C. Ужур, Ачинского округа. Общественные дела.
Взявшись за письма о современной сибирской деревне я не побоялся обречь себя на повторение давно известных вещей. Перспектива – подогревать фактами соображения, давно потерявшие теплоту новизны – до тех пока не будет казаться мне скучной и бесплодной, пока для современной сибирской деревни ее неурядица не будет при всей своей давности – вечной юной.
Такое смешанное крестьянское общество, типом которого может быть общество с. Ужура, в своих общественных делах всегда будет идти вразброд. Тот слой крестьянского общества, который известен под именем «исправных» хозяев, — в большинстве случаев деревенские богатеи и кулаки, — в своих мнениях и решениях, в ущерб другим общественным слоям и преследует свои узко-своекорыстные цели. В силу своей зажиточности и дружества с писарями, заседателем и другой деревенской аристократией, этот слой приобретает, обыкновенно, исключительное (среди других слоев крестьянского общества) влияние на ход общественных дел деревни. Разновидность мироеда, умевшего на почве общественных интересов и под их прикрытием достигать своих личных целей и поэтому только интересующегося общественными делами, к сожалению, уже слишком часто. При таких условиях нижний слой крестьянского общества – бедняки, извесные у первых под именем «лентяев» и «пьяниц», — при решении общественных вопросов хоть и возражают, где могут, но всегда так робко, что их не слыхать за мирскими крикунами. В большинстве случаев они безмолвно подчиняются мнению своих зажиточных однообщественников. Кроме этой неурядицы, обусловленной имущественным неравенством и неравенством влияния на сходе, заимствующего свой свет от деревенской власти и аристократии, антагонизм старожила и поселенца вносит свою долю разногласия крестьянского общества в его делах. Но мало того, — этим разногласием в общественных делах пользуются различные, посторонние деревне лица, — будет ли то «барин», писарь, кабатчик и т.п., усиливая собой то или другое временное настроение общества и частные мнения его членов, или прямо вынуждая его делать все по своему. Напротив, в тех глухих (а такие еще существуют) деревнях, где имущественно все более или менее равны, где нет разъедающего ссыльного элемента, куда подолгу не заглядывает никакое начальство, — там замечается подчас редкая стройность общественных решений. – Чтобы не быть голословным, хотя в этих давным-давно известных соображениях о крестьянском самоуправлении, я дам несколько примеров, имевших место в данной местности в течении конца прошлого и начала нынешнего года.
В с. Ужур живет много всякого рода посторонних местному крестьянству лиц: складчики и кабатчики, торговцы, хозяева ремесленных заведений и т.п. (Хотя между ними есть и крестьяне других местностей, и мещане, и купцы, и лица привилегированного звания, но для удобства будем называть их общем именем разночинцев, в данном случае несколько неточным). Все они, в большей или меньшей степени, пользуются крестьянскими угодьями. Один владеет усадьбой, вывозит из лесу дрова; другой, кроме усадьбы и дров, имеет покосы и пасет свой скот на крестьянском выгоне; третий, кроме всего этого, имеет целые десятки десятин пашни (обрабатываемой мужиками за долги) и т.д. С точки зрения крестьян весьма справедливым было бы привлечь таких господ к отбыванию податной тягости, соразмерной степени их пользования крестьянскими угодьями. И, действительно, года два тому назад местное крестьянское общество обложило разночинцев (чел. 15) сбором в 10, 15 и т.д. до 50 руб. в год с человека. Но объекты обложения и не думали платить этого налога в пользу общества. Одни говорили, что они сами при самом своем поселении в Ужуре откупились от всяких настоящих и будущих платежей двумя-тремя ведрами водки, и указывали даже на приговоры, будто бы данные им местным обществом в этом смысле; другие же прямо говорили: «мужикам (таким-сяким) платить?.. Никогда!...» Тогда общество обратилось с жалобой к губернатору, и вот в декабре прошлого года «из губернии» пришла бумага, где разъяснялось, что общество имеет право облагать разночинцев, и предписывалось последним подчиняться приговору крестьянского общества. 21-го декабря были созваны на сельский сход все местные разночинцы, им была прочитана полученная бумага, и тогда же вновь определены размеры обложения. Кроме обязательства отбывать натуральные повинности, — «недельную» (обывательская гоньба) и дорожную, каждый из разночинцев облагался денежным сбором в размере, меньшем, чем прежде, хотя, как и прежде, от нескольких рублей до нескольких десятков рублей. Общество, собственно, определило только общую сумму обложения (кажется 150 руб., т.е. в среднем, по 10 руб. на каждого в год), предоставивши самим облагаемым распределить ее между собой. Но и на этот раз целое крестьянское общество не могло справиться с несколькими лицами. Правда, некоторые из этих последних, «чтобы заткнуть глотку», стали отбывать, конечно наймом, «недели», платя 3-5 руб. в год, но большинство до сих пор и не думает подчиняться общественному приговору. Я спросил у одного влиятельного на сходе крестьянина, почему общество не настоит на исполнении своего приговора насчет разночинцев, и указал ему на пример краснореченского общества, обложившего своих разночинцев сбором, доходящим до 200 руб. с человека в год.
— А что, Краснореченск «волость» али нет? – с живостью спросил меня, в свою очередь крестьянин.
— Нет, кажется, — отвечал я в недоумении.
— Ну, вот то-то и есть! – как-то обрадовано пояснил мой собеседник. Я продолжал недоумевать.
— Коли «волость», значит «барин», — видя мое недоумение, начал было объяснять он мне… Но я уже догадался…
И действительно, разночинцы рассуждают так: «уж лучше я 25 руб. дам заседателю, чем этим… (ряд ругательств по адресу общества)… Заседатель всегда нужный человек… за одно уже давать-то… А тогда и посмотрим, что возьмут с меня эти… (ругательства повторяются с новой силой)…» Таким образом, вмешательство «барина», держащего руку складчика, торговца и т.п., почти парализует такое несомненно справедливое дело, как привлечение к податной тягости лиц, пользующимися крестьянскими угодьями, дело, служащее в то время показателем общинной жизни в местном крестьянском обществе, при всей разношерстности последнего.
Вмешательство «барина» или «самого» до такой степени всегда искажало характер общественных крестьянских дел, что нередко даже дела, не антипатичные большинству крестьянства, решались «рассудку вопреки», лишь только в них вмешивался «барин» с своей алчностью… Такое решение получил, например, вопрос о школе, поднятый на волостном сходе 8 и 9 декабря прошлого года. Этот сход вообще интересен для характеристики местного крестьянского самоуправления, так что я расскажу о нем подробней. Сход состоял из волостных и сельских властей и выборных от крестьянских обществ (по одному человеку от 10-ти дворов) с присутствием ачинского окружного исправника и местного заседателя. Повод к нем у был вопрос о междудворной гоньбе, которую сход должен был равномерней распределить между сельскими обществами. Кроме того, на нем были подняты и разрешены и другие вопросы – о местной школе, постройке домов для причта, субсидии волостному писарю.
Школа помещается в прежнем здании волостного правления, красующегося теперь в одном из лучших в селе домов. Две небольшие низкие комнатки с трудом вмещают в себе 65 человек детей. В двух других, еще худших, комнатках живет учитель с семьей; тут же ютится сторож школы. Никакая вентиляция, а тем более существующая, не убавять непомерной духоты. Между тем число учащихся с каждым годом растет. Очевидно, что давно пора подумать о новом здании для школы, не говоря уже о квартире для учителя, имеющего на нее не меньшее право, чем хоть бы местный причт. В виду этого, еще в 1881 году (по инициативе, впрочем, властей) был составлен приговор об ассигновании на перестройку школы 1130 руб. Эта сумма должна была образоваться из сбора по 25 коп. с «бойца» («бойцов» тогда считалось в волости более 4,5 тысяч); но при составлении приговора она собрана не была; потом пошли неурожайные года, — так вопрос о перестройке школы и заглох. Но на волостном сходе 8-го и 9-го декабря он был снова поднят земским начальством, примешавшим сюда свои личные интересы, благодаря чему, по-видимому, он и не был разрешен надлежащим образом. А именно: земским начальником было предложено сходу – купить у одного обывателя-еврея Л. его дом с пристройками под квартиру учителю, перенести на имеющееся при нем пустое место теперешнее здание школы, лишь немного перестроивши последнее. За сувой дом, за перенос здания школы, за его перестройку Л. запросил 1500 руб. Несоразмерность «запроса» удивила даже самих ходатаев, прямо заинтересованных в этом гешефте, она испугала и мужиков. Последние оценили предложенный им для покупки дом в 200 руб. («гнилье, новым тесом обшитое…») и отказались от какой бы то ни было покупки его и перестройки школы. Таким образом, не в меру разыгравшиеся аппетиты собственника дома и слишком горячее участие в этом деле земской администрации оттолкнули мужиков от хорошего дела. – Огорченная неудачей местная земская власть распорядилась, под предлогом недоимок, засадить в каталажку трех-четырех сельских старост, наиболее ратовавших против ее предложения. После удаления в каталажку «вредных элементов» схода, предложения, вытягивавшие из мужицкой мошны ту или другую сумму денег, стали проходить свободней. Так, предложение – выстроить дома для двух здешних диаконов уже не встретило особенных препятствий. До этого общество платило по 5 руб. в месяц за квартиры диаконов. Подряд на постройку домов был сдан, по совету власти, одному местному кулаку, видевшему в нем лакомый для себя кусочек. Действительно, общество обязывалось доставить материал для постройки (Для этого оно купило на слом старый хлебный магазин, а недостающее количество строевого леса разложило по душам) (за исключением сосновых колод для дверей, окон и т.п., которые обязывался доставить подрядчик) и заплатить подрядчику 1000 руб. за одну только постройку в тесном смысле (Между тем как хорошие плотники берутся здесь выстроить большой, о двух половинах, крестьянский дом с надворными постройками за 150-200 руб., с хозяйскими харчами на три месяца. Хороший, просторный дом одного здешнего богача-крестьянина С. стоит ему, как всем известно, 300 руб., со всеми пристройками).
После того кА этот вопрос был разрешен сходом в благоприятном для земской администрации смысле «вредные элементы» были выпущены из «каталажки», тем более, что сама администрация не имела ничего более «предлагать».
По ее удалении, волостной писарь заявил сходу, что, благодаря ему, от волостных сумм за минувший год получилась «экономия» в 240 руб., которые он просил у схода себе в награду за… честность, должно быть. При этом он жаловался на скудость жалования, на необходимость держать много помощников, платить ежемесячные дани стоящим над ним… Мужики, с одной стороны, привыкшие считать волостные суммы добычей писарей и волостных чинов, а с другой стороны ценя нынешнего волостного писаря все же выше его предшественников, подарили ему эту «экономию», что составило, с годовым жалованием в 770 руб., более 1000 рублей!.. Эпилогом волостного схода было проглатывание нескольких ведер местной водки-воды, поставленных «в честь благодарности» волостным писарем, его родственником, взявшим подряд на постройку домов диаконам, и этими последними. Сход веселый разошелся, — «… Порешивши свою школу так оставить…».
Когда внешняя власть «барина», как, например, видно из только что приведенного описания волостного схода, своим грозным авторитетом (этот авторитет «барина» был достойно поддержан и сделался особенно грозным лет 6-7 тому назад, когда ужурцы нежданно-негаданно, за одно ясно и категорически выраженное нежелание уплатить какие-то старые, притом 50 лет тому назад выплаченные, недоимки, попали в «бунтовщики», и, как таковые, были судимы и наказаны – двое острогом по 1 году и 60 человек «каталажкой». Все это дело о «бунте» еще очень свежо и памяти ужурцев) вынуждает крестьянское общество делать по своему, то в таковых случаях все общество чувствует на себе гнет этой власти; оно как бы плотнее соединяется при общей подавленности в одно целое, не различая между собой ни богатеев-мироедов, ни бедняков-«лентяев, пьяниц», ни исправного старожила, ни презренного поселенца. Не то бывает, когда давление сверху или ослаблено, ил отсутствует; когда общество в большей или меньшей степени предоставлено самому себе. Тогда-то антагонизм богатея и бедняка, старожила и поселенца, обнаруживается вполне. Но, как уже было указано, решающий голос в таких случаях принадлежит богатею и старожилу. Вот пример, касающийся притом не одного общества с. Ужура, а всех обществ ужурской волости. Волостному сходу, собравшемуся 23-го марта нынешнего года в с. Ужуре, по поводу ссылки за конокрадство двух крестьян (один из поселенцев) с. Солгона, местным заседателем были предложены общественные запашки. По проекту предлагавшего, сбор с последних должен бы был поступать частью в общественный магазин, частью на уплату податей. Надо правду сказать, проект был представлен в таком виде, что большинству крестьян была ясна его осуществимость и целесообразность. С другой стороны, сход не мог не видеть, что, хотя инициатива идет от начальства, все же в этом деле трудно предположить со стороны его умысел устроить новую повинность. Дело было, по-видимому, чистое. Вопрос о том, что побудило начальство предлагать столь новое для здешних мест предприятие, каковы общественные запашки (нужно заметить, что заседатель, предлагая общественные запашки, не читал сходу предварительно никакой «бумаги», из чего сход заключил, что мысль о них в данном случае не исходит от высшего начальства), решался сходом очень просто: заседать знает, да и сходу известно, что в России есть такое «заведение» (т.е. общественные запашки), что высшее начальство поощряет его, — и вот заседателю захотелось дослужиться… Не знаю, правы ли были мужики, но в данном случае это объяснение поступка заседателя было важно тем, что оно успокаивало обычную подозрительность мужиков насчет всяких мероприятий и предложений сверху. Таким образом, давление начальства могло ощущаться только слегка; сход был в большей, чем обыкновенно, степени предоставлен самому себе, собственным элементам. Тут-то и сказалась во всей силе та разношерстность местного населения, о которой я говорил в начале этого письма. С одной стороны богатеи – в участии на ряду с собой в общественных запашках маломощного и неисправного элемента деревни – боялись найти как бы повинность в пользу этих маломощных и неисправных, за которых им придется чего доброго, работать, а это значит, по мнению богатеев, «лень» поощрять. К тому же богатеям нет нужды заботиться ни о пополнении магазина, что сделали за них, быть может, еще их деды, ни о ссудах, когда их амбары ломятся от хлеба. С неисправных же «ссуд и теперь не выбьешь». Далее, непривычка к ведению общественных предприятий выражалась в недоумении перед различными практическими вопросами, например, перед разделением труда между общественниками. Хотя тут нужно заметить, что подобные вопросы, как: «ну, скажем, убрали мы общественную десятину… склали хлеб… а кто же его будет караулить?!» и т.д., высказывались скорей, чтобы дискредитировать вообще им несимпатичное дело, чем чтобы серьезно остановиться на них; в сущности каждому было ясно, как просто разрешаются подобные вопросы. С другой стороны, крестьянин-старожил избегает всякого лишнего соприкосновения с поселением, составляющим изрядную часть домохозяев. Начать общее дело с этим последним старожил не сразу решился. Вот главные мотивы, почему только четыре-пять сельских обществ обширной Ужурской волости согласились завести у себя общественные запашки, огромное же большинство обществ, а между ними и ужурское, «отперлось» от них (Из числа принявших предложение об общественных запашках, солгонское сельское общество проектирует участие в общественных работах поставить в связь с «недельной» повинностью, причем участвующих в общественных работах проектируется освобождать от одной из обязательных в году «недель». Вообще же, не смотря на скептицизм богатеев, в населении не заметно никакой враждебности к новому для него делу, поэтому можно надеяться, что после нового обсуждения вопроса об общественных запашках, более подготовленная к нему волость решить его в утвердительном смысле).
Таким образом, в тех общественных делах, которыми имеет основание интересоваться ближайшая власть в лице, прежде всего, «барина», влияние последнего слишком заметно. В таких случаях наблюдатель иногда просто недоумевает, где же здесь община, общинный дух, всюду сопровождающий русского крестьянина? Подавлен ли он авторитетом «барина», или исчез, не устояв перед условиями местного хозяйства, сделавшими сибирского мужика столь своекорыстным?.. Впрочем, этот вопрос тот час же решался, как только наблюдатель обращал внимание на ту сферу общественных дел деревни, которая не вызывает пока еще никаких аппетитов у посторонних лиц в деревне, каков «барин» и ему подобные. Такими общими делами являются вопросы владения и распределения земельных угодий.
Карымов
Опубликовано 24 декабря 1887 года