О писаницах Минусинского края. Часть 3.
9) Тепсинская писаница, у самого устья р. Тубы, на утесе горы, называемой Тепсея. Фигуры расположены на утесе в 2 ряда, а на рисунках Титова и Спасского разделены на 6 групп. В 1-й группе круг, может быть, это бубен; подле него человек и другая фигура вроде человека (идол?); далее фигура человека вниз головой, с какими-то знаками по сторонам, может быть, родовыми его знаками, которых много и в других группах этой писаницы. Спасский видит здесь человека умершего (судя по изображению вниз головой), не смотря на волхования шамана перед идолом об его выздоровлении. Во 2-й группе видим несколько оленей (судя по ветвистым рогам) и других животных вроде лошадей: все бегут в правую сторону, а мимо их, в левую сторону, мчится на лошади верхом человек в круглой шапке (не вор ли, из табуна похитивший лошадь?), а за ним бежит другой, как бы догоняя его; тут еще несколько знаков, в числе которых как бы бубен. – В 3-й группе, по чтению Спасского, двое ведут лошадей, а нам кажется, что оба они едут, сидя на одну сторону, как бы волтижируют; далее один верхом, а другой – пеший, в энергической позе. В 4-й группе человек верхом, кажется, на олене, в куртке и круглой шапке, с луком в руках, гонит двух быков, из которых один с поперечными полосами; далее какое-то мифическое чудовище, а подле него бык с обнаженными внутренностями, по Спасскому, уже принесенный в жертву божеству. В 5-й группе между прочим видны 3 фигуры перед какой-то странной фигурой как бы плачущий, судя по растопыренным рукам и ногам, лошадь без седока и подле нее лук со стрелой. В этих начертаниях Спасский видит изображение обрядов тризны, справляемой по покойнику (на что, по видимому, намекает лошадь без седока и подле нее рук со стрелой). 6-я группа почти вся состоит из иероглифических знаков, за исключением одной фигуры человека на лошади, а другой пешком.
10) Потрошиловская писаница. Находится на левом берегу р. Тубы, на утесе Мосеевой горы, в 2 верс. От устья Тубы, в 3 верс. От берега, недалеко от дер. Потрошиловой. В 1-й группе видим человека большого роста, с поднятыми вверх руками, а выше нечто вроде перекладины с веревкой; подле него – с правой стороны олень на коленях, а с левой человек с растопыренными руками и ногами, — группа похожая на 4-ю группу аглахтинской писаницы; но Спасский в большеростом хочет видеть как бы сорвавшегося с виселицы человека, судя де по необыкновенному его положению и оставшимся концам веревки на перекладине и на худо начертанной правой руке его (?), а также по ласке, оказываемой ему оленем, может быть, ему принадлежащим, и наконец, по удивлению, выражаемому приближающимся человеком. 2-я группа явно изображает облаву: несколько пеших охотников, вооруженных луками и стрелами, окружили буйвола, сохатого и оленя; далее заметен бегством спасающийся от охотников каменный баран и какая-то неопределенная фигура; еще далее 5 фигур людей с растопыренными руками и ногами, может быть, тоже участников в облаве, какое-то бегущее животное с маленьким подле и детенышем в брюхе, может быть тоже спасшихся от облавы. Из человеческих фигур две в каких-то больших шапках; Спасский видит в них князька с женой, для которых будто бы произведена и сама облава, и даже в неопределенных подле них изображениях подозревает ковер и седалище со спинкой; но этому мало верится. Внизу несколько животных: лошадей, оленей и других; олени и некоторые другие животные изображены вертикальном к лошади положении (лежат?) и даже вверх ногами: это, может быть, уже убитые.
11) Здесь же Тубе, именно, в 7 верст. выше д. Городка (так названа деревня по остаткам здесь древних построек, ныне д. Городчанская), на утесе правой стороны реки, по свидетельству Скороговорова, есть изображения людей, лошадей и древние надписи; но он никаких сведений более не сообщает. Более подробное о них сведение находим у Титова: это – писаница Шалаболинская, в 3 верст. вниз по Тубе от с. Шалаболина. Изображения расположены на утесе в 3-х рядах, в 5-10 саж. от воды. В 1 ряду (3-й пласт утеса снизу) видим коров и лошадей, друг за другом, а над ними иероглифические знаки; тут же один камень с несколькими словами уйгурского письма. – Во 2 ряду (5-й пласт) между изображениями лошадей, коров, оленя и других животных, заметны 2 птицы: одна из них вроде глухаря или гуся. Но здесь особенно привлекает внимание один камень. Наверху его бегущий олень, ниже два ряда каких-то знаков: один ряд копьевидных столбиков, другой ряд как бы пней разной формы; под ними три фигуры человека: двое друг против друга и третий сбоку; из первых один в длиной, до пят одежде и шапочке, вроде китайца, другой в короткой одежде и огромной странного вида шапке, оба с какими-то продолговатыми предметами в вытянутой руке, как бы щитами, другая рука уперта в бок: все это очень похоже на поединок; под ними – слово, по видимому, монгольского письма, и 2 подобные упомянутым ряда копьевидных знаков и еще фигура человека, тоже как бы со щитом; около левого бока камня целая строка слов уйгурского письма, а около нее еще животное, строкой оторванное от других в этом ряду. – В 3-м ряду (6-й пласт) видим изображения сохатого, коров, козы, лошади. – Все фигуры животных обращены вправо; некоторые почти сгладились, а иные, вероятно, и вовсе исчезли, и на месте их начертания письмена черной краской. Это писаница и замечательна именно тем, что на ней письмена разных систем и разных красок: очевидно, на ней выразили свои мысли люди разных эпох и неодинакового развития.
По стилю, простому, не слишком искусному, но довольно – правильному, шаболинская писаница схожа с потрошиловской, а тепсинская, отличающаяся наибольшей правильностью фигур и тонкостью работы ближе к аглахтинской.
12) Но множество фигур (до 100) из всех писаниц особенно замечательна Майдашинская, иссеченная на аршин от воды на утесистом правом берегу Енисея, в 8 вер. от г. Минусинска, около Майдаши. Сложность и кропотливость работы, очевидно, обуславливалась самым ее удобством. Фигуры, не отличающиеся особенной правильностью, расположены в 2-ух отделах и разделены на рисунках Титова и Спасского на 7 групп. В 1-й группе изображена как будто перекочевка, где разные домашние животные (верблюды, лошади, козы, олени) – все идут в одну сторону, в которую направлена и арба, везомая одной лошадью. – Во 2-й и 3-й группах среди множества самых разнообразных животных, 6 фигур человеческих с растопыренными руками и ногами и одна из них как бы с дубиной: все они как будто силятся догнать и поймать кругом их находящихся животных, может быть, хищных. Спасский видит здесь изображение охоты (?), а между животными различает волка, лисицу, соболя, каменного барана, коз и птицу, похожую на гуся. В 4-й и 5-й группах, начинающих второй отдел, видим несколько людей в энергических положениях: они, видимо, пляшут, прыгают, скачут, иные на одной ноге; между ними фигура, очень похожая на домашнего божка; есть и несколько животных вроде коз и лошадей. В 6-й группе видим лошадей, коров, козу и других домашних животных, малолетних и больших, 4 из больших – с детенышами в брюхах, по замечанию Спасского, как бы в знаменование испрошенного у богов плодородия; среди животных 2 человека: один из них вниз головой (умер?); сбоку этого табуна, на рисунке Титова, можно различать как бы жеребца, отгоняющего хищное животное вроде волка, но у Спасского эти две фигуры напечатаны неверно, и потому этого не заметно. Наконец, в 7-й группе несколько фигур людей с растопыренными руками и ногами тоже как бы пляшут, а двое, по видимому, на канате, и очевидно занимаются эквилибристикой; из животных – какая-то птица вроде петуха или курицы, корова и подле маленькое животное, может олененок.
Все рассмотренные нами писаницы состоят из фигур людей, животных и других предметов, более или менее ясно и отчетливо начерченных или нарисованных и расположенных группами; и потому здесь исследователя утешает по крайней мере сознание, что он понимает эти фигуры в отдельности, а в некоторых случаях есть даже место и пониманию их в связи, хоть гадательному; словом здесь он не вполне лишен возможности, чтения и понимания.
Гораздо большую трудность в этом отношении составляют для него памятники письма символического или иероглифического, состоящие не из групп, а их изображения отдельных и разрозненных предметов или даже знаков совершенно не понятных, потому что нет у него «ключа» к ним. Этого рода письмо встречается и на рассмотренных уже нами писаницах напр. сисимской, тесинской, шалаболинской, особенно тепсинской. Но и отдельных, самостоятельных памятников его здесь немало – и на могильных камнях и на скалах.
Некоторые из этого рода памятников мы касались отчасти прежде – в главе о каменных бабах. Это, именно, знаки на могильных камнях около кичи-куртьяк (между рр. Аскысом и Есью), о которых упоминает Паллас. Здесь кроме фигур, более илил менее распознаваемых, именно, изображения людей и животных самой простейшей работы (из животных только заяц начерчен отчетливо), луков со стрелами, кружков, разделенных пересекающимися линиями (бубнов?), крестиков, как бы солнца, луны, есть весьма много фигур и знаков совершенно непонятных. Можно только догадываться, что и они подобно прочим изображениям, имели тоже какое-нибудь отношение к похороненным.
Столь же загадочные изображения на камне, стоящем на юго-западной стороне громадного кургана (в 25 саж. ширины каждая сторона кургана и в 3 саж. его вышина) на левом берегу р. Убата (приток Абакана с левой стороны) по дороге из улуса татар Моховых у улусу Кобельковых. На плите в 1 саж. вышины, 2 саж. ширины и 0,5 арш. толщины, рисунок который находим у Титова, грубо высечены – фигура человека, каменный баран, как бы лошадь и другие какие-то оляпо-изображенные животные, и кроме того 8 непонятных знаков, которые Титов почему-то предполагает высеченными после. Если эти иероглифы принять за означение числа в кургане похороненных, то что будут значить прочие фигуры? С другой стороны, если изображения – человека и животных поставить в соотношение к похороненным, то что будут значить эти непонятные знаки? Решить трудно.
Столь же загадочен другой встреченный в рисунках Титова могильный камень с длинными, размашистыми иероглифами, находившийся на р. Ине, недалеко от д. Городка.
Сверх сего, из могильных камней с иероглифическими знаками заслуживают упоминания еще два камня, стоящие на небольших курганах, вправо от дороги от улуса Колпакова на р. Камыште (приток Абакана с левой стороны) к зимнику на р. Нине: на одном выбиты, очевидно, острым орудием, какие-то копытообразные и другие знаки; на другом – между разными символическими знаками, из которых один похож на секиру или кирку, а другой на продолговатый бубен, есть 4 фигуры людей в острых шапках. Из них двое, вверху камня, по видимому, занимаются гимнастикой: один, побольше, правой рукой держит за руку другого поменьше, стоящего у него одной ногой на колене, а третий стоит подле них с растопыренными руками; внизу камня один пляшет вприсядку или занимается эквилибристикой: руки распластаны, колени выгнуты, а ступни сближены.
Из иероглифических писаниц, начертанных не на могильных, а простых камнях и скалах, достоверно известны только три: копенская, изыкская и арбатская.
1) Копенская, на правом берегу Енисея, на утесе красного песчаника против д. Копенской. Состоит из фигур разных животных вроде лошадей, коз, собак, разбросанных в разных местах утеса, людей пеших, верхом на лошадях, некоторые в острых шапках, с луками и стрелами, один в длиной одежде, как бы женщина; но преобладающий характер писаницы – иероглифический: непонятные знаки заметны и между фигурами людей и животных, и самостоятельно наполняют целые камни утеса. Фигуры и иероглифы частью высечены, частью писаны краской. Изображение ее есть в рисунках Титова.
У него же встречаем еще 3 камня с иероглифическими надписями, но без означения, с какого утеса они сняты.
2) Изыкская писаница высечена на камне стоящем без кургана на горе Изык (или Изих), на правой стороне р. Абакана, и состоит из изображения какого-то лежащего мертвого животного, как бы ободранного барана, и не многих иероглифических знаков. Если это действительно не могильный камень с изображениями, имеющими отношение к умершему, то, может быть, какой-нибудь памятник, так называемый пеи, ставить которые тоже было в обычае у азиатцев. «Нам известно, говорит А. Ремюза, что, по обыкновению всех почти азиатских народов, Они (кидани и нючженцы) в разных частях своих владений ставили пеи, т.е. каменные обелиски, с надписями на двух или трех языках. В китайских летописях читаем: «император, (китайский, во второй половине VII в. по Р.Х.) при отправлении на горы для жертвоприношения, взял с собой начальников областей Гэлолу, Тыли и пр., всего более 30 человек. Когда они приехали к горе Тхай-щан, император пережаловал их достоинствами и, как сказывают, приказал имена их вырезать на камне; поставленном на память жертвоприношения на горе. Для объяснения самого названия горы Изык, заметим, что посвящаемые богам животные (лошади, бараны, быки) у нынешних минусинских татар тоже называются изык: что эти посвящения, сопровождаемые известными шаманскими обрядами и между прочим зарезыванием белого кладенного барана, обыкновенно совершаются на горах. Таким образом есть как бы основание предполагать, что г. Изык в древности была посвящена богам, для совершения на ней религиозных обрядов.
3) Арбатская иероглифическая писаница, на берегу Малого Арбата, в 7 верст. от расположенной на правом берегу Абакана казацкой деревни Арбаты (прежде форпост), на черном, весьма твердом утесе начертана красной краской и состоит из множества самых разнообразных знаков, расположенных в чрезвычайном беспорядке, из которых некоторые полустерлись, и на их местах, заметно, нарисованы другие подобные же. Между знаками арбатской писаницы есть схожие с упомянутыми выше Палласовскими, уйбатскими, копенскими и другими иероглифами.
Что означали эти и подобные им иероглифы? – Паллас делает догадку, что это фамильные знаки, подписи, потому что, говорит, и поныне еще в Сибири между языческими народами, да и в России в безграмотном простонародье водится, что выберут себе какой-нибудь знак и подписываются им вместо имени; такие знаки допускаются даже в юридических документах. Такие у русских и инородцев в Сибири назывались тчеро, а на Руси в старину знамя.
У инородцев азиатских с древнейших времен употреблялись такие родовые знаки и назывались тамга. Так персидский историк Рашид-хан, старший сын родоначальника туркских народов Угуза, по совету министра своего отца, по имени Игит-Иркыл-Ходжа, 24 внукам Угуза (у него было 6 сыновей и у каждого по четыре), по избежание разных ссор и недоразумений, усвоил каждому из них особенный знак. «У каждого из вас, говорил, ему Ходжа, властью Божьей, родилось четыре благополучных сына. Как бы не случилось потом, что эти дети вступят во вражду и распрю из-за имущества и владения. Дело в том, чтоб достоинство, путь (положение), имя и прозвание каждого в отдельности были определены и утверждены, и каждому какой-нибудь знак (герб) и тамга (были определены), чтоб тем знаком и тамгой нарочито обозначались указы, сокровищницы, табун и стадо, во избежание от кого бы то ни было ссоры и сопротивления у одного с другим; дети и последующие потомки их да ведают каждый свое имя, прозвание и свой путь, чтоб было это причиной прочности государства и вечного существования доброго имени их». Далее Рашид-Эддин, перечисляя всех внуков Угуза, обстоятельно показывает, какую именно тамгу каждый их них получил, равно как и ункунов и части мяса. При сличении этих танг и иероглифами арбатскими, копенскими, изыкскими, Паллосовскими и другими, нельзя не видеть между некоторыми из них разительного сходства, даже тождества. Это сходство могло быть и случайное; тем не менее догадка Палласа заслуживает большого вероятия. Подобные условные знаки (тавро) на собственности, напр. лошадях, доныне употребляются у инородцев Минусинского края; весьма вероятно, что они были в употреблении здесь и в древности.
Не подлежит сомнению по крайней мере то, что эти иероглифы действительно какие-то условные знаки, а не настоящие письмена, т.е. звуковые знаки, не буквы, что доказывается крайне беспорядочным расположением их на камнях.
Мы старались рассмотреть все памятники письма фигурного и иероглифического, или символического, какие до селе были открыты учеными и путешественниками. Может быть некоторые нами пропущены, а с течением времени, при большем возбуждении к ним интереса, может быть, отыщутся и другие, которые пополнят археологию Сибири и прольют больше света на доисторический период этого края. Что же касается до рассмотренных нами, то все сказанное о них сводится к следующему:
1) Фигурные и иероглифические письмена встречаются, по большей части вместе, на памятниках двоякого рода: на могильных и других отдельных камнях и утесах. На первых обыкновенно вырезаны, на последних тоже иногда вырезаны, но чаще нарисованы красной краской, редко черной, и то главным образом буквенные письмена, вероятно, белее поздние.
2) Могильные камни с вырезанными на них письменами фигурными и иероглифическими встречаются также, где и «каменные бабы», т.е. почти исключительно на левой стороне Енисея, и по всем соображениям, имеют одинаковое с ними монументальное значение, служа памятниками в честь умерших, с указаниями на обстоятельства их жизни.
3) Писанные утесы и скалы встречаются главнейше по Енисею, и по правому, и по левому его берегу; но есть и по его притокам, особенно Тубе, и другим местам.
4)В среднем его здесь течении, именно в местах близких к впадению в него Тубы, привольных для жизни, писаницы на утесах встречаются чаще и отличаются большей отделкой и правильностью; между ними есть некоторые и вырезанные; а писаницы по дальнейшему его здесь течению все писаны красной краской и показывают меньше технического искусства.
5) Впрочем, изображения на утесах везде (за весьма не многими разве исключениями) носят местных характер, передавая сцены кочевой пастушеской и охотничьей жизни.
Далее по порядку следовало бы говорить об обширном отделе памятников письма фонетического, звукового, буквенного, — о памятниках настоящего письма; но на этот раз я долее не смею пользоваться вашим мм. гг. благословенным вниманием (опасаясь очутиться в смешном положении Крыловского Демьяна с его ухой и усердным угощением). Потому дальнейшее чтение о «писаницах» отлагаю до последующих заседаний, если только вам это будет угодно.
Н. Попов
Опубликовано в декабре 1872 года.