Поездка в Кяхту. И по кругобайкальской дороге. (Начало).
В 6 часов Июньского утра, вовсе не прекрасного, пасмурного, я отправился через Байкал, из Лиственничной станции в Посольскую, на нашем стареньком, тогда единственном пароходе.
Через 6 часов при попутном ветре достигли мы Посольска; а на другой день я был уже Троицкославске.
Это город небольшой; всего 4-5 улицы; но зато одна из них версты на полторы, застроена большею частью красивыми домами. По ней шоссе, чего нет и в Иркутске, главном городе Восточной Сибири. Вот все, чем Троицкославск может похвалиться; но ни одного памятника старины, ни одного здания, которое остановило бы внимание изяществом, или хоть оригинальностью постройки. Кругом безлесые, песчаные горы. Песок везде; весь город на песке. Многие дома окружены песчаными холмами, которые надувает ветер: из окон едва видно небо. Ну уж город! Воду берут из колодцев, из родников. Впрочем есть речка Кяхта, которую какой-то проказник назвал в Северной Ичеле судоходною. На самом деле, это ручеек едва приметный, грязный.
В 4-х верстах от города, торговая слобода Кяхтинская, с большими красивыми домами, с богатой церковью, на постройку которой, говорят, издержано более полутора миллиона рублей серебром. Наружность церкви величественна, внутри все богато; но много пестроты, и по моему – мало вкуса.
И слобода, так же как город, на песке. Песок везде.
Несколько шагов от ворот Кяхты, и вы в Маймайчене. Входите в него воротами, на которых рисуются драконы и разные фигуры.
За ними совершенно иной мир.
По улицам, узким так, что два экипажа едва смогут разъехаться, шмыгают узкоглазые желтолицые Китайцы, в своих смешных высоких башмаках, с своими длинными косами, в белых и синих кафтанах, совершенно похожих на подрясники. Ослы и мулы медленно, важно тащат оригинальные крытые одноколки, из которых выглядывают Китайцы-богачи, или аристократы, сидя скорчившись и поджав ноги.
От главных городских ворот тянутся по обе стороны серые штукатурные стены, или заборы, с пробитыми в них входами, всегда затворенными, во внутренность дворов. Окна и двери лавок, фуз, выходят на эти дворы, застроенные кладовыми, кухнею и разными принадлежностями хозяйства.
Фузы состоят из одной, двух или нескольких комнат. В каждой широкие нары, покрытые циновками, коврами и подушками. Товары разложены в шкафах и на полках. В богатых фузах все чисто и опрятно. Свет и воздух входит в окна и двери, завешанные гардинами из тонкого тростника. Я спросил хозяина одной фузы: отчего в его фузее нет мух? Он указал на маленький лоскуток бумаги на стене, пресерьезно уверяя, что нарение Кон-Фу-цзы тут написанное, избавляет от мух фузу. В 2-х ил 3-х фузах между Китайскими куклами, цветами, картинами я видел куклы русского изделия: пастушки, барашки, разные статуйки.
Кроме узких улиц, в Маймайчене множество переулков и закоулков таких узеньких, что нельзя идти двоим рядом. Там бедные лавочки, в которых играли в кости и курили опиум.
Долго смотрел я на Китайца курившего опиум. Лежа на спине, с закрытыми глазами, он тянул из трубочки, и на лице его, которое то краснело, то бледнело, то конвульсивно подергивалось, выражались и наслаждение и страдание. Китайцы, как видно, любят опиум.
Проходя мимо их «понгро», я видел каждый раз густую толпу зрителей вокруг открытой театральной сцены. Актеры, декламируют монотонно, гнусливо, колотили себя неистово в грудь и по голове. Играли пьесу, в которой, как сказывал мой переводчик, оплакивалось давно былое время, когда царствовала династия неманжурская. Правительство, дозволяя такого рода представления, видно уверено в своей силе и прочности.
Китайская музыка не выносима для ушей европейца. Это дикие, пронзительные звуки, извлекаемые из инструментов странного и смешного устройства.
В кумирне было богослужение. Два деревянные гиганта одетые: один в платье из жолгой, другой из красной канфы, восседают на возвышении аршин на два один от другого. Физиономия желтого – кроткая, добрая, тогда как красный смотрит зверски: над головой его крестообразно мечи. Подле этих главных кумиров стоят почтительно колоссальные болваны по три с каждой стороны, одетые разноцветно. Множество цветов живых и искусственных расставлены в кумирне симметрически. Дымились пахучие свечи. У подножия идолов сидели бонзы, поджав ноги с книгами на коленях и бормотали молитвы. Народ проходя мимо кумирни, останавливался не на долго у низенькой решетки, которою окружено святилище, и равнодушно смотрел на идолов и на бонз, не выражая ни чем религиозного чувства.
В кумирне любопытный взор останавливается на разных украшениях: цветы, плоды и фантастические фигуры чистоты и отделки удивительной, изящной.
В каждой фузее меня непременно спрашивали: «како тебя позови?» предлагали чай ифрукты. Чрез несколько дней после первого визита, я был опять в этих фузах, и меня встречали, как старого знакомого, называя по имени и отчеству.
Любезный, обаятельный Н.Н. Сид., устроил обед в фузее одного богатого китайца. Обедало нас четверо, но кушаньев было столько, что были бы сыты человек двадцать. Начал было я считать блюда, но после сорока потерял уже и счет. Кушанья подавались в чайных блюдечках и чашках, сначала сладкие, десерт – потом соусы, жаркие, а в заключение варенный рис.
Каждый кусок соуса или жаркого обмакивался в уксус, из чашечек, поставленных перед каждым гостем. Я был предупрежден против китайской кухни: говорили, что китайцы едят мышей, ящериц, каракатиц; но отведав два-три кушанья, я ел с большим удовольствием все, что подавалось. Многие блюда, особенно маленькие свиные котлеты, превкусны. Если нас и накормили каракатицами и мышами, то надо отдать справедливость все было приготовлено гастрномически. После каждого кушанья, хозяин фузы наливал в стаканчики величиной с наперсток, горький напиток «майчула», чрезвычайно крепкий, просил «пиху» (пить) и чокался с гостями. Был и жаренный поросенок, блюдо официальное на Китайских обрядах. Его показали гостям прежде целиком, потом в соседней комнате разрезали на кусочки ножом, руками и даже зубами. Кожа поросенка была зажарена превкусно. Вообще бед был отличный. Из всего видно, что Китайцы любят поесть много и хорошо.
В Кяхте Китайцы бесцеремонны, как у себя дома: расхаживают по улицам, входят в дома и сидят покуривая из своих трубочек, нисколько не обращая внимания на хозяина. В Троицкославск приезжают они редко и то по какому-нибудь особому случаю. Видел я их тут один раз: это были два Китайские чиновника из Урги. Они привезли какую-то депешу из Пекинского трибунала в наш Правительствующий Сенат и письмо Кяхтинскому Градоначальнику от Ургинского амбаня. Градоначальник принял их, сидя на диване, окруженный чиновниками своего управления. Посланника вида вовсе не представительного, уселись в кресла, а свита их, пятеро или шестеро Монголов-замарашек, стала позади. После обычных вопросов и здоровьи Ургинских правителей, градоначальник спросил их чрез переводчика: знают ли они о трактате, который заключен с правительством их нашим Генерал-Губернатором? Трактате по которому левая сторона Амура и р.Усури отошли в наше владение?
Китайцы отвечали, что не знают об этом ни чего; и на бесстрастных лицах их, при этой важной новости, не выразилось ни какого ощущения. Но довольно о Китайцах.
В Маймайчене также жарко, душно и пыльно, как в Кяхте. Кругом его такая же безлесая, безводная несносная местность. Мне хотелось прохлады, лесу, зеленых полей, и вот я на берегах Чикоя в 35-ти верстах от Кяхты. Понимаю восторг путника, который долго шел по песчаной степи, под знойным небом и наконец увидел перед собою оазис цветущий.
Чикой, большая река с живописными берегами, покрытыми богатою растительностью, выходит из Китая. Кяхтинские купцы живут все лето в дачах на берегах Чикоя и Кирани, речки впадающей в Чикой. Трудно найти для дачной жизни места более приятные. Жил я там три дня, — как скоро они промчались! Не забуду гостеприимных Сид., Немч, Наз, Спеш. Спасибо вам, большое спасибо, добрые люди за ваше радушие и ласки!
-др.-
Опубликовано 4 ноября 1858 года