея называют Восточной Сибирью, а по левую – Западной Сибирью. Историки в некотором отношении правы, говорит Риттер, потому что именно здесь проходит действительно разделительные линии не только климатическая, причины которой укрепились изометрическими линиями А. Гумбольта и новейшими наблюдениями физиков, но также гидрографическая, орографическая и этнографическая. Потому в этой же пограничной полосе между западом и востоком Сибири, на северном склоне нагорной Азии, наиболее встречаются замечательные памятники древности, весьма интересные в отношении истории азиатских народов.
Все, однако ж, показывает, что народы, здесь обитавшие, принадлежат к кочевым народам, которые довольствовались в этом приятном климате войлочной юртой и не имели, по образу жизни, надобности в прочих постройках для житья или цели религиозной, хотя и несомненно, что они оставались на одном месте более или менее продолжительное время. Ни один памятник не свидетельствует о постоянном их жилище; никаких замечательных развалин, подобных древнеболгарским, иссык-кульским, семипалатинским, аблайкидским, кондуевским: одни не многие насыпи и рвы – слабые свидетели зачинавшегося общежития. Они-то и известны здесь под общим именем чудских городков или городищ, усвоенным в последствии некоторым селениям. Вот некоторые из них, более известные:
1) Змеиное городище. Так называется довольно значительная возвышенность на правой стороне Енисея, почти против самого Красноярска, между дерр. Торгашиной и Базаихой. Поверхность возвышенности почти совершенно ровная: с северной стороны она опускается крутым скатом к Енисею; с южной стороны точно такой же скат, в виде полукружия, опускается в горную речку Базаиху, обтекающую ее с этой стороны и впадающую в Енисей; с восточной и западной сторон, — в тех местах, где возвышенность суживается, стесняемая обрывами к Енисею и Базаихе, — тянутся два рва. Ров, ограничивающий возвышенность с западной стороны, обращенной к дер. Базаихе, тянется между обрывами на 53,75 саж., к северу и югу оканчиваясь там, где обрывы делаются отвесными. Глубина рва и теперь 1,5 арш., а ширина 4 арш. На всем протяжении рва заметны 3 интервала, которые служили, по видимому, вместо ворот: первый, в 1,5 саж. длины, находится в расстоянии 21 саж. от северного конца рва, оканчивающегося обрывом; второй, в 4 саж., находится в 9 саж. от первого; третий, в 3 саж. длины, в 8саж. от второго; остальная часть рва в 7 саж. оканчивается обрывом к р. Базаихе. Глубина и ширина рва восточной стороны такие же, но длина 120 саж. и интервалов 6: первый 1,5 саж. длины, второй в 1,75 саж. а остальные четыре в 1,6 саж. и повторяются по протяжению рва через не одинаковое количество сажень (через 26,5, 24,5, 22,5, 18, 17,5 и даже 2,75 саж.)Расстояние от одного рва до другого 375 саж.; следовательно, поверхность этой возвышенности весьма значительная. По всем соображениям, это – не что иное, как древнее укрепление и именно временное, а не постоянное. Признаком бывшего жилья и крепких построек здесь нет никаких, и очень вероятно, что здесь стояли одни юрты. Притом, спуск по обрывам к реке за водой так крут, что избирать эту местность для долгого укрывательства едва было бы удобно. К тому же, древние обитатели этих мест, кто бы они ни были, как народ кочевой, степной, и не имели никакой надобности в прочных укреплениях (городах). Напротив целям временной, непродолжительной защиты эта местность могла служить как нельзя лучше: правый и левый берег Енисея с окрестностями представляются от сюда, как на ладони; следовательно наблюдать за движениями неприятеля с нее было весьма удобно, а обрывы северной и южной стороны и рвы восточной и западной ее напротив, делали почти неприступной. Следы этих рвов, уцелевшие до настоящего времени, не дозволяют, однако, приписывать этому укреплению слишком большой древности. Предания, приводимые Костровым, относят происхождение его ко временам историческим, именно: ко времени покорения этих мест русскими казаками. Старики д. Базаихи, по преданию, до них дошедшему, рассказывали ему, что здесь жили татары, покоренные казаками: указывали ему даже тропинку, по которой жители Змеинного городка ходили за водой на Енисей. Землемер Лосев в своих записках о Восточной Сибири говорит также, что русские, во время завоевательных своих движений к востоку, овладели каким-то городом качинских татар, находившимся на Енисее. Может быть, этот город и есть тот, о котором идет речь. Еще и теперь здесь часто находят железные стрелы, медные ножи и разные другие металлические вещи, а это показывает, что здесь как будто действительно происходила некогда битва. Основываясь на этих преданиях и фактах, Костров догадывается, что здесь именно качинские татары, теснимые со всех сторон казаками, хотели, может быть, дать им последний отпор, и потому это укрепление он называет Качинским городком. Но старинное его название именно Змеиный городок. Под этим именем оно, по видимому, издавна известно было не только русским, но и татарам. Так по крайней мере можно заключать из слов качинской песни, приводимой Лосевым: «кайда тугар сил? Ешта тюльбигем? Кемча, Изырь, Джиланту, Кизалтур?» т.е., какого рода? С кемчуга, (или) Качи? Из Змеиного, (или) из Красноярска? Очевидно, что здесь слова змеиный (джиланту) означает как и Красноярск (кизалтур), какое-то урочище. По свидетельству китайский летописей, к северу от хребта Танну, в стране киргизов, находился в древности город Илан-чеу (город змей). Точнее определяя его место, Клаптон полагает его в соседстве с так называемой Змеевой горой на Алтае, знаменитой с глубой древности золотыми и серебряными копями, на которой уже во времена исторические (XVIII ст.) русские построили Змеиногородскую крепость (Змеиногорск). Принимая во внимание различие и места, и величины, и значения в древности этого «жилан-чеу» и нашего Змеиного городища, несправедливо было бы последнее отождествлять с первым. Столь же, если не более, неправдоподобно и в приведенных словах песни разуметь этот же Джилан-чеу, находившийся на Алтае, на севере от Танну, вблизи Змеевой горы: это было бы слишком далеко; между тем как песня спрашивает об урочищах, очень близких друг от друга. Правдоподобнее думать, что она, может быть, разумеет именно описываемое нами Змеиное городище, недалеко и от Красноярска, и от Качи, и от Кемчуга. Название его змеиным, по видимому, указывает на множество змей, водившихся прежде в этих местах. В отношении Джилан-чеу китайских летописей, может быть, и справедливо такое толкование; но о нашем Змеином городище нет подобных преданий. Да и невероятно, чтобы местность кишащую змеями, при множестве здесь мест привольных и удобных, избрали когда-нибудь для жития, хотя бы то и временного. Нам кажется, что это название находится в связи с легендой аринов об истреблении их каким-то татарским племенем, представленным в легенде под зооморфическим образом змей. Такой именно смысл дает этой легенде и Кастрен. «До переселения в Минусинскую страну, говорит он, арины перебирались каждое лето на один из островов Енисея, называемый Таташевским; зиму же жили вместе с качинскими татарами близ Качи, около горы Кумититей». По рассказам, племя их, прежде весьма многочисленное, было почти совершенно уничтожено в одной несчастной битве с завоевателями страны (татарами). Об этой битве сохранилось еще следующее предание. Один молодой арин увидел на поле змею и разрубил ее пополам. Не убитая еще этим змея уползла к царю змей и пожаловалась на арина. Разгневанный царь змей собрал всех подвластных ему малых змей и отправился мстить за нанесенную обиду. Было лето, и арины жили как обыкновенно, на острове. Добравшись до противоположного острову берега Енисея, змеи начали звать лодку. Один старый арин, услыхав зов и воображая, чо это кричат люди, поспешил к ним с лодкой. Каково же было его удивление, когда, переехав через реку, увидел, что весь берег кишит змеями. Все они были сильно раздражены, особенно малые. Каждая из них хотела говорить, но царь змей велел им молчать, насажал их в лодку столько, сколько могло в ней поместиться, и заставил старика перевезти их на остров в несколько раз. Когда все малые змеи были перевезены на остров, царь змей влез и сам в лодку и велел перевезти и себя туда же. Во время переправы он сказал старику: «когда ты возвратишься домой, не забудь посыпать золы вокруг своей юрты и обвести пестрой веревкой, свитой из белых и черных конских волос». Старик не забыл этих слов: возвратясь домой, он сделал так, как говорил царь змей, и лег спать. Когда же по утру проснулся, то увидел, что весь улус разорен, и все жители перебиты. Одно только семейство старика было пощажено: от него-то и происходят все теперь существующие арины». Племя, родственное с енисейскими остяками и котовами, некогда многочисленное, но потом, и по свидетельству истории, в одной несчастной битве почти совершенно уничтоженное одним татарским племенем (киргизами) и наконец через раки слившееся с качинскими татарами до потери своего имени. Арины действительно владели некогда всей здешней восточной стороной Енисея от устья р. Качи, где ныне стоит Красноярск, до порогов, которые отделяют красноярский уезд, от енисейского, и укрепленное место своих врагов (змей) в преданиях могли называть змеиным, а из предания оно могло перейти потом в общее употребление между татарами и русскими. Как бы то ни было, это метафорическое название, вероятно, дало повод Палласу предполагать здесь действительных змей; и потому он в письме своему студенту Кашкарову, давая разные ученые поручения, между прочим рекомендует ему обратить внимание (сам он был здесь зимой) и на пещеру близ д. Базаихи, ни кем еще не описанную, в которой, сказывают, летом бывает множество змей. Что ныне никакой подобной пещеры близ Базаихи нет, не ручается еще за то, что ее не могло быть и во времена Палласа; тем не менее однако, в виду молчания преданий о подобной пещере, ближе к истине предполагать, что под пещерой он разумеет то издавна интересное воронкообразное углубление, по всей вероятности, вулканического происхождения, которое находится над д. Торгашиной, не далеко от Базаихи(Более обстоятельные сведения об этом укреплении находим у Скороговорова. Он говорит: в цепи гор (по рр. Базаихе и Енисею), почти над самой Торгашинской станицей, есть воронка сажень в 40, может быть, бывшего вулкана. Означенная местность заслуживает внимательного осмотра: не укажет ли осмотр воронки, при содействии науки, на существование давно гревшего вулкана, имеющего и поныне в глубоких недрах земли связь с Ныкэ-дабаном в Саянских горах, при верховьях Иркута, и самим Байкалом? Ныкэ-дабан тоже погасший вулкан, ныне увенчанный снегами, но действующий временно внутри и сообщающий землетрясения вместе с собратом своим, уже обрушившимся и образовавшим глубокое дно Байкала почти на 1000 вер. Было же землетрясение не в давних годах в Красноярске (1862 г.). Я относил это к шутке седого старика Ныкэ-Дабана в статье моей о Байкале; но ныне признать нужно вероятное содействие вулкана в Байкале и того погасшего вулкана, который находится при Торгашинской станице. Он очень близко от этой станицы: стоит только спросить стариков и по указаниям их подняться на гору): обращая внимание ученого естествоиспытателя на эту примечательность, может быть, сказывали ему в Красноярске и о старинном урочище близ Базаихи под именем Змеиного; а он, вероятно, заключил из названия его о множестве тут змей, которыми окрестности Красноярска не славились и не славятся. Подобные неточности и недоразумения у Палласа встречаются и в других местах.
2) Укрепление Сыдинское. Находится на правом берегу Енисея, недалеко от устья впадающей в него р. Сыды, на г. Унюк. Эта гора, неприступная со стороны северной и западной, обращенных к Енисею и Абаканску, с пологой стороны, т.е. с востока и юга, обращенных к Сыде, защишена двумя рвами с валами. Следы этих рвов Гмелину выдавали за остатки древнего укрепления: обрывы, рвы и речка Сыда делали это место действительно довольно безопасным. Уже в половине XVII ст. это укрепление было известно и слыло за старинное. Ибо в истории Фишера рассказывается, что монгольский Алтын хан, желая здешних киргизов переманить на свою сторону, но в тоже время не желая слыть в глазах русских нарушителем мира и незаконным похитителем чужих земель, с племянником своим тайшей Мергеновым придумал хитрость, именно: Мерген, будто бы из-за ссоры с ханом принужденный удалиться из своей земли и искать себе безопасности в другом месте, в 1652 г. с 700 человек явился в землю киргизов и расположился станом у старинной татарской нагорной крепости, стоящей у Енисея несколько повыше устья р. Сыды, убеждая киргизов быть ему верными, ничего не опасаться, не прятать имения и не разбегаться. Явился и хан с сыном Лоузаном и для вида осадил племянника в нагорной крепости. Но хитрость их не удалась: на этот раз киргизы остались верными Красноярску, вовремя дали знать об опасности, слухи о сильном будто бы идущем на них войске принудили коварных хищников на время удалиться восвояси. Отсюда видно, что уже в половине XVII ст. этим укреплением пользовались, как издавна готовым; следовательно, происхождение его нужно относить по крайней мере к началу XVII ст., ко времени первых войн туземцев с русскими, или даже к XVI ст., ко времени войн их с киргизами или монголами.
3) Такого же почти устройства укрепление на левом берегу р. Тубы (приток Енисея справа), в 10 верст. от впадения ее в Енисей, называемое Городок: отсюда и название находящейся близ него дер. Городчанской. Здесь тоже на возвышении есть место, окруженное рвами и всеми признаваемое за древнее укрепление. Ему тоже нельзя приписать большой древности. Не подлежит сомнению и то, что рвы эти – не дело русских. Ни откуда неизвестно, чтобы в XVII ст. был здесь какой-нибудь русский городок: по свидетельству Фишера, в 1640 г. только «положили на мере» построить на устье Тубы острог для защиты от киргизов; но его не было и в 1653 г., когда тубинские татары, теснимые Алтын ханом, крайне нуждались в защите, требовали острога и российского гарнизона, но о том, прибавляет Фишер, при тогдашних тяжких обстоятельствах и думать было нельзя. Каковы были обстоятельства того времени, — об этом между прочим свидетельствуют также следующие факты, под 7184 г. (1676 г.) записанные в старинном свитке архива г. Кузнецка: 1) киргизы под начальством своих князьков Ярначка с товарищи, подступали тогда вооруженной рукой под вновь построенный Абаканский острог; 2) тайша Черных калмыков Чокур с монгольским Лоджаном развоевали и побили калмыцкого тайшу Кегеля, и он убежал из своей земли в тубинскую, да и киргизские князцы Ярначака с товарищами также ими были побиты; 3) тайша Кеген, отправясь войной на тайшей Чокура и Учюртукана, взял с собой киргизских людей, оставя только Ахая и Толджина, но взятые им люди, не дойдя туда, воротились в свои жилья. Основываясь на всех этих данных, с вероятностью можно полагать, что упомянутое укрепление – своедельная оборона тубинцев против монгольского хана, калмыков или киргизов, или даже против русских, относящаяся к тревожным в истории Сибири XVI И XVIIвекам, в роде той, к какой прибегали и другие здешние степняки в подобных обстоятельствах, огораживаясь от неприятеля засекой и рвами.
4)Несколько другого устройства древнее укрепление, которое видел Паллас в полуверсте от д. Шушь, находящейся при речке того же имени (приток Енисея с правой стороны). Оно находилось на ровном месте, состояло из 2 больших валов и рвом с проездом на северо-западном углу, имело вид четырехугольника в 1000 шагов в окружности. « всего удивительнее то, говорит Паллас, что по близости нет воды, — не видно даже следов, чтоб когда-либо она здесь текла; только болотистая низменность тянется вдоль леса повыше укрепления»: и потому, по его мнению, место для укрепления было выбрано весьма невыгодное. А отсюда можно заключать, что оно, подобно прочим, было только временное, вызванное какими-нибудь крайнимим обстоятельствами. Таких четырехугольных валов особенно много на Барабинской степи: в них барабинцы укрывались от киргизов. Заметим, наконец, что недалеко от дер. Шушь находится д. Иджея; есть деревня такого же имени на левой стороне Тубы: вероятно, так названы по имени на левой стороне Тубы: вероятно, так названы по имени одного беспокойного киргизского князька времен завоевания этих мест казаками, кочевавшего здесь с джегарским народом.
5) Наконец заслуживает внимания еще одно древнее укрепление, находящиеся тоже на правом берегу Енисея, выше саянского острога, за речкой Голубой (тат. Джиксой), с версту от нее, против самого устья р. Уя, впадающей в Енисей слева. Об этом укреплении сообщает сведения один Паллас: оно, заметим, составляло самый крайний южный предел его путешествия по здешнему краю. Хребты Итем слева и Бурус справа здесь близко подходят к Енисею, своими отвесными утесами теснятся к берегам его, не оставляя места для дороги по его берегу. В углу этого дефиле, на каменистой, покрытой лиственничным лесом почве, от крутого горного обрыва до пересохшего рукава Енисея, по которому вода стремится только во время половодья, поперек возвышается вал, без рва, насыпанный из земли и камней и простирающийся на 100 саж.; в нем видны были следы ворот. По преданию, перешедшему от стариков татар, за этим валом, до прибытия русских, укрылась зимой, с своими тсадами, теснимая киргизами орда, перебравшись через Енисей и разломав за собой лед на реке для большей безопасности от врагов, — с тем чтоб, оставшись здесь до весны, удалиться потом далее в горы и за тем в Монголию через Хонин-Дабанский проход. Большой древности и этому укреплению приписать нельзя; потому что некоторые из стариков помнили еще здесь большие навозные кучи. Татары это укрепление, равно как близлежащие горы и Саянский острог, называют Омай-тура (Омаевое городище), а русские Логана осада. Паллас делает догадку: это русское название не есть ли искаженное название монгольского хана Лоджана, или Лоузана (1660-1680 г.), который в описании посольства к нему боярского сына Ст. Гречанина называется Лоузан-Загин Конташа. Он действительно этими местами делал нападения на Минусинский край. Для этой цели от хребта Хонин-дабан прямо на север к этим местам на протяжении 85 вер. он проложил новую извилистую тропинку, ведущую из Монголии в Сибирь; а до этого здесь проходить было не возможно, и старая удобная дорога шла только через хребет Шабан-дабан на Абакан. Для удержания набегов из Монголии на берега Енисеся по дороге хонин-дабанской и заложен был Петром В. в 1709 г. Саянский острог, подобно как отражения набегов по дороге шабан-дабанской служили остроги Таштыпский и Арбатский.
Кроме описанных древних укреплений были и другие. Так, в Истории Фишера упоминается еще о древней татарской нагорной крепости у Белого озера (не того, что севернее Божьего озера, но, судя по маршруту посла Гречанина, у которого о ней упоминается, вероятно, нынешнего озера Билия, на правой стороне Белого Июса). Но и описанных достаточно для того, чтобы составить по ним понятие об укрепленных древних обитателях, по крайней мере XV, XVI и XVII ст.
1) Описанные рвы и валы это действительно укрепления, — это подтверждают, как видели, и предания, и само устройство их, и положение. Чтобы удобнее было защищаться и следить за неприятелем, древние обыкновенно строили свои укрепления на горе, невдали от Енисея, при переправах через него, а для большей безопасности и легкости самой работы, строили при этом в таких местах, где бы с некоторых сторон были естественные преграды (крутизна, река и т.п.).; таковы напр. Змеиное городище и Сыдинское укрепление. В этом отношении устройство Логиной осады, как доступной только с одной береговой восточной стороны, а с прочих защищенной дефилеями, утесистой горой и Енисеем, представляло наименее всего трудностей; потому что состояло в возведении одного вала и притом без рва, вероятно по причине каменистой почвы и зимнего времени. Если же подобных естественных преград не было, то избранное место окапывалось со всех сторон, в виде круга или четырех угольника: таковы Городок и укрепление Шушское.
2) По тогдашнему времени, все эти укрепления, на глаза строителей, хорошо отвечали своему назначению – задержать набег неприятеля, защитить себя и свое имущество. Но с другой стороны, из этого же устройства и расположения их нельзя не видеть, что они могли сдерживать только непродолжительный, внезапный натиск неприятеля и не благоприятствовали ее выдерживанию продолжительной, правильной осады, ни даже побегу. Ибо все они, по незначительности своей, легко могли быть обложены, некоторые даже со всех сторон; кроме того, одни из них были окружены высокими горами (напр. Змеиное городище, Логана осада), которые могли способствовать нанесению только большого вреда осажденным; а другие (напр. Шушское, Городок) не имели воды, по крайней мере в достаточном количестве. Но по всей вероятности, они и делались не для долговременной защиты, а для задержания летучего натиска неприятеля и непродолжительного укрывательства: кочевники едва ли способны были к терпеливой, правильной осаде, соединенной в неприятельской земле с лишениями, опасностями, и при том к осаде какого-нибудь одного скучившегося улуса, особенно если взять при этом во внимание, что в укреплении и помещались-то главным образом старики, женщины с детьми, скотом и прочим имуществом, а все прочие, способные носить оружие, рыскали вне и, в соединении с другими родичами, серьезно могли грозить и вредить неприятелю с тыла.
Наконец 3, нельзя не обратить внимания и на то обстоятельство, что все описанные укрепления находятся на правой, восточной стороне Енисея, гористой, лесистой, мало представляющей удобств для кочевья, искони населенной мелкими зверолово-пастушескими племенами, сравнительно слабейшими, которым, конечно, не раз в древности приходилось защищаться от хищнического племени левой, западной стороны Енисея, степной, дававшей все удобства для кочевой привольной жизни, — по всем здесь данным, племени сплошного, сильного, богатого и людьми, и скотом; да и во времена исторические и близкие к историческим завоевательно-хищнические движения монголов, калмыков, киргизов и русских направлялись сюда же и именно с западной стороны Енисея, а если и с восточной, то с верховьев его, через хонин-дабанский проход.
Опубликовано в феврале 1873 года.
О чудских городках и чудских копях в Минусинском крае. Часть 2.
О чудских городках и чудских копях в Минусинском крае. Часть 3.