О происхождении Северо-Байкальских бурят вообще и тункинцев в особенности. Часть 2.

Есть монгольская пословица, да она же и русская, говорит легендист: «при всеобщей беде, всяк думает только о себе». Так, натурально, поступили в эту лихую годину и саин-ноиновские и другие Халзасцы; потерявши голову, забыв причины заставившие тункинцев и других переселенцев искать убежища у них, бросились частью к внутренним монголам, частью побежали к русским, именно поднялись – селенгинские, саин-ноиновские Атаган, Ачигабат, Хатачин, тушету-хановские Узоны и Цонголы, о которых сказано выше; а оставшиеся твердя древнюю пословицу монгольских мудрецов: «к чему человеку хлопотать попусту» и веря, что во всех делах есть роковая предопределенная сообразность с временем и обстоятельствами решились подчиниться обстоятельствам и покориться новому повелителю.

В то самое время, когда известный дипломат, граф Федор Алексеевич Головин, встречая непомерные требования со стороны маньчжурско-китайского посольства, кое-как мог заключить (1689 г.) трактат с китайской империей, судьба этой империи висела на волоске, как видели выше. Вся халха, оплот Китая со стороны России и Ойратов, по единогласному свидетельству наших монголов, бывшая в то время в ужасном брожении (самулга) готовилась к переходу в подданство России. Вот почему, понятно, о.о. иезуиты Томас Перейра и Жербильон, спутники китайского посланника, как люди хорошо понимающие тогдашнее положение дел «Небесной империи», казалось симпатизировали Головину; являлись к нему для тайных совещаний и переговоров, при чем quasi-шпионили. Последствия доказали, что святые отцы в интересах своего царственного ученика и друга отлично провели нашего дипломата. Освободившись же от русских хлопот, Кан-си вздохнул посвободнее; мог покончить дела с Галданом, а потом и прибрать халхаские владения в свои руки.

При таком плачевном состоянии дел, Тункинцы собрались на суглан (Сугланом называется большой, общий сход для решения общественных дел. Так именуются сборы инородцев по своим общественным делам и в настоящее время) для вырешения своего положения; много разногласили: — одни желали кочевать в орду Елетоа, тоже родственных через Будан-хатум, жену Буха-ноинову, как говорилось выше, а другие, напротив того, решительного заявляли, что последуют по следам их хозяев – Халхасцев в русские пределы, в Тунку, к своей родимой Мундурге. Последнее мнение одержало верх, чему, впрочем, много способствовали распространившиеся у Халхасцев, слухи: что на русский алмазный трон вошел новый Белый царь, батур Петер Иликсэй (Петр Алексеевич) – да какой царь! – который воевод, теснителей русского народа, строго наказывает и казнит смертью; неистовства хана Багабы прекратились вместе с потехой белых большебородых ратных людей – купать монголо-бурятские одушевленные существа в реке Ангаре (Нельзя не разъяснить тут эту фразу: Пахабов, по сказаниям монголо-бурят, имел, между прочим, страсть – угхор-угаха «мыть водой» т.е. крестить бурят. Если верить записке, сообщенной бывшим Английским миссионерам на Кудуне зайсаном Утаевым, то процесс пахабовского крещения состоял в следующем: просекши во льду р. Ангары прорубь, Пахабов сгонял к ней толпы бурят и буряток. Когда наступал момент погружения в воду, казаки связывали бурят человека по два, по три, прикрепляли эту вязанку к середине длинной жерди, брались за концы и, по поданному знаку, три раза погружали в прорубь), самого Багабы давно уже нет, а самое главное, что понудило суглан принять последнее решение, это то, что старики и старухи своей гнетущей тоской по родной стороне, оставленной тункинцами безо всякой к тому необходимости – а лишь из страха наведенного на них рассказами бежавших балаганских бурят, не давали просто покоя.

И так тункинцы собрались и потянулись в вожделенную родину, через Санагу. Обратный путь их через Саянские горы был по Ургудойской гриве (стало быть летом) и совпадает с 1695-м годом. Кочевники наши вышли на Тунку Жимчуком. Первыми лицами, встретившими тункинцев на торе и хойморе (на севере тункинской степи), были Атагаты и Хатагины, природные монголы саин-ноиновского княжества, убежавшие их Халхи раньше от погрома Галдан-хана. Старые хозяева на первых же порах прогнали незваных гостей. Атагаты и Хатагины должны были перекочевать к селенгинцам, составили два отдельный рода.

Между тем у тункинцев, когда они кочевали у Халхасцев, появился голубой огромны пороз, гроза халхаских быков, а подчас и воров. Также, животное это было грозой и всех хищных зверей, — тогда как, в кругу шаливших с ним братчат, отличалось истинно телячьим смирением. Понятно, что всем набожным старикам и старухам, на радость, ни что не помешало прийти к заключению, что пороз этот не простой пороз (буха), а буха-ноин, перерожденец, хубилган незабвенного их предка. И потому, усвоив быку-чуду дорогое название буха-ноина, тункинцы стали чтить его, как Хубилгана. В ту пору, когда тункинские монголо-буряты снялись и побежали, любимец их буха-ноин, шатаясь где-то по степям не мог примкнуть к своим стадам. Прошло около полугода со дня оседлости тункинцев, устройства, как стали все чувствовать отсутствие голубого пороза, хранителя их стад. Но вот, в одну ночь, укачивавшая неугомонного ребенка, какая-то старуха слышить… Что такое? – Сперва мычание, движение необыкновенное улусного рогатого скота, а потом как будто отдаленное мун-мэн (мычание) быка хубилгана. Еще минута… Мычание повторилось и повторилось так ясно. Что старуха, бросив люльку, выбежала из юрты. И что же? Саженях в пятидесяти от старухи стоял Буха-ноин, окруженный улусным рогатым скотом, словно халхаский хан своими подданными. Старуха, не помня себя от радости, закричала во всю мочь хугайлахо (возбудительный и призывной крик) и весь улус повыскакивал из юрт, сбежался посмотреть… Точно Буха-ноин.

Радости тункинцев не было предела. Впоследствии дознали, что Буха-ноин, когда увидел в халхе пустоплесье там, где кочевали его обожатели, обнюхав пепелище, жалобно замычал (мун-мэн), и почуяв направление взятого беглецами пути пустился к Санаге. Тщетно халхаские наездники кричали хугайлахо, гнавшись за ним с целью пресечь дорогу и воротить беглеца, Буха-ноин, перебрался через Саян по уркгудой-йн сардык и вышел в Тунку там, где неиссякаемы ручей Шэбыр-гархон впадает в реку Иркут (в недальнем расстоянии от кыренского дацана).

Вот почему шаманы, прославляя Буха-ноина, шествовавшего по Ургудойской гриве, и поют в своих молитвословиях:

Шэсэн газар-аса
Шэбыр-гархон уруслай,
Басан, басан газар-аса
Бардам хуши уруслай.

То есть

«Там где он останавливался
Произошел ручей Шэбыр;
Там, где он помет оставлял
Вырос великолепный кедровник».

Даже некоторые из ламаитов не прочь верить, что дивная кедровая алея на Ургудойской гриве есть произведение Буха-ноина, — произведение, выросшее из его помета; а ручей Шэбыр-гархон есть именно его произведение. Далее было выслежено, что Буха-ноин, перебравшись через Иркут, направился к «Бычьей горе», долго стоял и чесался между двумя вековыми лиственницами, выросшими на самой вершине этой горы, завернул в место Удаган (Еловку) и обогнул плато, на котором стоит ныне Хара-гужирская церковь, наконец добрался до кочевьев самих тункинцев (Из двух лиственниц, составляющих долгое время предмет благоговения для тункинцев, одна высится доныне на Шаманской горе; а товарка ее кем-то срублена. И странная игра случая! Человек, посягнувший на эту святыню, при очистке сучьев, прорубил себе ногу и умер мучительной смертью от антонова огня. Это вам скажут все тункинцы).

Что за ребяческие и пустые мелочи? Пожалуй скажет просвещенный читатель. Нельзя, если хотите, не согласиться с этим!...

Но взгляд образованного читателя и взгляд проникнутого до мозга костей вековыми предрассудками бурята – не одно и тоже. То, на что смотрит первый как на ребячество, как на сумбур. Последний почитает истинной святыней. Довольно сказать, что все места, по которым изволил шествовать оборотень Буха-ноина, где он любил отдыхать, где щипал траву, где пил воду и проч., все эти места в настоящее время составляют предмет благоговения тункинцев, а подчас и русских недоверков. Нет, слова «предмет благоговения» даже будет выражение слабое! Потому что бурят просто обоготворяет те места и предметы, которых касался его предок Хубилган! Так он приносит жертву и покланяется кустам, что у реки Саган-угхуна, уверенный, что под ним любил стоять Буха-ноин, покланяется Элэгхун-монсоку «песчаной горе», на которой он, коечно, имел боргюдугхун (место лежания), поклоняется ноин-тала «барской равнине», колоссальной самородной равнине, по которой он, вероятно, любил прогуливаться.

А торский известковый утес, известный всем, обитающим в восточной Сибири монгольским племенам под именем Буха-ноиней гходал (К северу от Тункинской Степной Думы) – Это магометанская Мекка всех бурят; ему оказывается особое благоговение – суеверными наши монголо-бурятами, воображающими себе, что их божественный пороз, по смерти своей, превратился в упомянутый утес! Трудно поверить, что тункинские монголо-буряты не только шаманисты, но и буддисты, до сих пор не смеют рубить лес на расстоянии семи верст от этого утеса. Также – что их опасения оскорбить святыню – тункинским буряткам, женщинам и девицам, строжайше воспрещается восхождение на гору, на которой высится этот утес. Наконец – и самим мужчинам, бурятам, дозволяется стоять только в полугоре во время совершения тайлганов (молебствие). Но все это так. – Сами хоринцы, иступленные буддисты, не редко приезжают по обету в Тунку для принесения жертвы Буха-ноину и для поклонения святым местам, освященным его стопами!...

II.

Сделав исторический обзор заселения северобайкальскими бурятами тункинской местности и древней жизни их в первоначальном их месте жительства по чисто народным – легендарным преданиям, не лишним будет дать место здесь и нескольким нашим, проверочным замечаниям.

Чисто народный, легендарный рассказ тункинцев о своем происхождении, по сознанию тункинских лам, спутан и обезображен излишествами до крайних пределов, do nec plusultra. Да это и весьма понятно: начав переходить из уст в уста с доисторической эпохи, когда все представлялось еще в хаосе, еще не обособилось и находилось в зачатке, рассказы эти в народе, не имевшем письменности, не могли не принять на себя оттенков внешних влияний. Поэтому встречаем всего в них понемногу; есть и эпос номада, при виде дивно-величественной местности с ее вечно-голубыми гольцами, в летнее время повитыми густым туманом (будан по-монгольски); есть и первичное, неопределенное, неразвитое мировоззрение идолопоклонника-шаманиста с грубым обоготворением и олицетворением сил природы, поклонением исконным знаменитостям его культа; есть и наносные пласты культа Элетов, отрасли Ойратов, к которым во время пахабовского погрома уходила большая часть бурят; есть даже малая толика и ламаизма с его волшебными превращениями. Конечно, все это в устах народа подладилось, сложилось и явилось в образе целого тельца, пресловутого Буха-ноина, праотца или, точнее выражаясь, воспитателя тункинских прародителей. Ведь только одни Тибетцы тщеславятся тем – что они произошли от обезьян, а наши буряты, хотя бы предки их и были боггаакшинами, если не навязываются в родство к какому-нибудь божественному оборотню, то уж наверно доводят восходящую линию до ставки Чингисхана (Даже тунгусские родичи – гантимировского ведомства, гудзинского рода, и те как-то, через главного вождя Чингисхана-Маголи, пристроились к Чингисхану).

А что, вследствие всех вышесказанных влияний, выработалась легенда о происхождении Тункинцев от Буха-ноина, это доказывается неоспоримыми фактами. Во-первых, и ныне еще можно услышать импровизированную песню тункинского бурята олицетворяющего свою местность; окидывая взорами волнообразные хребты Саянских гор, он величает их вечно голубым своим кормильцем-порозом, покоющимся с вечерней до утренней зари в объятиях туманной госпожи (Будан-хатун), причем восхваляет и качество дорогих деток этой четы Булагатов т.е. «соболей». (Булаган значит соболь – по-монгольски). В самом кормлении оборотня (сосании пупка Буха-ноина) скрывается иносказание, как это объяснял ширутэ-лама, настоятель Кыренского дацана (Доджэ Торчигаров). На взгляд людей, говорил этот старец, казалось бы от быка не дождаться молока, точно так же как и от гольцов ничего не получишь, кроме известкового камня; а между тем эти гольцы, подобно мифологическому Буха-ноину – питавшему своим пупком Булагата продовольствуют искон веков тысячи бурят промышленников. После таких воззрений, нет ничего удивительного, что тункинские: ламаит, шаманист, а с ними, крещенный бурятраспинаются за своего Буха-ноина, вековечного кормильца! Во-вторых, и ныне еще знаменитый шаман Аюша, творя жертвоприношения в присутствии тайши (давно крещенного и кавалера С. Владимира 4-й ст.) и кропя водкой к стороне Саянских гор восклицает: « Сах! Буханоину, порозу небожителя, — тому, который, когда был еще хашираком (3-х годовалым теленком), восемь раз оббежал все поднебесную, отыскивая своего хозяина; тому, который спустившись на Мундургу (Саянские горы), так ужасно замычал, что земля заколебалась, а Байкал выступил из берегов и потек в великое море (начало образования р. Ангары); тому, который утвердил свое седалище на Торе (как раз против ставки тайши), женился на Будан-хатун, сестре девяти юго-западных царей, вскормил и воспитал Булагата, Экирита и Хоридоя; тому, который, посредством своего каменного оборотня, проучил Эрем-буху (пестрого пороза) владыку южных стран и проч. и проч.». Наконец, в-третьих, сами ламы, подлаживаясь под старые народные предрассудки и языческие верования, позволяют себе окомпанимировать шаманам, конечно не без примеси кое-чего и из своей еще пропаганды. Вот факт. Упомянутый выше Ширэту-лама, в разъяснение на вопрос как разные шаманистские бредни могли примешаться к буддизму? – Сообщил письменно следующее: что «по преданию старец в незапамятное время, божество сокровище, победоносный Ричен-хан, сведя любовную связь с Будаг-хатун – супругой Элетского хана, убежал с ней в Тунку. А когда оскорбленный неверностью своей супруги хан, обладавший между прочим большой силой магических превращений, принял на себя вид пестрого пороза (Эрембухи) и пустился за беглецами в погоню, с злорадной мыслью примерно наказать виновных, Ричен-хан, узнавши об этом, превратился в голубого пороза (кжукхэ-буха), посадил на себя Будан-хатун и благополучно прибежал на Тункинские степи с своей дорогой ношей; для того же, чтобы задержать Эрем-буху во время его путиследования, Буха-ноин тоже с помощью магических превращений поставил на Уркудойской гриве своего двойника из камня. Эрем-буха с безумной яростью бросился на мнимого Буха-ноина и обломал о камень свои, огромные рога». Видите, насколько ламы внесли в свою религию языческие верования народа и, что замечательно, что пропаганда лам относительно переименования Буха-ноина в Ричен-хана, в ущерб шаманам, не осталась в Тунке бесплодной. Мало того, что шаманисты, от толкования лам, сбились уже с толку, известный монгольский лама Лудуб или Ду-руб, натворивший за Байкалом в начале сороковыхгодов нынешнего столетия множество чудес, описанных в «Буддизме» преосвященного Нила, воздвиг на вышеупомянутом седалище Буза-ноина, обыденный деревянный бумхан (род молитвенного дома) во имя Ричен-хана, совершил на нем эффектное богослужение и дал повеление тункинским ламаитам на будущее время камень этот называть седалищем не Буха-ноина, а Ричен-Хана, что и вошло уже в обыденную беседу ламаита у нас.

Что же касается до Элетского влияния на склад легенды о Бухан-ноиде, это видно из сведений о Бох-ноине, почерпнутых Палласом из легендарных сказаний калмыков. И в калмыкской легенде о Бох-ноине и в тункинской о Буха-ноине основные черты представляют много сходного. Начало джунгарских и дерьетских княжеских фамилий – пишет Паллас – по единогласным преданиям и хроникам калмыков восходит не раньше времени правления хосетского повелителя Ябоган-мэркгэна. Тогда у элетов, управляемых многими старшинами, возвысился один незначительный князек, известный у калмыков под нарицательным именем Бох-ноина или Лус-ун Хана «Царя драконов». Человек это был хитрый. В то время, как элеты не были еще далай-ламаитами, Бох-ноин, разыгрывая роль искусного шамана, сумел снискать среди своего племени великое уважение и так предрасположил к себе многих владельцев, что они соединившись избрали его своим Ханом. Бох-ноин не имел прямого наследника престола; но, благодаря своим фокусам и в этом случае ловко выпутался из затруднения: у него оказался сверх естественный сын и наследник. Вот как это случилось. Упомянутый выше повелитель Ябаган-мэркгэн раз во время охоты повстречался с прелестной девушкой. Это была дева-тэгри, прогнанная с неба на землю за какие-то шашни. Ябоган женился на этой красавице, и вскоре после брака отправился в продолжительный поход. В это время молодая жена его вошла в связь м Бох-ноином и родила сына, как раз перед возвращением домой своего супруга. Желая скрыть свое преступление она спрятала малютку под одним деревом. Бох-ноин, посредством шаманства, узнал о судьбе дитяти, взял его к себе и выдал за дитя, ниспосланное на землю небом. Так как мальчик окруженный густым туманом был отыскан Бох-ноином по указанию летающей над тем местом, где он лежал, совы (оли), то он получил название Олинда, будан также, а фамилию получил Цорог, потому что лежа под деревом сосал сок его, через случайно попавшийся ему в рот изогнутый сук, называемый цорог, и проч. Сличая эту элетскую легенду и Бох-ноине, с множеством тункинских – о Буханоине, невольно приходишь к убеждению, что между элетами и тункинцами есть что-то общее, родственное. У элетом, например, действующее лицо Бох-ноин, а у тункинцев – Буха-ноин. У элетов Бох-ноин – чародей, а у тункинцев Буха-ноин оборотень, хибулган. Затем, у элетов и у тункинцев выведена на сцену госпожа, имевшая любовную связь с главным действующим лицом; у элетов мальчик явился под деревом, а у тункинцев – Булагат, Экирит и Хоридой явились на берегу моря. У элетов малютка сосет сок дерева через сучек его, а у тункинцев найденыши кормятся (сосали пуп) у Буха-ноина и Эрем-буха. У элетов Бох-ноину усвоено название Лус-ун Хана, царя драконов, божества богатства, а у тункинцев Буха-ноин произведен в Ричен-Ханы, мифологического царя драгоценных камней; и у элетов и у тункинцев малютки признаны сверхъестественным продуктом. Наконец, у элетов малютка назван Буданом (туманом), а у тункинцев носит это имя обожаемая жена Буха-ноина!

Вопрос: как же теперь согласить элетскую легенду с массой легенд тункинских о происхождении тамошних бурят? Но, основываясь на свидетельстве лам, видавших элетов, что само наречие бурят имеет чрезвычайное сходство с наречием элетов «говор элетов и говор наших тункинцев – один и тот же» — говорят ламы, приходится составить себе мнение: чуть ли наши тункинцы не обязаны своим происхождением каким-нибудь элетским выходцам!!

Что же касается до сверхъестественной обстановке прародителей бурят, это фантазия, при посредстве которой номад на первой степени человеческого развития бессознательно изобретает и своих богов и своих предков, наделяя их сверхъестественной силой и необыкновенными подвигами, иначе сказать, создает мифы, составляющие необыкновенный язык фантазии.

Матер. Стат. Комитета.

Опубликовано в 1881 году.

О происхождении Северо-Байкальских бурят вообще и тункинцев в особенности. Часть 1.