Письма с русской границы. Часть 2.

Движение русских к югу, за Саяны, представляет несколько исторических фазисов: временная торговля казаков, тянувшаяся более полувека, попытки русских купцов сначала временно, наездом, потом более прочным образом утвердиться на берегах Кечика и Улу-кема и сектантское поселение на Усу. Одновременно с этим – золотые прииски по сю и по ту сторону хребта водораздела Уса и Улу-кема. Второй период, хотя более короткий, был богаче результатами: установилась постоянная торговля русских с урянхами, завелись постоянные поселения на русской границе и прииски. Дальнейшая стадия – основание Усинского округа, отдельного местного управления. Цель его ясна – он должен служить упрочению мирных сношений русских с заграничными кочевниками. Не ради же одной сектантской деревушки, не ради двух-трех приисков основывать отдельное управление. Основание этого управления было весьма счастливой мыслью. Я высказал это 5 лет тому назад и теперь держусь того же убеждения. Русская власть поставила себя там превосходно: сойоты сразу увидели, что перед ними нелицеприятный посредник в спорах с русскими. Последствия этого скоро дали себя знать. Раньше сойоты крайне враждебно относились к попыткам русских завести огород, теперь стала возможной проба начать земледелие. По просьбе А.М. Африканова, русские торговцы сделали опыт, распахали и засеяли землю на Уюкской степи, около тех мест, где когда-то была сожжена сойотами первая колония русских. Сойоты собрались смотреть, как русские пашут, но без всяких враждебных намерений и дивились только тому, какие большие пласты отрезает русская соха. Торговец Бяков выстроил заимку на притоке Уюка, Туране, и там поставил мельницу. Этим дело не кончилось: около Турана, года три тому назад, поселились русские, а в прошлом году там я видел уже 10 русских домов с огородами, пашней и поскотиной. Там семьи три сибиряков, четыре семьи из Воронежской губернии. Они шли на Амур, но кто-то соблазнил их, что есть мол вольные земли за Саянами необыкновенного плодородия, угодья вольные, лугов сколько хочешь. Это на Туране, а на Уюке рядом с заимкой купцов Сафьяновых поселилась семья из села Ужурского, Ачинского округа. Сойоты не трогали и не трогают их, может быть потому, что земля эта составляет почти выморочное имущество. Она принадлежит хошуну Мадар, родственному вымершим в Минусинском округе маторам. Если судить по географическим названиям это было когда-то большое племя: их было много на памяти живущих ныне людей в восточной части Минусинского округа; в томской губернии есть река, левый приток Абакана, Матор или Мадар; но следов маторов и в помине нет. Матор ныне заселен выходцами с системы реки Мрассу – черневыми татарами.

Между ними есть роды Сий, Кобей, Шорлар, Томнер, Карча, но Матиор нет. Почему-то это маторское племя быстро таяло везде, где оно соприкасалось с цивилизованными и более сильными народами. Так было и засаянскими маторами. Другие роды живут и множатся, не смотря на соседство русских, а от матор, после первого появления русских торгашей на Улу-кеме, т.е. в течении 20 с небольшим лет остались только жалкие обломки. И так, на земле вымирающих мадор или матор мы встречаем русскую колонию; но, где нет внешних препон, из создает русская бестактность. У новоселов уже были столкновения с русскими торговцами по поводу лугов и сенокосов. Забавнее всего, что каждая сторона предъявляла какие-то теоретические права на эти земли, хотя в сущности ни те, ни другие на эту земли никаких прав не имеют. Поселок ужурцев на Улюке представляет собой крепко построенную и хорошо обставленную сибирскую заимку. Ужурцы устроились так, как привыкли они обставлять себя в Сибири, где-нибудь на подтаежной заимке: крепко огороженные дворы, изба с горницей, завозни. Опытный глаз сразу решил, что место на Уюке будет потеплее и попросторнее Туранского. Двор полон скота, масса его шляется за Уюком, на лугу. Неурожай нынешнего года повсеместный на верхнем Улу-кеме не особенно обескураживает их. Не смущает их и то обстоятельство, что они поселились неведомо на чьей территории – на русской или на китайской – живут же торговцы, говорят новоселы. Если свое начальство будет гнать отсюда, не позволит селиться здесь – тогда другое дело, ну а с сойотами-то как-нибудь обойдемся.

Несколько иную картину представляет собой поселок Туранский. Здесь видим целый ряд избушек, построенных на российский лад, все постройки сколочены на скорую руку, но у каждого домика есть свой огородик с капустой. Репой, картошкой и подсолнечниками. Весь маленький поселок охвачен узенькой поскотиной, чего никогда не сделал бы сибиряк: тому давай поскотину сколько можно захватить городьбой. Обширный выпуск, широкая поскотина, в которой заблудиться можно – вот его идеал. Воронежцы руководствовались другими соображениями, чтобы к пашне поближе! И действительно, пашня у них в двух шагах от поскотины, но только не радует она в нынешнем году своих хозяев. Сухие ветра выдули зерно, в июне и июле не было дождей и на загонах стояли реденькие снопы, аккуратно сложенные в крестцы. У меня была кое-какая работа в Туране по съемке надписей. Около меня начала собираться толпа любопытных. Походка в перевалку, белые рубахи, черные волосы, смуглые лица – это воронежцы. Между ними замешались человека два сибиряков в ситцевых рубахах и азямах.

Как живет на новом месте, спросил я, — и начались жалобы.

В Ужуре зимовала партия воронежских переселенцев, отправляющихся на Амур. Здесь наслушались они от ужурцев о привольных землях на Усу, на Уюке вообще в китайцах или в сойотах. Хотя большинство знало об Амуре столько же, сколько об Уюке, но решило, что Амур лучше и только не большая группа семей отправилась искать счастья за Саяны. Были какие-то слухи, что кто-то зовет переселенцев в Сойоты, но слухи оказались неверными и им пришлось переселиться к двум избушкам сибиряков или правильнее усинцев, поселившихся в Туране. Тоскливо показалось новоселам среди чуждого населения: жители воронежских равнин попали в высокие нагорные степи саянские. Трудно: то жарко, то холодно, земля не такая как в Воронеже, нужно оберегать сойот, да и начальник говорит. Что не сегодня-завтра могут погнать их отсюда. «Живем здесь, праздника Божьего не знаем! Говорили, церковь будет, поп будет – ничего нет!» Кто это говорил, кто мог дать такие сообщения, объяснить не сумели мне легковерные новоселы. Вероятно, кто-нибудь, размечтавшись, сболтнул им такую штуку, как возможную в далеком будущем — этого и было довольно. Неурожай совсем лишил мужества новых пионеров. «Ждем только зимы, чтобы уехать отсюда» — говорили они.

— Зачем же зимы. Летом лучше и дешевле, особенно на плотах? – спрашиваю я.

— Страшно.

Да, страшно, действительно, когда тысячи пудов соли, целые колоды с рыбой сплавляются ежегодно по Енисею. Когда сотни людей с золотых промыслов каждую осень плывут через пороги, а им страшно. Ради этого «страшно» они просидят все лето и осень, поедут зимой по Енисею, станут платить дикие деньги по зимовьям за сено и овес, потеряют целых 5 месяцев, что при длинном пути на амур равно потере двух лет.

Нет, почтенный профессор Исаев слишком скоро решил, что сибирский крестьянин смотрит глазами сытого буржуа на всякого российского новосела и потому говорит, что российскому с сибиряком «не стянуть». Много случаев в сибирской жизни, которые ставят неприспособленного, непривыкшего к дикой природе новосела в совершенно безвыходное положение, над которым ни на минуту не задумается сибиряк.

Будет однако же очень жалко, если эта вторая попытка земледельческой колонизации Урянхайского края окончится ничем. Может быть туранские колонисты и не покинут края, но они все-таки останутся на бобах. Если им прикажут выселиться. Пограничный вопрос в этом крае запутался донельзя. Теперь трудно даже перечислить все те проекты и предположения о том, где находится «настоящая граница» по мнению разных лиц, но не об этом теперь речь. Зачем связывать вопрос о русских поселенцах непременно с вопросом о проведении русской границы. Было бы не в пример резоннее, по нашему разумению, добиться решения дела другим путем: выговорить русским право арендовать, занимать земли на долгие сроки на китайской территории. Вопрос о русской земледельческой колонизации даже и не ставится, не только не решается вместе с проведением пограничной линии. Во всяком случае, вся урянхайская территория по хребет Танну не отойдет же к нам, а между тем желательно иметь право селиться, заводить заимки и поселки во всех местах по долине Кемчика и Улу-кема. Русские скотогоны да золотопромышленники пока единственные лица, ведущие дела в Урянхаях; но не для них одних представляет интерес этот край. О золотопромышленности поведем речь потом, о скотогонах было писано уже довольно много, но почти ничего не говорилось об урянхайской земле, как колонии земледельческой, а она слывет и в Монголии страной хлеба. Из-за хребта постоянно ездят на вьюках монголы и загорские урянхаи на речку Дубасу, правый приток Бей-кема, за хлебом. Это впрочем, последний известный мне к востоку пункт, где по Бей-кему развито хлебопашество; но вверх по Хакему, по словам странствующих там усинцев, много мест, возбуждающих их зависть – «ах вот на Брене бы заимочку поставить», мечтают они; но я буду говорить только о тех местах, которые видел сам. Правый берег Улу-кема не представляет в этом отношении большого интереса. К берегу подходят высокие горы, долины речек расширяются только при устье и не обещают много; за то левый берег представляет целый ряд неровных степей, поросших прекрасной травой; Мадзалыком и Элегестом хлебопашество практикуется во многих местах; тоже самое можно сказать и о местности вниз от Элегеста; но ни где так не развито земледелие на Улу-кеме как в широкой десятиверстной привольной долине Цаган-ариха. Здесь как около русских деревень, приходится делать объезды и околесицы около каждого улуса, чтобы не помять засеянных полей. Посевы тянутся и по Чжакулю, т.е. слишком на 30 верст вниз по Улу-кему.

Долина Кемчика в этом отношении еще интереснее: речки Барлык, Больная и Малая Чу, Аксук и Алас, особенно поселение – местности земледельческие. Только примитивность способов возделывания земли у сойот мешает им обратиться в оседлый народ. Пашет урянхаец сохой, представляющей из себя две плахи, скрепленные под прямым углом и на одном конце насажен не то заступ, не то лемех. Соха эта прикрепляется к седлу, на котором сидит пахарь. Борозды крайне мелки, неправильны, в них бросается зерно буды (проса) или ячменя и тем кончается работа. Урянхи, как и многие другие восточные народы, большие мастера по части искусственного орошения; но при плохих способах обработки орошение одно недостаточно. Кроме того, при описанном способе пахания земли, больших участков обрабатывать нет возможности. Другое дело, если б там было допущено земледелие русское. Оно, во-первых, дало возможность русские прииски кормить засаянским хлебом, во-вторых, продукты земледелия нашли бы сбыт и в соседнюю Монголию. С общей точки зрения, кроме того, для нас несравненно полезнее, чтобы к нашим соседям проникал русский элемент в виде оседлого, земледельческого населения, а не полубродячих торговцев, которые сами вместо того, чтобы культивировать сойот, превращаются в полудикарей. Обороты русской торговли в пределах урянхайской земли не могут достигнуть обширных размеров. Сами размеры скотоводства и звероловства указывают возможные пределы. Может несколько большее развитие получит торговля солью. Но и для нее необходима русская оседлость и более систематическая эксплуатация соленых озер. Теперь же сойоты очень часто в разгар работы, когда плоты уже ждут груза, прекращают работу без всякого достаточного повода. Кроме того, право добывать соль дается местным сойотским начальством, а это капризное, невежественное и вечно пьяное начальство, дав дозволение, часто берет его преспокойно назад, не смущаясь тем, что нарушает данное слово, вводит торговца в убыток и лишает своих же голодных соотечественников хорошего заработка.

Д.К.

Опубликовано 12 января 1892 года.

Письма с русской границы. Часть 1.

Письма с русской границы. Часть 3.

1426

Видео

Нет Видео для отображения
RSS
Нет комментариев. Ваш будет первым!
.