Воспоминания о Барнауле. Часть 2.
Случай заставил меня быть в Барнауле и тогда, когда он переживал переходное время крестьянской реформы, которая на него обрушилась, как снег на голову…Много горького испытал он в это время! Жалко было видеть ту беспомощность и безнадежность, какую он чувствовал. Всех обуял какой то страх, страх за собственную безопасность. Помня строгую и далеко не гуманную расправу, которая применялась здесь благовременно и безвременно к крепостным рабочим, естественно, нельзя было не опасаться мщения этой грубой массы по освобождении ее от крепостной зависимости: мерещились кровавые картины этого мщения; болезненно-односторонне – настроенное воображение не жалело густых красок для освещения создаваемых им картин в этом вкусе… В страхе все забыли замеченное издавна явление, что спущенная с цепи собака почти не бросается на людей, — она рада своей свободе, миролюбиво пользуется ей, забывая годы томления в неволе и тогда только покажет зубы, когда заметит чье-нибудь намерение снова лишить ее свободы… Так это было и здесь, — самые несимпатичные личности остались неприкосновенными. Все, чем заявляла себя эта освобожденная масса, заключалась в том, что она пренебрегла предложениями, даже выгодными для нее. Так предлагалось рабочим, чтобы они за плату дослужили на заводах положенный им по прежним правилам обязательный срок, с обещанием за это дать им права отставных, назначить пенсию и освободить затем от всяких повинностей, наравне с отставными солдатами. Но не смотря на то, ято многие из них не дослужили до срока 2-х, 3-х лет, — все отказались от лестного предложения. Отказ от помянутого предложения, — заставил задуматься над вопросом: какими силами придется продолжать те работы, которые доселе исполнялись крепостным трудом? Мало рассчитывая в способность свою привлечь добровольно на заводские и рудничные работы прежних рабочих, додумывались даже до того, чтобы Алтай сделать местом каторжных работ, но во время одумались. При этом забыли, что есть пословица: «голод не тетка», не сообразили, куда деваются те тысячи мастеровых, взятые с молода для заводских работ, служившие на заводе десятки лет и следовательно кроме заводских работ, незнакомые ни с каким другим делом; что эти люди естественно, после недолгих скитаний на свободе, придут и попросят работы, так как приучать себя на склоне лет к другой деятельности им будет трудно, если не невозможно. Если и после этого дела заводские пошли хуже, чем это было прежде, то в этом виновато неуменье или нежеланье вести дело на разумных началах и напрасно в этом винили всех без исключения: рабочих, поставщиков, суды и власти. Во всех других местах крестьянская реформа была толчком к разным усовершенствованиям в хозяйстве и предприятиях; здесь же как работали прежде с допотопными сооружениями и приспособлениями, таким же образом работают и теперь. Из этого понятно, что дело не только не дает барыша, а ведет к ежегодному дефициту. Если бы не крестьянские оброки – этот оборотный капитал, — то дело не могло бы и существовать. Все усилия направлены были только к тому, чтобы получать выгоды, не производя затрат; все меры были так сказать, карательного характера. Это значило ехать, не кормя лошадей, с помощью одного бича! Оставив бывших своих крепостных в неопределенном положении относительно прав их на землю, за которую однако они обязаны были платить душевые оброки; не указав им строго определенных границ: где его земля и где чужая; не исполнив никаких обстоятельств в отношении их, которые обуславливались реформой, Барнаул смотрел сперва сквозь пальцы, когда крестьяне переступали эти границы и как бы давал им возможность заходить в чужие пределы дальше и дальше, а когда это случилось, то обрушились на них взыскания за громадные убытки; забыто было правило, что дело хозяина не только преследовать нарушителей его хозяйских прав, но главным образом охранять свое имущество и тем предупреждать возможность нарушения этих прав. Всего рельефнее хозяйственная деятельность Барнаула в этом направлении выразилась на лесном хозяйстве, результатом чего не в далеком будущем будет то, что громадная площадь лесов, которою он владеет, истребляемая ежегодно палами, обратится в груды пепла и обгорелых пней. Умение – начинать с конца – здесь главным образом нашло применение. С усердием достойным лучшей доли, преследуется каждая самовольная порубка лесов, но что значит десятки-сотни деревьев, в сравнении с миллионами, пожираемых ежегодно пожарами? В в иду подобных явлений недурно напомнить следующий афоризм: вор, обкрадывая, оставляет по крайней мере недвижимость, а огонь истребляет все, что попадается на его пути. Пищи огню в лесах много: леса эти никогда не очищаются от ветвей, сучьев, валежника и прочего древесного хлама. Лесные пожары бывают так сильны и страшны, что лежащие вблизи лесов деревни делаются жертвами пламени, а население их – нищими. Почва, на которой произрастал лес, до такой степени прогорает, что на ней едва ли уже может произрастать лес. Вместо лесных пространств получаются песчаные равнины с «бурханами» песка в разных местах. Такой системой наносится будущему земледельческому хозяйству края такой ущерб, которого не возможно высчитать. Благосостояние города и местного населения находятся между собой в прямом отношении и если не теперь, то впоследствии потомство раскается за принятую систему, но будет поздно. Кастовый характер барнаульского общества был причиной, что оно страшилось наплыва в среду свою людей, ему не подчиненных, людей другого строя, понятий и убеждений, которые не сделаются с ними солидарными и, пожалуй, будут выносить сор из избы… До реформы здесь не было людей, которые могли бы противоречить людям касты. В те времена не допускалось, чтобы кто либо, прибывши на временное или постоянное жительство, изолировался от целого. Иначе было нельзя, так как здесь было все свое: суд, расправа, полиция. – Я помню, как представитель местного суда в праздники утром раненько, в полной парадной форме, являлся в переднюю и записывал на листе свою фамилию. Ине напрасно опасались за спокойствие и целость общественной жизни… Появились действительно люди независимые, как представители крестьянских учреждений, акцизные и другие чиновники, купцы; все они почувствовали себя свободнее после реформы и даже выброшенные за борт чиновники не только не подчинились укоренившимся обычаям и правилам, но даже стали требовать объяснений. Для примера можно привести клубную историю, которая до сих пор не забывается. Эта история послужила началом той розни в здешнем обществе, которая продолжается до сиз пор и заставляет иметь в городе два клуба. – оба страдающие худосочием. Премьер здешний, по традиции считался почетным членом в то время одного еще клуба. С приливом новых членов, — которые хотя и не были приятны, но отказать в приеме которых не было оснований, — почетный член перестал посещать клуб. Так продолжалось довольно долго, но внимания на это никто не обращал. Между тем стоустая молва разнесла весть, что почетный член, отсутствие свое из клуба объяснил тем, что он не желает быть в обществе «лакеев и кухарок». Относилось это конечно к новым членам и разумелось под этим неумение их держать себя в обществе особы, согласно установившимся обычаям и правилам, — неимение женами их таких блестящих нарядов, которыми особа привыкла тешить свое зрение и т.п. Понятно, как должно было подействовать это на более свежую половину клуба, а в особенности на новых членов, чутких к оскорблению их «я». Созвано было общее собрание членов клуба: шум и гам были не вообразимые! Наконец большинством формулировано: потребовать от почетного члена объяснения причин отсутствия его из клуба, затем подтверждения или опровержения распущенных слухов, которым члены не имели основания не верить, по известным им соображениям. Кончилось тем, что особа и все члены, составлявшие свиту его, оставили клуб. Оппозиция считала свое дело сделанным и успокоилась, но ошиблась в расчетах. Хотя право было на ее стороне, но сила стороне противной. Всякими путями клуб, названный городским, был изгнан из помещения, которое считается, почему-то заводским и в этом помещении образован – клуб: «Алтайский». До сих пор тот и другой клуб конкурируют между собой, но сила все-таки на стороне «Алтайского», так как его соединяет корпоративный дух и влияние власти…
Опубликовано 23 июля 1878 года