Письма с русской границы. Часть 1.
Не один раз приходилось мне беседовать с сибирской публикой о наших русских делах на границе Енисейской губернии и Китая и теперь, рискуя надоесть читателю, я завожу речь о том же. В последний раз был я там в 1887 году – теперь, за четыре года многое успело измениться там. На первый взгляд можно подумать, что наша торговля сильно разрослась за это время. Штук 6 новых мелких факторий или заведений выросло за это время на Урянхайской территории, кроме того, много народа, особенно крестьяне Усинского округа, торгуют там в развозку; но ближайшее рассмотрение дела указывает, что ни цифры ввоза, ни цифры вывоза не возросли. Обороты по старому колеблются около ста тысяч и в гору не идут, да и не отчего: покупатель остался тот же, какой и был – бедный урянхайец и потребности его не выросли. Торговцев хотя и больше, но это только раздробление работы старых крупных фирм. Нынешние новые торговцы в сущности только комиссионеры: одни из них берут на торг товары у Сафьяновых, другие о Кочнева, третьи у Пашиных с обязательством разделаться скотом за товар. Главный рынок для сбыта мяса – по старому — Иркутск; но, благодаря чуме, свирепствовавшей около озера Косогол, близ Дархатской кури, выгон скота через Тунку уменьшился. В нынешнем году у Пашиных из 200 голов скота сохранилось только 30, другой гурт пришлось прогнать обратно и вернуть в Минусинск; торговля урянхайским скотом в минусинском округе никогда не была значительна, а теперь сократилась еще больше, благодаря установке карантинов и крайней дешевизне мяса в нынешнем году в минусинском округе. Один из урянхайских торговцев нашел более выгонным променять пригнанный в Минусинск скот на лошадей, вместо того, чтобы продавать его и угнать променянные табуны в Сойотию. Таким образом, затраченные на покупку скота деньги останутся в течение целого года без реализации. Громадную сенсацию произвело в мире сойотских торговцев учреждение карантинов по случаю слухов о чуме в соседней Монголии. Слухи эти упорно опровергались заинтересованными лицами, но теперь приходится признавать их неоспоримо верными. Усинский пограничный начальник с ветеринарным врачом сделали поездку в Монголию, до Ганданской кумирни, и теперь собранные сведения и вскрытия констатировали неопровержимо наличность заразы. Таковы факты, но выводы из них можно сделать различные. Я, например, никак не могу согласиться с тем, что чума по Тесу представляет серьезную опасность для Урянхайской земли и русских торговцев. Чума, подобная той, которую констатировали гг. пограничный усинский начальники ветеринарный врач Олтаржеский на среднем Тесе, не переводится в Монголии. В отдельных местностях и на севере, и внутри Монголии постоянно встречаются местечки, где зараза выхватила весь скот; но район распространения эпизоотии всегда очень ограниченный. У монголов и урянхайцев существует обычай дробить стада. Даже скот, принадлежащий одному владельцу, всегда разбивается на мелкие партии. В каменистой, сухой местности, как Монголия, не много мест, где бы можно было найти достаточно пастбища для стада в несколько сотен голов. Выбрав хорошенькое местечко, всякий хозяин старается занять его один и пользоваться им; скот в маленьком стаде, на просторе, лучше откармливается, травы хватает на более долгий срок, можно избежать лишних перекочевок. При первых слухах о чуме всякий, у кого есть возможность, откочевывает подальше от зараженного места. Что же касается до самой зараженной местности, то там, обыкновенно, выпадает весь скот почти поголовно, но трупов павших животных вы не встретите нигде. Павший скот съедается без остатка; кости, после хозяев, пожирают признанные санитары всего востока – собаки. Обеззараживание кож берет на себя природа: монгол не складывает их в амбары и завозни как русский крестьянин или скотопромышленник – они у него целое лето висят и сушатся на воздухе, а какой же органический яд устоит против могучего действия солнца и монгольских степных ураганов? Проезжая по Монголии, я часто встречал местечки, где невозможно было достать крынки молока, потому что зараза подобрала дойных коров, а рядом с такой местностью, верстах в 20-ти или даже меньше, скот ходит, как ни в чем не бывало. Передается чума в Монголии перекочевками и затем при прогоне скота, взятого в албан (в виде подати). Скот, собранный в албан, соединяется в большие стада из разных местностей и проходит громадные расстояния, например, от Кобдо до Гуй-хуа-чена, из окрестностей Улясутая в Долон-нор. Хотя из зараженных местностей скот в албан не берут, но уберечься трудно. Кроме того, албанный скот продается очень дешево – сборщики охотно меняют его на китайское сеебро, по раз установленной оценке, так как прогон скота на большое расстояние сопряжен с большими затруднениями. Таким образом, сомнительный скот из отдаленной местности может перейти в руки новых хозяев и разнести заразу. Третий способ передачи заразы – стада китайских купцов, собирающих скот по всей Монголии и сгоняющих их к осени на главные скотные рынки империи, преимущественно в Гуй-хуа-чен. Вообще же между самими монголами разных аймаков и даже хошунов перемещений сколько-нибудь значительных масс скота не бывает. Сношения между отдельными частями Монголии очень редки, — без дозволения своего начальства монгол не может покинуть своего хошуна, а дозволение выхлопотать не легко.
Ни один из способов переноса заразы не распространяется на урянхайскую землюю Албанный скот собирается там, но выгоняют в Монголию, но не наоборот. Ни один монгол, ни один урянхаец не имеет права, под страхом тяжелого наказания, перейти через разделяющую их линию караулов. За переходом наблюдают строже, чем за любым карантином. Китайские торговцы не допускаются в урянхайский край. Остаются перекочевки. Это представляет действительную опасность, но в интересующем нас случае, по всем вероятиям, беды не будет.
В прошлом году зараза свирепствовала на Тесе и на притоках его; но теперь падеж уже взял свою дань; летом кочевья урянхайцев и монголов близко сходятся между собой, так как и те другие переселяются в горные долины хребта Танну и его отрогов. Расстояние между кочевьями небольшое. Если бы зараза проникла из Монголии в Урянхай – действие е обнаружилось бы, в течении нынешнего лета. Летом близко сходятся между собой кочевья урянхов и их соседей. В это время все лезут на горы, где меньше мошек и комаров, а стало быть покойнее еи людям и животным. Летом, когда доятся коровы и кобылы, когда исхудавшие на зимней голодовке кони начинают поправляться, начинается беспрерывное гощение кочевников друг у друга. Все это способы переноса крайне прилипчивой заразы. Не смотря на такие способствующие распространению заразы условия, никто не слыхал о какой либо повальной болезни на рогатый скот в Сойотах в нынешнем году. Теперь шансы на перенос эпизоотии уменьшились; к зиме, как известно, эпизоотия всегда ослабевает, сверх того, — сношения между урянхаями по сю и по ту сторону хребта почти не прекращаются: одни перекочевывают на нижнее течение Брена, Элегеша, Цаган-арыха и на Улукем, другие, обитающие за хребтом, уходят с гор к Тесу, Эрцин-голу и Торхолыку. Между кочевьями тех и других образуется расстояние от полутра до двух сто верст. Грозит опасность не из Монголии, а с другой стороны, от своих, из Кузнецкого и Бийского округов. Благодаря чуме, скотопрогонные тракты из Кузнецкого округа, шедшие через Матур на Таштып и далее на Минусинский округ и Ачинский округ, через Чебаки (Покровское), закрыты безусловно. Бийские скотогоны нашли возможным все-таки обойти это запрещение. Они двигаются со своими стадами на Чулышман, потом через Чульчинское озеро спускаются по Алану, правому притоку Кемчика и выходят к границам Минусинского округа за р. Кантигирью около Арбатского форпоста. Здесь учрежден карантин; но по Сойотам, разумеется никакого карантина нет. Этим путем скот может легко перенести заразу в минусинский округ. Летом скот Абатских казаков с Большого луга пасется далеко в тайге и нет никакой гарантии против переноса заразы с карантинного скота на местный. Если желательно поддерживать и развивать заграничную торговлю на границах Енисейской губернии, было бы чрезвычайно полезно иметь там дельного ветеринарного фельдшера. В случае появления заразы в Урянхайской земле, можно для такого экстренного случая командировать ветеринарного врача и принять экстренные меры, например, запретить безусловно прогон скота пока не прекратится зараза; что же касается до скота до скота бийского и кузнецкого, то я не понимаю, почему тот же самый скот нельзя пропустить через Таштып, а через Арбатский форпост, лежащий в 30-ти вестах от первого, можно? Таким образом, дается возможность разбросать эту заразу по Урянхайской земле и наших усинских поселках, что вряд ли желательно.
Я говорил в начале своего письма, что теперь урянхайская торговля начала размениваться на мелочь, а потому и без того довольно пестрый состав торговцев становится еще пестрее. Нельзя сказать, чтобы это было выгодно для имени и поддержки уважения к русским среди наших гостей.
Я не стану вместе с Г.Н. Потаниным утверждать, что русские купцы в Урянхайской земле настоящие грабители; но еще менее я соглашусь с розовыми взглядами А.В. Адрианова, который выставляет их как образец для подражания другим, хвалит их умение, такт, добросовестность и т.д. Русские торговцы в урянхайской земле люди того же типа и уровня развития, как и бийские мещане, которые странствуют по Монголии, забирая там тарбаганьи шкуры, скот и разную мелочь, т.е. люди мелкой наживы, мелочные торговцы, явившиеся за границу никак ни в качестве представителей русской культуры, даже не русской торговли вообще, а русской торговли с инородцами. Бийцы учились своему делу на алтайских калмыках, минусинцы – около своих татар. Торговля подобная всегда нуждалась в контроле, а так как в первое время и вплоть до основания усинского пограничного комиссарства она была вне всякого контроля, то здесь было дано широкое место проявлению своекорыстных инстинктов и страсти к наживе. Было много жалоб на русских купцов со стороны урянхов и посторонние наблюдатели, а роде Г.Н. Потанина, строго порицали наших пионеров торговли, может быть слишком строго, но не без основания; однако же, явлений, подобных последнему времени, не было. Например, на одного торговца взведено обвинение в похищении 50 штук быков у урянхайцев. Чем объяснится такое неожиданное обвинение – покажет следствие; у же сама наличность такого обвинения – дело неладное. Обвиняли прежде наших торгашей за то, что они самовольно отбирали у сойот скот за долги, что они самовольно расправлялись своим судом с туземцами, было даже обвинение в убийстве; но чтобы русский торговец сам самолично угнал чужой урянхайский скот, попросту украл его, как последний сойот, этого мы не слыхали.
Другой факт еще замечательнее. Одного русского торговца на сойотском празднике местный бичечи, по нашему просто волостной писарь, приказал растянуть и наказал сотней палок – ссылаясь на то, что у нас, дескать, наши два царя живут в дружбе, а потому я, сойотский чиновник, такой же начальник тебе, как и чиновник русский.
Потерпевший говорит, что будто бы он не давал никакого повода к такой расправе, после которой он, кажется, с неделю провалялся в постели. Это, конечно, невероятно; какой-нибудь повод да был, но это еще не оправдание для поступка сойота.
Мнения русских в урянхайской земле по поводу этого факта как-то странно разделились. Одни утверждают, что этот торговец до того сжился и сошел с сойотами, что его нельзя считать за своего. Он, дескать живет как сойот, ездит на конях своих сойот-приятелей, пьет с ними и его уже не раз бивали сойоты. Все это имеет свое значение; конечно, русский мог спуститься до сойотства, мог драться с ними в пьяном виде или трезвом и мириться после драки. Все это, конечно, очень дурно; это компрометирует русских и они хорошо делали, что сторонились от такого товарища; но уже здесь не частное дело, не личная месть, а факт суда и наказания русского подданного каким-то сойотским писаришкой. Другое мнение русских. К которому готов присоединиться и я, отнеслось к данному факту гораздо серьезнее. Каков бы ни был побитый русский – говорят другие – он подданный Российской Империи. Если он, по мнению сойот, уже очень плохой человек, они могли настаивать на том, чтобы его не пускали заграницу; но судить его самолично, да еще наказывать телесно – это вещь не позволительная. Положим, пострадавший дурно держал себя, но против этого есть средство законное – выдворить его и не пускать за границу. Узнал я сейчас, что русский торговец, высеченный сойотом, вступил с ним в мировую сделку!? Признаюсь…
Как вы там себе хотите, а здесь вопрос не об одних сойотских торговцах. Много русских живет, торгует и ведет разные дела в Монголии, иногда вдали от всяких сношений и связей со своими земляками. Сойотский прецедент, если на него посмотреть сквозь пальцы, окажет худую услугу им. Не надобно забывать того, что по понятиям, господствующим в Китайской империи, сойот стоит неизмеримо ниже монгола; китаец-работник требует к себе особого почтения со стороны монгольского чиновника, а манчжур-писарь считает себя равным генералу из монголов. Как же станут смотреть в Китае на русского, с которым собственноручно расправляется нижний чин сойотской администрации? Этим, к сожалению, очень не приятным эпизодом, за достоверность которого ручаюсь, я и закончу свое первое письмо. Надеюсь до отъезда написать еще и второе. Здесь много интересного и нового. Неожиданные открытия золота, попытки русских колонизировать край и новый торговый путь в Монголию; Но обо всем этом уже до следующего письма.
Д.К.
Опубликовано 10 ноября 1891 года.