Нижнеудинская пещера. (окончание)
На завтра мы пробудились в четыре часа; утро предвещало день прекраснейший; окрестности явились во всей своей живописности и мы, гуляя по берегу, долго любовались ими. Перед нами тянулся хребет увенчанный древними соснами; над горою, где был виден вход в пещеру, возвышалась скала, в виде стены, на верху которой росли, подобно гребню, огромные лиственницы ( Удивительная вещь, как это может быть вековые деревья могли расти на таком грунте). Река здесь довольно широка, но от высоких и крутых гор казалась весьма узкою.
Взяв с собою все нужные вещи мы отправились к пещере. Один из проводников переправлял по человеку, в маленьком челноке, и нужна была величайшая осторожность, что бы не опрокинуться; между тем, пока продолжалась переправа, мы смотрели на противоположный берег, весь окаймленный розовым багульником, который невольно манил к себе наши взоры. По переезде через чеку, нам указали тропинку, проложенную изгибами на крутизне горы; надобно было держаться за деревья и обходить встречавшиеся камни. Лес начинал редеть, вместо него показался мелкий кустарник; инде пространство ыло покрыто травою, смешанною с песком и мелким щебнем. Поднявшись сажень на тридцать, мы сели отдохнуть. Товарищ мой, Иван Иваныч, чувствуя уже кружение головы и видя, что крутизна становится все выше и выше, возвратился назад с проводником своим.
Скоро и я раскаялся в дерзком предприятии своем: на каждом шагу встречались препятствия; при необыкновенной крутизне горы надо было беспрестанно перелезать через толстый колодник, или с большою осторожностью обходить его. Иные места поросли травою и папоротником, и между ними лежали пни, большею частью сгнившие. Это служило нам, правда, некоторым пособием при подъеме, но с тем вместе, угрожало и большой опасностью: при малейшей неосторожности, рука могла соскользнуть и мы подвергались опасности свалиться с высоты в несколько десятков сажень. Ко всем сим трудностям присоединилась другая беда – нестерпимый зной и неописанное множество мошек; но я не обращал уже внимания на этих крылатых неприятелей, помышляя больше о том, как бы не слететь, для чего и снял с себя сетку. Наконец подъем сделался положе и пользуясь этим мы решились отдохнуть. Я спросил проводника «скоро ли достигнем отверстия пещеры?» — Теперь, батюшка, ровно половина». Эти слова, признаться, меня довольно опечалили, потому, что я уже чувствовал большую усталость; но делать было не чего: надлежало призвать на помощь всю твердость и присутствие духа. Когда же осталась четвертая, может быть, часть подъема, опять встретилась крутизна, едва ли не перпендикулярная; обойти ее было невозможно; возвратиться назад тоже нельзя. Что осталось делать? – Решиться продолжить путь. – С величайшим усилием мы добрались кое-как до овальной покатости, где можно было опять остановиться для отдыха. Пот лился с меня градом и на мне не осталось кажется сухой нитки. Я осмелился взглянуть вниз – и страх объял меня: самые высокие, вековые лиственницы были под ногами. Отдохнувши с четверть часа, мы пошли далее: с этого места начался лес, из крупных елей и мелких сосен, стало положе и отверстие пещеры нам представилось (Перпендикулярная высота от подножья горы до отверстия пещеры около ста сажень). Я тотчас велел разложить огонь и сделать дымокур от мошек, наших мучительниц. Вид с этого места очарователен.
Отверстие пещеры находится – как выше замечено, у подножия скалы, возносящейся перпендикулярно сажень на десять. Пещера образовалась в шифере и в сером песчанике, смешанном как видно с алебастром и известью. У входа в пещеру мы увидели большой четвероугольный камень и ледяные столбики, сверху округленные. Мы отломили и растаяли один из них, чистый как хрусталь и утолили нестерпимую жажду. Из отверстия пещеры дул ветер и холод был чувствителен.
На подъем до пещеры, мы употребили более двух часов. Отдохнув от сего путешествия, не столько продолжительного, сколько трудного, мы пошли в пещеру, взяв с собою свечи и лучины.
Отверстие пещеры сначала было довольно пространно, но вскоре сделалось низко, так что надобно было наклоняться, а далее – ползти на пространстве трех или четырех сажень, по грунту из острых черных камней. Потом пещера стала постепенно расширяться; наступил песчаный грунт, смешанный со щебнем; верх и стены состояли из известкового камня, воздух же был чист и холоден. Мы то спускались, то поднимались коридорами, инде узкими, инде довольно широкими и высокими, пробираясь чрез громады камней и встречая по сторонам глубокие пропасти. Прошедши таким образом до ста сажень, вступили мы в пространство, имеющее в ширину несколько сажень. Между камней, расположенных уступами, лежали ледяные глыбы, от которых распространялся холод, простиравшийся до -10°.
Верх становился выше и в некоторых местах разделялся на два и даже на три свода; рука искусного художника едва ли б образовала такую правильность; в иных местах, на потолках торчали глыбы, готовые, казалось, обрушиться и погрести отважных путешественников. Самая значительная в том месте высота пещеры простирается сажень до трех. Между тем грунт земли был ровный и твердый, покрытый слегка беловатым песком. По миновании значительного пространства, путь начал неприметно суживаться; при том надобно было проходить чрез большие острые каменья и, то спускаться вниз, то подниматься на высоту.
Освободясь с большим усилием из этого узкого хода, я усмотрел в боку на огромном алебастровом камне, покрытом какою то сероватой материей, надпись: «здесь был Лоскутов» и далее во многих местах иссеченные слова: «с нами Бог». – Потом вступили мы в обширный зал, в длину сажень тридцати, в ширину двадцати и в вышину более пяти. Он имел фигуру неправильного многоугольника, а свод его был овальный, состоявший из нескольких полукругов черного цвета. Свечи издавали слабый свет, едва мерцающий. На полу лежали громы камней (Иные из камней величиною сажень в пять) различных форм, и между ими замечены были ходы вниз и открывались новые бездны наподобие колодцев.
Выйдя из зала, мы встретили два коридора – на право, и на лево; ещё замечались другие ходы. Теперь спрашивалось, куда идти? – Подстрекаемый любопытством, я избрал путь в правую сторону. Предосторожность требовала, чтоб одного проводника оставить со свечею у того места, где шло разделение ходов, дабы не заблудиться и опять выйти к прежнему месту; но ясачный уверял, что эта предосторожность напрасна, и что ему известен каждый ход в пещере, где он был несколько раз. Мы поверили словам его. Коридор тянулся зигзагами, и мы только углублялись в подземелье, то восходили на большую высоту, встречая между тем, явственные на камнях надписи, как то: «лекарь Солухин,» «Е Лоскутов» и пр (И я сделал на трех камнях надпись, что тогда то осматривал пещеру). Во многих местах были найдены нами обломки деревьев, много толстых шестов и сучьев, почти окаменелых, и я взял с собой окаменелый гриб, в четверть аршина в диаметре. В одном месте лежала сажень, которую, вероятно, кто-нибудь делал измерение; много встречали мы ноздреватых камней, на подобие капельников, весьма легких; заметили череп огромного животного, который имел в поперечнике около полуторых аршин, и без сомнения принадлежал к несуществующим ныне породам. Судя по черепу, животное, которому принадлежал к несуществующим ныне породам. Судя по черепу, животное, которому принадлежал он, было необыкновенной величины.
Чем далее мы шли, тем переходы становились уже, и потому мы решились идти обратно, но пройдя сажень до пятидесяти и будучи развлечены рассматриванием разных окаменелостей, встречающихся на пути, незаметно миновали то место, от которого надлежало пройти в зал и свернули в другой коридор. Удивляясь как долго мы не можем дойти до зала, я стал сомневаться: местоположение в самом деле изменилось, и три новых коридора представилось изумленным взорам — в который же из них идти? Была задача трудная. Тут все в один голос произнесли горестную, ужасную истину: мы заблудились. Трудно представить себе весь ужас, какой поразил меня при сем слове. Один из коридоров оканчивался огромным камнем; другие два вели на высоту. Что оставалось делать в таком положении? Вперед ли идти или воротиться? К увеличению нашего страха, свечи догорали и едва освещали предметы. Сберегая остатки свечей, мы зажгли лучину, но она не горела, по причине сырого и спертого воздуха.
Я долго крепился, наконец присутствие духа меня покинуло. Даже ясачные, более обычные к подобным явлениям, приметно испугали и не знали, что делать. Смотря друг на друга, мы заметили необыкновенную перемену в себе и смертельную бледность. Я стал упрекать проводника, которому велено было остаться у самого входа, и который не исполнил этого; винил собственную свою неосторожность, что не взял шнур и что мало было с нами свечей, но мог ли пособить горю подобный упрек? Надобно было со всею покорностью и готовностью предоставить себя Тому, без воли Которого и волос с головы нашей не спадает. Все мы не шли, а блуждали как тени, сами не знаю куда: для нас равно было гибҌльно и идти, и оставаться на одном месте. Громады камней черного цвета инде торчащих на потолках и на стенах, в других местах выходивших из пространной бездны острым углом, ужасали нас подобно страшным приведениям. Среди мертвого, глубокого молчания мы наудачу пошли вперед, все углубляясь в подземелье, но еще более спутались. Перо мое не в состоянии выразить того, что я чувствовал в эти страшные минуты. Боже мой! думал я, ужели погибнуть мне в этом подземелье? Ужели не суждено мне видеть более родных и милых моему сердцу? Страшная мысль о смерти представилась мне со всеми ужасами. Участь истинно жалкая готовилась нам: быть погребенными заживо, умереть голодною смертью! Посреди печальных дум, которые потрясали мою душу, мы по общему согласию пошли назад, но куда идем не знали сами, Один из проводников уверял меня, что коридор ведущий в зал, остался позади и что мы его уже миновали. Пройдя около получаса, мы действительно начали замечать некоторые предметы, как бы уже нами виденные, а бывший со мной для услуг казак (При командировке чиновников в уезды, отряжались к ним казаки Городовых полков) усмотрев надписи, о которых упомянуто выше, вскричал с не описанной радостью: «слава Богу, мы спасены». Тогда мы бросились почти бегом, хотя спотыкались и падали почти на каждом шагу, наконец увидели слабый свет, пробивающийся в отверстие пещеры, и возблагодарили Проведение, что оно спасло нас от угрожающего несчастья ( Все коридоры исключая тот где мы заблудились, состоят не менее полуверсты). Свечи все почти догорели: еще несколько минут и нас бы застигла гибельная темнота, посреди которой уже не было бы ни какого спасения. Когда, выйдя из пещеры, мы устремили взор свой на окрестности, они представились нам гораздо картиннее; солнце сияло и золотило все предметы, лучи его отражались в светлых водах Уды, в синеющейся дали рисовались виды исполненные живописности. После такого ужасного страха, красоты природы ещё сильнее действовали на душу.
Восторг, что мы избавились от смерти, хотя и велик был, с чем конечно всякий согласится, но непродолжителен: я мгновенно представил себе неимоверные усилия, какие предстояли при спуске с горы. Собрав все мужество, я по довольном отдохновении решился испытать трудности; жар был нестерпимый, мошек легионы. Дошедши до известного крутого спуска, мы встретили явную опасность: спуск был так крут, что ноги катились и изменяли нам; удержаться было не за что, исключая гнилых колод и неверной травы; сажень изъятая из пещеры, служила нам некоторым пособием. Я почти решался было возвратиться и искать лучшего спуска, но меня уверили, что невозможно найти его (Я слышал по прибытии в Нижнеудинск, что к пещере есть действительно другой, легчайший, хотя и дальнейший путь, по узкой лощине, расстоянием от места, по которому шли мы, на полверсты. Для чего не показали нам проводники этого легчайшего пути не известно). Делать нечего: надобно же было как-нибудь спуститься. Видя робость мою, ясачные общими силами поддерживали меня. Наконец, испытав все возможные трудности, я благополучно достиг подножия горы и все мы расположились отдыхать ( Пещера эта известна около двух столетий и открыта Тунгусами зверопромышленниками. В последствии, нарочно осматривали пещеру казаки, как говорит предание, но не достигли удовлетворительных об ней сведений).
Здесь кстати упомянуть, что на путешествие наше мы употребили поле полусуток: пошли с места в 5 часов утра, в пещеры пробыли около пяти часов и возвратились назад уже в шестом часу вечера.
Переправясь через реку, достигли мы нашего бивака. Товарищ мой Иван Иваныч, столь долго нас дожидавшийся, не знал что и подумать о такой медленности, и предаваясь различным предположениям, только похаживал по берегу. Тут начались рассказы и Ч., узнав в какой находились мы опасности, слушал меня с ужасом; и в самом деле спутники мои, не могли бы подать нам никакой помощи. Хотя бы даже он и решился идти в пещеру с оставшимся при нем проводником, но как бы отыскал он нас, когда не было у него свечей?
Обед был давным-давно готов и удовлетворив голоду, я повергнулся в объятия морфея. С рассветом следующего дня начали мы приготовляться к обратному пути. Кони наши, наевшись тучной травы, мчали нас во весь опор, так что в 8 часов утра достигли мы жилищ инородцев, где и отдохнули порядком. Не взирая на дурную во многих местах дорогу, мы ехали скоро на свежих лошадях и рады были, что достигли цели своего желания. После это памятного в моей жизни события протекло двадцать шесть лет, однако ж и до ныне я не могу забыть день девятого Июля.
Иркутянин.
Опубликовано 24 апреля 1858 года.