«Незабытое» прошлое и настоящее киргизов. Очерки. (Посвящается М.П. Б-ной). Часть 3.

В прежнее время, как ранее говорено, все киргизские дела решались биями. Как сами киргизы, жившие среди своего народа и при том совершенно одинаково с ним, знавшие хорошо его характер, обычаи, — бии не могли ошибаться при решениях. Их нельзя было запутать никакими посторонними обходами, выдуманными обстоятельствами и тому подобными уловками, так как бию всегда была возможность проверить каждый довод сторон. Кроме сего, степь живет дышит новостями. Каждое обстоятельство, почти каждый шаг киргиза не остается без обсуждения со всех сторон собравшимися побеседовать сообщественниками, у которых большая часть жизни проходит в этих беседах. Приезжие издалека сообщают о своей местной жизни и всегда находят внимательных слушателей. В беседах этих не остается положительно ничего не обсужденным, не сообщенным, не разобранным по косточкам и потому не мудрено, что между самими киргизами не было и нет тайн.

Еще прежде, чем биям приходилось разбирать дела, — они, как частные лица – киргизы, знали подробно о них. Только до крайности запутанные исковые дела, производство расчета между сторонами (киргизы сами между собой почти никогда не рассчитываются) требовали от биев большой опытности и сноровки в делах. Нужно разобраться кто кому должен, а это не легко, потому что обе стороны, обыкновенно, в разное время передавали одна другой массу вещей. Скота и проч. и нужно все это перевести на бараны, — платежную единицу киргизов. Мало того, чтобы разобраться самому, но нужно наглядно убедить стороны в справедливости расчета; иначе киргиз не будет считать свое дело оконченным.

Что же касается воровства и других преступлений, то они, как сказано выше, не могли и не могут оставаться тайной, как не может оставаться тайной каждая взятка, полученная кем либо с киргиза, или полученный адвокатом гонорар за обделывание делишек, или на что либо другое…

Воровство считалось прежде тяжким преступлением, за которое и наказание назначалось соответствующее.

Да и в самом деле, какая же будет жизнь степняка скотовода, если не будет он уверен в целости своего скота, которым одним и живет, и будет ежеминутно дрожать за свое имущественное благосостояние?

Киргизские обычаи своими строгими карательными мерами за воровство, служили к искоренению этих преступлений, или хотя к удержанию от них. Прежде, по общемусульманскому обычаю, виновным в краже отсекали кисть руки, чтобы лишить возможности неисправимого вора повторить воровство. С течением времени этот суровый обычай заменился другими, целью которых было, кроме физической боли, подействовать и нравственную сторону преступника, на его совесть. Так, введено было публичное наказание нагайками в присутствии родовичей; позорно размалевывалась физиономия вора и с арканом на шее водили его по всем аулам рода, говоря, чтобы все смотрели на вора. Обвиненный в воровстве не мог уже надеяться быть равноправным членом общества, был презираем последним, родственники отказывались от него. Только долгое и примерное поведение сглаживало отношение общества к нему.

Знал я лично одного старика-киргиза, теперь уже покойного. Два его сына, из шести, как-то привели домой двух лошадей и спрятали их. Старик заметил это, но не слова не сказал им. Вскоре прибежали погонщики и спросили старика: не прогонял ли кто мимо таких-то лошадей, на что тотчас же получили ответ, что кража совершена его двумя сыновьями, спрятавшими лошадей туда-то. С тех пор, если у кого-то случалась кража и он видел погонщиков, старик всегда рекомендовал им сначала посмотреть у него в ауле, так как Бог наказал его двумя сыновьями-ворами. Это было не особенно давно, в старое время такое явление никого бы не удивило.

При таких порядках, в прежнее время воровство было если не редкостью, то и не частым, обыденным явлением. Тогда бии, зная, что на них лежит святая искоренять воровство, — самое главное преступление киргизов, так как от него происходят все другие пороки народа, не жалели воров, были беспощадны в своих решениях. Решение их никогда и никем не отменялись, в них никто не вмешивался, на совесть биев не влияли никакие побочные собрания: родство или свойство вора с каким-нибудь богачом, или, что одно и тоже, влиятельным лицом.

Русской администрации и следовало бы с самого начала обратить особое внимание не на султанов, а на биев, имевших благотворное воспитательное значение для народа. Раз уже признавалась возможность оставить киргизам самоуправление, то и не следовало было трогать судебную чаасть, оставив основы ее в первоначальном виде и даже возвысить значение биев в общенародной жизни, утвердив их несменяемость без суда и следствия, — пожизненность.

Зная свою независимость от сильных и богатых киргизов, содержащих воровские шайки и наживающихся от них, бии не щадили бы и таких богачей, так все зло заключается в них: они дают средства для воровства – хороших лошадей, они же прикрывают воров, не жалеют для защиты их ни средств, ни хлопот.

У киргизов существует пословица, совершенно аналогичная русской: «не тот вор, который ворует, а тот, кто концы хоронит». Пословица та прямо указывает с которого конца нужно приниматься за искоренение воровства. Бедняк-киргиз украдет только барана для пищи, богач же угоняет лошадей.

Неурядицы приказного режима пошатнули, как ранее говорилось, в корне степенную жизнь, введенная же с 1889 года выборная система должностных лиц киргизской администрации на трехлетия – доканала ее. Этой системой положено начало выборной горячке, которая повторяется каждое трехлетие и которая начинает за долго до выборов. Составляются кандидатами на должности управителей громадные партии, между которыми идет продолжительная и ожесточенная борьба; воровства, грабежи и даже убийства в драках не редкость в это время, расходуются большие суммы на подкупы и обыкновенно тот побеждает, кто менее скупился на подкупы и подарки. Самый честный и энергичный уездный начальник едва ли может искоренить это зло.

Всем известно, при этом, с каким нетерпением ждали когда-то эти выбора г.г. уездные начальники, наживавшие громадные суммы от них.

Итак выборная система положила начало подкупности. На должности стали добиваться люди богатые, могущие потратить временно большие суммы денег и скота на подкупы выборных, на подарки для содействия.

Говорю временно потому, что выбранное в управители лицо надеется воротить потраченное с лихвой поборами с народа за всякую безделицу, в особенности с воров за скрытие их и, кроме того, им берется с желающих попасть в бии и старшины тотчас же, перед выборами.

Своей партии такое лицо предоставляет полную свободу действий, которая воровствами покрывает свои расходы и пользуется временем, чтобы нажиться при благоприятных обстоятельствах.

Какая же, следовательно, может быть борьба управителя с преступлениями в народе? Не борьба может быть, а покровительство им, скрытие виновных с целью приобретения популярности в народе и большего богатства поборами с воров и тем обеспечить себе выбора на следующее трехлетие.

Нет, выборная система у такого народа, как киргизы, положительна вредна; она порождает партии и тем служит только к упадку народа во всех отношениях, и в экономическом и моральном. Она возможна только там, где есть у народа чувство чести и долга, сознание своих общественных обязанностей, что предполагает уже большее нравственное развитие, именно то, чего у киргизов нет.

На должности биев, как и управительские, стали выбираться люди под стать последним: не по достоинству, а по количеству располагаемых ими средств на подарки и по отношению их к восторжествовавшему управителю.

Пали бии в нравственном отношении, понизился и нравственный уровень народа, стали бии снисходительно смотреть на преступления и поступки народа, как и управители, — увеличились эти преступления и проступки.

Нередкая отмена решений биев понизила их в глазах народа.

Если же случилось попасть на должность управителя не человеку наживы, и, сравнительно, с честным правлением, если случалось тогда биям постановлять правильные решения, то поднималась на них вся воровская шайка как один человек, не жалело ни средств на свое оправдание и загрязнение честного, а может быть, вынужденного порыва…

Мне известно подробно несколько случаев такой борьбы воров с управителем.

Само возникновение дел, которые возможно выиграть только грязными путями, показывает, что есть же значить какие-нибудь условия, создавшие возможность веры в торжество неправды над законом и правосудием.

Некоторые говорят, что партии в киргизских волостях полезны, что они открывают массу несправедливостей со стороны туземной администрации, много скрытых преступлений.

Это горькая ошибка. Кто не знает возможности киргиза на всевозможную гнусную клевету ради партийных интересов, тот только может утверждать это. Где контроль, где та сортировка, посредством которой можно было бы отличить у киргиза правду от клеветы, у кого найдете возможность и средства проверить это?

Нет, партийность, — стадность, это развитие только грубых и дурных инстинктов киргизов, нравственная порча народа. Это не есть борьба за убеждения, так как у киргизов, по совести говоря, пока нет никаких убеждений, а есть только толпа, руководимая для личных целей богачами. Убеждения создаются наблюдениями и знаниями, они есть результат умственной работы, освещенной внутренним духовным огоньком. «Куда ветерок, туда умок», как нельзя лучше подходит к характеристике убеждений киргизов.

По более важным преступлениям, — грабежи и убийства, кражи у русских, — киргизы судятся по русским законам. Но прежде чем киргиз попадет на скамью подсудимых, дело должно пройти через несколько рук: дознание, следствие, суд. Киргизы хорошо познакомились с этими порядками, им хорошо известны все обходные движения для парализации уголовного кодекса. Наша канцелярщина бумажное делопроизводство, требовало свидетельств и доказательств и в низ недостатка не стало. Явились ложные и подставные свидетели, для которых понятие ложной присяги все равно, сто выпить чашку кумыса. Это давно уже замечено нашими русскими мужичками и казаками предпочитающими кончать дела бийским судом, простым, но скорым взысканием, чем тянуть долгую канитель с дознанием и следствием и ничего не получить, если не имеется достаточно свидетелей для доказательства.

В степи совсем не бывало, кажется, случаев, чтобы киргиз привлекался к ответственности за принятие ложной присяги, не смотря на очевидность этого, тогда как прежде у киргизов, кроме всеобщего призрения, виновный в этом и даже простом лжесвидетельстве, лишался некоторых прав между сообщественниками, как, например, права быть свидетелем какого либо обстоятельства, права присяги и проч. За ложные же доносы 940 ст. уложения о наказании также не применяется; хотя в каждом деле, как бы в насмешку над ней, статья эта постоянно объясняется делающим вывод.

Не мудрено, вследствие этого, что киргизы практикую ложные свидетельства под присягой и ложные доносы в широком размере, не боясь никаких статей закона, точно закон не для них писан. Совесть же им ничего не говорит, потому что совести у них, кажется, совсем нет, по крайней мере, не проявляется она даже в домашнем обиходе.

В предыдущем очерке я говорил, что некоторые опытные дельцы-чиновники обучали киргизов искусству хоронить концы, указывая им обходные движения в делах, познакомили их с канцелярщиной и законами ее. Учение это пошло в прок, редких из киргизов не сумеет запутать и поставить дело так, что сам черт ногу сломит, почему и получается огромный процент оправдательных приговоров по делам с киргизами, даже громадный процент прекращаемых дел за бездоказательностью.

Но если уж киргизу придет очень туго, то он не жалеет расходов на наем адвокатов, — вторых киргизских профессоров, вложивших также не малую лепту в просвещение их, сообщив им способ выходить из воды сухим. Поговорим теперь об адвокатах, — киргизах и русских, так как один от другого в полной зависимости, одни других дополняют и адвокат русский не может обойтись без адвоката киргизского.

Почти каждый богатый киргиз и непременно предводитель партии, или же адвокатствующий киргиз имеет в городе, где сосредотачивается русское управление, своих благодетелей, своих советников. С ними-то они и ведет постоянные советы во всех делах, доходящих до русской администрации, через них же «обтяпывают» свои делишки. Прежде, для этой цели, не мало залучалось нужных людей и между служилым сословием, падким до подарков, не совсем это прекратилось и сейчас. Адвокатов развелось у нас как негодных галек в наших песках. Кому только, не лень, кому делать нечего, кому «не повезло» на официальной или частной службе, — тот у нас и адвокат. Найдете вы и отставных рядовых, чиновников, офицеров, дворян, мещан, и т. д. и т. д. Все они кормятся, а иные и наживаются исключительно адвокатурой и писанием прошений, — простыми писателями которых у нас хоть пруд пруди.

Мелкие сошки – адвокаты занимаются простенькими делами и дела свои обставляют также просто, так как взыскания по документам или написание «просьбишки» большого ума не требует. Это «не брехуны», потому что в наш ареопаг они почти не заглядывают. У каждого большого и малого писателя прошений имеются адвокаты киргизы, проживающие постоянно в городе. Это адвокатишки, за условленную мзду, берут на себя обязанность служить вывеской и вместе с тем рекламой для своего патрона. Такие-то живые вывески, ходячие рекламы и затягивают к патрону клиентов. При развившемся у киргизов сутяжничестве, болезненная страсть к подаче всевозможных просьб, разоряющая и разъедающая нравственное и материальное состояние киргизов и дающая возможность жить паразитным трудом их же общественным отброскам, питает не мало и наших русских «законщиков».

Никто не может отрицать, что адвокат есть необходимый общественный деятель и что обязанность его, как помощника страждущему от общественных неурядиц человечеству, почетная и почтенная. Адвокат также необходим обществу, как и врач, также он помогает человечеству в критические минуты жизни, как врач во время болезни. Но это настоящий заправский адвокат, каковых у нас к несчастью нет.

Адвокатство у нас порождено торговым людом, который не может обойтись в своих делах без их помощи. Даже в маленьких местечках, при малых торговых оборотах, люд этот рад сдать кому-нибудь возню получения долгов с сомнительных должников. Вспоминается мне при этом курьез из жизни маленького степенного городка. Некто Михель, в 1880-х годах служащий честно у судьи, надумал не хитрое дело. Видя, что адвокатов нет в городишке, а карманы торговцев ломятся от долговых документов, он, не мудрствуя лукаво, бросил свой честный, но неблагодарный труд и принялся за адвокатуру. Тот час повалили к нему клиенты и в непродолжительное время он получал по бланковой надписи документы, по которым не преминул произвести взыскания, а потом, пожертвовавши замком от запертой квартиры своей и частью чужой мебелью в одну прелестную звездную ноченьку скрылся.

И знаете ли по всему городишке только слышалось от тех же Тит Титычей, только не объегоренных им: «ловко оплел, отлично, молодчина». Редко слышалось: «каналья, пройдоха, плут» и то в ласкающей ухо форме, как будто бы восклицавшие завидовали тому, что «оплетение» то не ими сделано, не перепало ничего на их долю.

По многим нравственным мотивам некоторые считали Михеля правым: «на то, мол, и щука в море…».

Где теперь премудрый учитель жизни Михель, — неизвестно, но надо отдать ему справедливость: оставил он знаменательный след в жизни маленького городка, так как там теперь от адвокатов, кажется, открещиваются.

Случай этот один из многочисленных, и привел к тому, что у торгового люда существует традиционная осторожность и, проученный раз, — люд этот, готовый при случае и сам надуть кого угодно, уже не поддается на обман.

Не то киргизы. Кто только их не обманывал, кто их не обдирал, а ему все неимется! Положим, что обманывать и обирать киргизы и сами научились, что естественно, но от адвокатов их палкой не отгонишь. Один оберет – ни чего не сделает, киргиз лезет к другому, тот ни чего не сделает и оберет, — к третьему, и так до конца; до тех пор не иссякнет у него возможность давать, т.е. попросту, обмордуют, а виноватого нет.

Известно, что одна привычка порождает новую; это наклонная плоскость, по которой, обыкновенно, двигаются не ведая цели. Получившаяся страсть к сутяжничеству ищет и находит другой выход: он является, как человек уже опытный, руководителем и подстрекателем других к подаче прошений, является главным действующим лицом при раздорах и партиях, так как в это время подается всегда масса просьб, которые и пишутся знакомцами киргизского «законщика», как называют такого человека сами киргизы. Сутяжничество и подача прошений у таких людей все равно, как вино у пьяниц, карты – у картежников; без удовлетворения этой страсти – скука смертная. Он уже не хозяин, к хозяйству его не тянет, он стремится только стать нужным человеком в партии, тогда только «чувствует» в своей сфере. Большую часть времени ему приходится проводить в городе, на страже интересов порученного ему дела, при чем у него всегда имеется курьер для посылок в степь. Одним словом он представляет тогда из себя птицу высокого полета.

Таким образом, адвокаты-киргизы – это боевой продукт киргизской жизни. Они толкают людей сначала на ложный путь, который они сами прошли, закрывают путь истинный для того, чтобы сделать потом путеводителем в дальнейшей волоките.

9/10 киргизских прошений подаются зря, по научению сутяг, от нечего делать подателям; нужды в подаче их в большинстве случаев не бывает, все может обойтись заявлением или съезду биев, или управителю, или же уездному начальнику, которые никогда не должны отказывать в выслушании и принятии словесных жалоб. Но такова же сила привычки, — без прошения, оплаченного гербовым сбором, с рублевым и более расходом за написание, не обходится. Прошения же с вывертами пишутся далеко дороже и уже известными знатоками.

По крайней мере половина всех просьб оказывается не подлежащим удовлетворению, от многих прошений сами просители отказываются, говоря, что таковые не подавали. Чем объяснить эти обстоятельства, как не вышеизложенными причинами?

Крупная борьба, большие дела между киргизами, требующие не малых расходов, ведутся и крупные адвокатами. Эти лица покорные общему течению жизни, не упускают случая содрать солидный кушик с растерявшихся клиентов, не зная может быть, что куши эти собираются с ни в чем неповинной бедноты под предлогом участия ее в партийных интересах.

Интересов этих в сущности нет; есть, как выше говорено, личные интересы неспокойных членов общества и богачей из-за личного влияния на народ.

Но это еще бы ничего, что крупное адвокатство дерет крупные куши, — ибо большому кораблю большое плавание. Но некоторые из них пропитываются настолько интересами своих клиентов, настолько они близоруки к ним, что ставишься в тупик. Или это происходит от недалеко разума, или же от желания уверить себя, что кроме крупного куша существуют и нравственные мотивы – защита угнетенных. Такие адвокаты, вместе с клиентами-киргизами, не прочь обвинить противную сторону в самых грязных делах, в слепоте своей не понимая какую он ведут обоюдоострую игру, какую плохую услугу оказывают они обществу, считая чистой только ту сторону, ту часть общества, которая питает их карманы. Не додумались что ли они до того, что грязь клиентов невольно пристает и к усердным не по разуму защитникам грязи. При таких обстоятельствах, адвокаты наши являются уже не защитниками правды и закона, а только неразборчивыми людьми наживы, но зло обществу употребляющему свои знания, приобретенные, как бы то ни было, на общественный счет, а также и свой труд, «достойный лучшей доли».

Получается какой-то обезчеловеченный взгляд на людские отношения, который служит могучим стимулом к наживе и ведет за собой массу пороков.

«Здесь нас не пожалеют», обыкновенно говорят киргизы, вынужденные обратиться к адвокату ии чиновнику, припоминая платы прежних лет. Деньга-сила, говорит этот опыт, деньги корень всему. И потому с деньгами они вламываются всюду, не заботясь о чистоте дел, а заботясь только о том, как бы «надуть и адвоката и берущего дело» (Молодцы киргизы надувают сплошь и рядом адвокатов, которые потом в затылке чушут да жалуются: «я его оправдал, а он, шельма, надул меня, не заплатил вторую половину».

Конечно, если адвокатура единственный ресурс к жизни, то общество способно еше простить занимающемуся ей все, все и все. Но случаются в Сибири и другие типы. – Знавал я когда –то адвоката, состоящего на государственной службе по министерству финансов, получавшего очень солидное содержание, которому этот промысел был не под стать (говорят, что в Семипалатинске есть такой же). Одно которое-нибудь: или служить интересам клиентов (общества – сказать нельзя), посвящать им время, или же служить Царю, отечеству и тому официальному делу и положению, которые не обделили его двадцатым числом. Это, кажется, и в законе предусмотрено. Однако ж он куши рвал, и дела обделывал, и в ареопага выступал и двадцатого числа расписывался в получении оклада…

Говорили злые языки, что адвокат тот – не признанный юрист одного из губернских судебных учреждений. Но правда ли это, до сих пор не знаю. Даровитости в нем, положим, не усматривалось и его успех – каприз слепой фортуны, скорее же, что «на безрыбье»… Говорю, даровитости не усматривалось потому, что в защиты свои он втискивал выдержки из устарелых речей, о чем он благоразумно умалчивал, значит своего-то в голове чего-то не доставало.

Вспомним мы одного бедного веницианского хлебопека, печальная история о котором рассказывалась на суде на суде когда-то и… улыбнемся.

Я предполагаю, что лучше осторожно сидеть на девяти стульях из боязни не сесть между ними, чем неосторожно пускать пыль в глаза и служить мамоне. Но чтобы восседать «на девяти стульях», совершенно разных типов, нужно быть и девяти пядей во лбу, иначе это деление послужит только к ущербу целого и сделает не много смешным в глазах общества, имеющего свое мнение.

Я вспомнил адвоката-чиновника не потому, чтобы он достоин был особенного внимания, так как тип этот довольно заурядный в сибирских палестинах. А потому говорю и вспоминаю, что деятельность таких людей возбуждает невольную жалость к тому обществу, продуктом которого они, эти типы являются.

Все наше поведение, вся наша деятельность, ведь, нормируется теми принципами, той нравственностью, которые выработало общество. Чем чище, человечнее эти принципы в обществе, тем лучше и выше наше нравственное поведение.

Гг. адвокаты! Если честно вести сложные киргизские дела, надо понимать их хорошо, а для этого необходимо знать недурно обычаи, характер, историю народа, по которой сложились те обычаи и характер; нужно уметь отличать в нем истину от лжи, искренность от притворства, суть дела от того мусора, закидывают киргизы каждое дело. Необходимо не одно кабинетное изучение обычаев этого народа, при том через лукавый народ – своих клиентов, или заинтересованных в делах так или иначе лиц «одной стороны», — это будет «односторонне».

А пока дела будут так стоять, как сейчас, то делая пользу отдельным лицам, приносится громадный вред всему киргизскому народу, воспитывается в нем убежденность, что их грязные дела находят сочувствие и поддержку между русскими интеллигентами и что посредством этих интеллигентов можно проводить даже в учреждениях нового типа все то, чо делалось в ветхозаветных приказах, конечно, не даром.

Скажу более того, адвокатура, развившаяся до небывалой степени смелость киргизов ко всему, несогласному с уголовным кодексом, научившая обходить этот кодекс, принесла посильную лепту на развращение нравов киргизов, имеющих влияние и на экономическое состояние степи, так как смелость обходится во 1-х недаром, а во 2-х отвлекает народ от мирных занятий, от хозяйства и приучает к мысли, что лучше легкий способ наживы и в наше время, чем труд, так как легко нажитое не так жалко и потерять.

Конечно, я не допускаю мысли, чтобы это делалось кем либо умышленно, намеренно, тогда было бы уже преступление; обвиняю во всем я только один талисман – деньги, к которым современное общество слишком уже падко. Киргизы же, при крайней личной нетребовательности, сталкиваясь с «цивилизацией» и ее продуктами интеллигентами, расходуют деньги не жалеючи. К этому они, впрочем, привыкли издавна и их удивляют те люди, которые «не привержены» талисману.

Глас народа, — глас Божий, говорит русская пословица. Талейран же сказал, что общественное мнение умнее самого умного человека. Общественное мнение в данном случае говорит более, чем сказано выше о киргизах, чиновниках и адвокатах.

Не мешало бы прислушаться к нему и уделить, кто может, долю внимания киргизам, могущим быть очень полезным народом для отечества, если направить его умственные и нравственные интересы на общечеловеческий путь развития.

Пока же необходимо обратить особенное внимание на взаимные отношения киргизов и отношение к ним русской администрации; также на киргизскую администрацию, в особенности же на народных судей и их значение в жизни киргизов; не подрывать это значение русской властью, так как этот подрыв, не возвышая нисколько русских административных учреждений и лиц между киргизами, производит только безначалие в степи…

Пока же киргизы, это многообещающая народность по физическим силам, природному уму и сметливости, обречены тратить эти силы не на пользу себе и нашему отечеству, а в прямой вред экономическому и нравственному своему развитию, почему народность эта находится уже на пути к разложению.

Забытый.

Опубликовано 10 июня 1892 года.

«Незабытое» прошлое и настоящее киргизов. Очерки. (Посвящается М.П. Б-ной). Часть 1.

«Незабытое» прошлое и настоящее киргизов. Очерки. (Посвящается М.П. Б-ной). Часть 2.