Золотой город. Этнографический очерк. Часть 3.
Енисейск, как мы уже говорили, живет преимущественно тайгой, что сильно отражается на всей его внешности. Главные работы в тайге происходят летом, почему на лето город пустеет. Квартиры падают в цене, мастеровые сидят без работы, а доктора жалуются на недостаток практики. Осенью, когда все возвращаются из тайги, квартиры берутся нарасхват приезжающими «таежниками»; пустые летом улицы оживляются. Кабачки и притоны в эту пору освещены, гремят музыкой, нередко целые ватаги рабочих тянутся с песнями по улицам. Зимой происходит в Енисейске наемка рабочих на будущую операцию, а поэтому и безбашенное пьянство. Рабочие, получившие задаток. Щеголяют в новых азямах, подпоясанных широкими зелеными кушаками, в высоких бобровых шапках, перетянутых крест-накрест на груди. Но тех же самых франтов можно встретить в жалких лохмотьях, стучащих зубами в трескучие морозы.
К зиме оживляется и так называемое общество. Приезжают актеры, фокусники, акробаты и какая либо певица, дающая концерты «проездом» неизвестно куда, потому что через Енисейск лежит дорога только в Туруханск, куда певицы не ездят. Иногда даются любительские спектакли, концерты, литературные вечера. Для участия в литературных вечерах считается достаточным быть грамотным, а для концертов уметь кое-как пилить на скрипке или играть на фортепиано. Умеющих играть на различных инструментах в Енисейске довольно много, так как учиться музыке здесь сделалось даже модой. Быть может, впоследствии эта мода даст хорошие результаты, развивая в жителях понимание музыки, но теперь еще этого не заметно. Учат музыке хористы местного оркестра, состоящего всего из нескольких человек, музыкальное образование которых ничтожно. Способнее был оркестр прежде, под управлением даровитого капельмейстера-любителя Сциниона, в настоящее время умершего. Он занимался своим делом с любовью и пониманием, и я с удовольствием пользуюсь случаем упомянуть здесь его имя.
Балы, спектакли и маскарады даются в здании общественного собрания, которое было построено заимообразно на средства г. Харченко, уже почти сполна получившего употребленные им на постройку деньги. Для театральных представлений имеется в собрании особая зала со сценой. Конечно, зала эта не велика, но театр, сравнительно, чистенький и веселый, хотя не лишенный недостатков. На невысокой сцене зрителю слишком большими кажутся фигуры актеров, слишком громко раздаются их голоса и доносится хриплый голос суфлера. Ложа имеется только в один этаж, а вверху устроен раек, причем ложи представляют просто загородки из досок, в полроста человека, сделанные на небольшом возвышении пола. Для танцев есть особая большая зала с паркетным полом, но при большом стечении публики танцуют также и в театральной зала и даже на сцене. Танцевальные вечера, даваемые членами собрания, посещаются мало, но маскарады, которые тянутся в течении всей зимы, пользуются особой симпатией публики.
Маскарады здесь существенно отличаются от европейских. Это скорее семейные вечера, потому что все почти посетители знакомы, если не лично, то понаслышке, и легко узнают друг друга под масками. Большей частью маски даже снимаются под конец вечера. Главная привлекательность маскарада в разнообразии костюмов, о которых долго потом можно говорить, и в том, что каждый костюмированный является не только зрителем, но и актером. Публика снует по двум освещенным залам, садится в ложи театра, собирается на сцене; более солидные угощаются в буфете, или же играют на биллиарде и в карты. На Рождество и на маслянницу маскарады особенно интересны, ибо тогда собирается несколько сот человек, и каждый старается превзойти другого оригинальностью костюма. Иногда в большой толпе появится какая-нибудь неузнаваемая маска с обличительным ребусом на спине, и долго потом судачат об этом досужие кумушки.
В это время происходят в собрании отчаянные игры в карты, причем иногда появляется и запрещенный ландскнехт. К сожалению, у меня нет под рукой статистических данных о распродаже карт, между тем, из них читатель мог бы увидеть, с какой быстротой увеличивается страсть к карточной игре. При скуке захолустной жизни, карты получают особое значение, и любовь к ним растет по мере того, как нарушается патриархальный образ жизни и возрастает недовольство своим положением. В игре начинают принимать участие даже и женщины, и во многих домах карточная игра не прекращается с утра до вечера. Некоторые – между ними есть и чиновники – сделали страсть к игре доходной статьей, взимая в своем доме высокую плату с каждой колоды сыгранных карт. Кроме того, для карточной игры устраиваются так называемые «лотереи», где разыгрывают какую либо вещь. После розыгрыша, собравшаяся публика садится играть в карты, получая от хозяина только воду, а все остальные покупая на собственный счет. Многие занимаются специально устройством таких лотерей. Так как речь зашла о различных темных доходах, на счет эксплуатации темных привычек толпы, то упомяну еще и о зимовьях, устраиваемых для возвращающихся из тайги рабочих. В этих зимовьях всевозможными средствами и соблазнами обирают рабочих до нитки, чтобы потом вытолкать их вон.
Проституция в Енисейске не бросается резко в глаза, но тем не менее она сильно развита, а особенно зимой. Перед окончанием таежных работ, в Енисейск приезжают публичные женщины из Красноярска, или самостоятельно, или подряжаемая содержателями заведений. Кроме нескольких домов терпимости (кажется всех около семи), промышляющие развратом женщины живут еще на частных квартирах, иногда по нескольку вместе, что составляет уже целое тайное заведение. Обыкновенно эти притоны устраиваются поблизости кабака или пивной, на том основании, что «без прекрасного пола скучновато во хмелю». При этом почти ни один кабак не обходится без одной или двух проституток низшего разряда, поселяющихся в кабаке ко времени выхода из тайги рабочих. Положение проституток высшего разряда здесь не так печально, как в других городах, по причине недостатка в Сибири женщин. Живут они в заведениях, как в квартире, внося хозяйке за помещение и столь известную плату, хотя при этом многие из них влезают в неоплатный долг во время летнего затишья. Проститутки этого разряда иногда имеют перед собой «блестящую» карьеру, поступая на содержание к кому либо из таежных хозяев или служащих. Долгое сожительство создает привычку, которая под старость не редко заканчивается браком. Кроме утвержденных и тайных домов терпимости, имеются для богатых лиц сводни, из которых одна пользуется большой известностью, под именем «Варвары с гитарой»…
Но опустим завесу на эту грязную сторону енисейской жизни и перенесемся на Большую улицу, где зимой происходит гуляние при наступлении сумерек. По одной стороне улицы, на узких тротуарах, тянется сплошной стеной толпа гуляющих. Видны в толпе собольи шапки, енотовые шубы, здоровые румяные лица. Много встречается недурных женских лиц, но к некоторым, впрочем, над привыкнуть; отсутствие нервности в лицах, столь присущей европейским женщинам, делает сначала для русского столичного человека несимпатичными женские лица в Енисейске. Повторяю, к местному женскому типу надо привыкнуть, и раз вы привыкните, вы полюбите и здоровую невозмутимость лиц, и румянец щек, и простую грацию движений. Много девушек несется посреди улицы, управляя лошадью, с грацией и ловкостью, которые сделали бы честь любому кучеру. Лошадей хороших попадается мало, мало и хороших экипажей, потому что здесь даже и крупные капиталисты отличаются сравнительной скромностью жизни. Иногда по улицам «полкает», как здесь выражаются, какой либо письмоводитель ревизора с временной дульцинеей, прокучивая нахватанные незаконным путем денежки. Между тем, по немного сгущаются сумерки, и меланхолически-печально выглядит пестрая улица из деревянных и каменных домов разного калибра. В воздухе рисуются, блестя отражением последних лучей заката, редкие колокольни церквей, белые, с зелеными крышами и маленькими золоченными куполами. На улице зажигаются редкие огни, расходятся гулящие, и шум полозьев все реже слышится в наступившем вечернем сумраке.
Одно из зимних удовольствий жителей составляет езда на саночках со снежной горы, с катка, который устраивают к масленице на берегу Енисея. Каток тянется широкой полосой расчищенного льда на далекое пространство по реке, и на этой полосе видны черные фигурки скатывающихся людей, и с шумом полозьев летят вниз санки. Прелестен отсюда вечером вид на широкую, скованную льдом реку, где на противоположном берегу, в отдаленной дали, темной полосой рисуется лес, а налево, запад багровеет от заходящего солнца. В это время разговоры и смех разносятся громко в морозном воздухе, по широкой, снежной глади великой реки. До масленицы и во время ее, катком пользуется только низший, рабочий класс населения, а во время поста более чистая публика, не считающая грехом скатываться с горы. В это время, в пост, наступает затишье, как предвестье лета. Местное общество, мало религиозное в высоком значении этого слова, считает необходимым придерживаться в жизни мелочных формальностей церковных постановлений. Во время поста допускаются в собрании только литературные вечера и концерты, а многие смотрят даже косо на катание с горы. В одну зиму к посту каток был изрублен по настоянию городского головы, заключившего в этом смысле контракт с подрядчиком.
В марте Енисейск начинает пустеть, так как выбираются в тайгу на работу – хозяева, служащие и рабочие. В городе заметно оживление, но оживление печальное, озабоченное, перед летним застоем. Все чаще проходят через город ряды саней, нагруженных провизией, отправляемой на прииски, гонят целые табуны лошадей, проходят рабочие с котомками на плечах, с сосредоточенными и сумрачными лицами. Освобождаются квартиры, все меньше езды на улицах, и в сердце прокрадывается тоска, подобная той, какая охватывает человека в опустевшей квартире.
При наступлении лета, когда река вскроется и пронесет уже последний лед, город еще больше пустеет. Уезжают в тайгу запоздавшие золотопромышленники, которые оставались в городе до открытия летнего пути, хотя дорога в тайгу летом – а особенно в северную систему – неудобна. Оканчиваются занятия в гимназиях, и многие ученики уезжают на лето к своим семьям, в тайгу, или в деревню. Открывается навигация по Енисею, и на пароходах едут далеко за Туруханск рыбопромышленники и торговцы пушным товаром. Городские улицы в это время пустынны, особенно после обеда, в жаркий летний день, когда многие сидят запершись дома, с закрытыми ставнями. Ремесленники выглядывают в окна, поджидая заказчиков, скучают без дела приказчики за прилавками магазинов. Только собаки беспокойно бродят по улицам, отыскивая тени.
Многие жители летом проводят целые дни в поле, на гулянии, что особенно хорошо в первые теплые дни, когда не появлялось еще ни мошки, ни комаров. А этих насекомых в окрестностях такое громадное множество, что они делают несносным пребывание летом в деревне. Они проникают там в окна, в двери, жужжат и жалят непрестанно; единственное спасение от представляет так называемый «дымокур». Чтобы избавиться от докучливых посетителей, надо поддерживать целый день в комнатах дым, сжигая сучья зеленой хвои. В самом городе мошек и комаров немного, но вечером они вторгаются и в город, вслед за пригоняемым стадом, и тучами летают над головами прохожих. За городом же почти невозможно ходить без сеток, тюлевых и волосяных.
Но ничто не может удержать жителей от удовольствия прогулок в короткое лето, которое притом часто портится дождями на несколько дней. Сезон прогулок начинается народными гуляниями у кладбищ, так называемыми «семиками»; они происходят сначала у городских кладбищ, Самсониевского и Абалаковского, а потом и Верхней деревне, отстоящей от города в семи верстах. Сначала ездят в поле без определенной цели, но потом предлогом к гулянию служат цветы, ягоды и грибы. Я, к сожалению не натуралист, и даже не любитель цветов, почему и не могу дать о них читателям точного отчета. Знаю только, что здесь встречаются прелестные цветы, какие в Европе можно найти разве в искусственных цветниках; например, белая и желтая лилии, прекрасные оранжевые цветы, называемые здесь «жаркими» и т.д. Из ягод здесь дозревают сначала земляника и княженика, и последняя, по моему, самая вкусная из всех; к сожалению, вблизи самого города ее очень немного. Потом появляются малина, красная смородина, а потом уже черная смородина и черемуха, которые захватывают сезон брусники, кончающий лето. Черемуху здесь не только едят с удовольствием, чуть ли не предпочитая всем другим ягодам, но собирают еще целые мешки, сушат и толкут ягоду с костями, чтобы зимой приготовлять из нее пироги. Из ягод летом варят варенье, которое успевает всем надоесть ужасно за летнее время.
Многие летом предаются страстно охоте и рыбной ловле. К сожалению, в Енисейске еще нет относительно времени охоты никаких правил, и дичь уничтожается безжалостно. Вообще, при обилии природных богатств, здесь замечается крайняя небрежность в обращении с ними. Когда, например, сбивают кедровые орехи, то для удобства срубливают, чтобы не лазить на деревья, целые громадные кедры. Поэтому, в настоящее время кедры встречаются вблизи города только верст за 15, и то в небольшом количестве. Быть может, небрежной ловле следует приписать и уменьшение количества рыбы в Енисее, а особенно вблизи города, что сами жители приписывают исключительно появлению на реке пароходов. Лучшая рыба – стерляди, муксуны, нельма (из которых особенно замечательны два последних сорта, совершенно не известные европейскому человеку) – привозится в Енисейск в свежем виде из деревень, лежащих по реке. Из Туруханска привозят к зиме соленую рыбу.
Вблизи города нет крупного леса, всюду только мелкий и частый лесок, окружающий большие поля, заросшие высокой травой. Местность вообще плоская и неинтересная, и я сказал бы, что красивых видов не попадается вовсе, если бы природа сама по себе не была прелестна всюду. Прелестен вечером и этот мелкий лесок, и это плоское поле, над которым стоит ароматом трав, в воздухе, освещенном мягким светом летней угасающей зари. Прелестно в это время и незатейливое ночное пение птички, называемой «сибирским соловьем», которая пускает в воздух несложные, прерывающиеся трели, мягких тонов. Хорошо сидеть и у берега, при наступлении вечера, когда поверхность реки спокойна и гладка, как громадное зеркало. Далекий противоположный берег зеленеет и отражается в воде; изредка это отражение мутит и прерывает рябь.
Вообще же трудно сыскать что либо прелестнее Енисея, прелестнее этой громадной, пустынной реки, могучее дыхание которой, кажется, вечно веет над городом. Хорош Енисей и тогда, когда он хмурится и хлещет волнами и плоский берег, с жалобным журчанием; хорош и тогда, когда бывает величественно-спокоен и тих. На его громадной поверхности, до трех верст шириной, изредка только мелькают лодочки, неуклюже несется барка, да пароход просвистит, направляясь в Туруханск или Красноярск, или возвращаясь обратно. В Туруханск в настоящее время ходят четыре парохода, но по дальности рейса возвращаются только два раза в лето. Гораздо чаще, каждую неделю, приходит пароход из Красноярска, начавший ходить по реке в 1884 г. До тех пор, Енисей в этом месте считался неудобным для пароходства вследствие порогов, в которых впоследствии открылся удобный проход. Публика енисейская с торжеством встречает и провожает каждый пароход, особенно красноярский. Ко времени появления парохода, она толпами стекается на набережную и терпеливо выжидает, пока на отдаленной глади покажется дымок.
Но нет ничего лучше в Енисейске, как смотреть с бульвара вечером на закат солнца. Сам бульвар не представлял бы ничего интересного, если бы с него не открывался прелестный вид на реку, которому может позавидовать любой город. Публика, в большинстве бессознательно, чувствует всю прелесть этого зрелища, единственного в своем роде, и бульвар из двух тощих аллеек служит вечером любимым местом прогулок. Солнце закатывается за рекой, где она делает поворот, и небо в это время играет различными оттенками цветов, причем в самой реке получаются прелестные отражения. Тучки, синие, коричневые, зеленые, фиолетовые, расплываются и таят, исчезая в оранжевом отблеске заката. И долго еще, когда исчезнут последние лучи, горит розовая полоска на горизонте, ярко рисуясь в наступивших сумерках, где на спокойной реке дремлют черные силуэты барок и изредка выделяются трубы пароходов.
Вспоминая свою енисейскую жизнь, я чаще всего вижу себя в ясный летний день на одной из скамеек бульвара. Сколько мыслей прошло в моей голове на этом бульваре, какими различными ощущениями трепетало сердце! Как часто, в томлении грусти, я смотрел на ровную гладь великой реки, на радужные цвета заката, которые бледнели и исчезали, как исчезают проходящие впечатления.
Теперь, я вдали от Сибири и от сибирского города, где я прожил несколько лет, я с любовью вспоминаю эти минуты и шлю свой привет великой реке. Если иногда, на берегах ее, мое сердце и рвалось на части, то я находил успокоение при взгляде на ее чудные, мощно-спокойные воды.
А. Уманьский.
Опубликовано 12 июня 1887 года.