Крестьяне в сибирской тайге. Часть 1.
Жизнь сибирского таежного крестьянина уже сама по себе, вследствие своей оригинальности, не лишена значительной доли интереса. Но этот интерес становится еще значительнее, когда мы обратим внимание на то, что многие исконные черты крестьянской жизни, крестьянского миросозерцания, могли во многом сохраниться нерушимо в глуши, ярче там выступить, благодаря большей защищенности захолустья перед влияниями городской цивилизации. В этом, надеемся, читатели убедятся сами при чтении описания одной из самых захолустных сибирских деревенек, представляющих собой как бы аванпосты оседлой жизни среди непроходимых, широко раскинувшихся лесов Сибири. Мы позволяем себе так подробно останавливаться на жизни ничтожной, бедной, забытой людьми и Богом деревушки, именно в виду только что высказанного нами предположения, и потому еще, что многие черты ее жизни присущи почти всей таежной Сибири. При описании деревушки, мы часто будем пользоваться письмами и рассказами очевидца, прожившего там больше года в крестьянской хате.
В пустынной Пинчугской волости Енисейской губернии, по притоку Ангары (Верхней Тунгусски) Чадобцу, лежит маленькая деревенька Яркино, находящаяся от ближайшего города Енисейска в расстоянии 600 приблизительно верст. Свернув в сторону от почтового тракта, ехать приходится сначала по реке Ангаре – сухопутной дороги там еще не существует; — потом, как выражаются местные жители, трястись верст сто «на вершни» (т.е. верхом), по тропинке, проложенной среди тайги. Эта тропинка выложена вся бревнами, чтобы лошади не проваливались в тонкое тундристое болото, хотя и при этой предосторожности случается, что они часто пропадают, завязая в «озерине». По Ангаре, с ее живописными, отвесно высящимися берегами, на которых кажутся маленькими растущие на краю их высокие сосны и лиственницы – еще встречаются деревеньки, но все реже и реже. На север от Ангары, на полпути к Яркиной, попадается только одна деревушки Юрокта, в 10 домов. Дальше Яркиной совсем нет селений, только угрюмая тайга раскинулась на тысячи верст. По ней бродит смелый охотник-тунгус, рыщет и мохнатый царь тайги – медведь, бегает быстроногий лось. Само Яркино лежит на низком, болотистом берегу Чадобца, буквально «средь топи блат», весной затопляется совершенно, и вода наполняет «подполья» хат в течении всего почти года. Деревня состоит из 37 дворов, ревизских душ в ней числится 52, рабочих же 49.
Жители ее, как вообще все жители огромных волостей Кежемской и Пинчугской (некогда составляющих, под наименованием «Богучанского отделения», такую же административно самостоятельную единицу, как край Туруханский), имеют свои особенности во внешности и в говоре. Они бреют усы и бороду, а не подстригают, как жители остальной Сибири; зимняя их одежда вполне тунгусская – она и приготовляется тунгусами, — летняя же отличается от одежды остальных сибиряков почти только большей простотой и бедностью. Отличительный характер их говора – какая-то вопросительная интонация; в печи встречается множество неупотребительных в остальной Сибири слов. Когда возникла деревня Яркино, откуда явились ее обитатели – мне не известно; но только почти все они имеют общую фамилию Рукосуевых, часто встречающуюся и в прочих селениях Пинчугской волости. Жители последней, благодаря первобытности края и малочисленности народонаселения, освобождены от отбывания воинской повинности, а также платят подать в уменьшенном размере (около 10 рублей в год).
Ярчане занимаются земледелием, звероловством, рыболовством; — земледелием преимущественно, хотя против него соединилось здесь множество неблагоприятных условий. Прежде всего крайне неблагоприятствует земледелию здешний климат: зимы необыкновенно продолжительны, суровы, весна наступает поздно, с трудом, долгое время колеблясь между теплом и холодом. Нередко случается, что снег весной выпадает еще в конце мая, зимний же по временам в середине августа. Иногда хлеб дожинают среди падающего снега, а часть его почти ежегодно погребается под снегом. Здесь не могут произрастать гречиха, просо, озимая пшеница, сеют исключительно только рожь, ячмень, немного яровой пшеницы и овса. По этой же отчасти причине слабо развито в Яркиной огородничество: картофель родится водянистым, капуста представляет из себя не кочаны, а просто зеленые листья, в роде табачных. При всем том, сама почва, особенно при сравнении с другими частями Сибири, мало плодородна: при хорошем урожае получается сам 6-7, обыкновенно же сам 4-5 ржи, пшеницы же далеко меньше. Крестьяне называют свою землю «утесненной и не хлебодарной».
Пахотной земли у ярчан не особенно много, опять-таки по сравнению с крестьянами других местностей Сибири. Земля здесь настоящая «трудовая земля», продукт усиленного труда, добытая расчисткой под пашню лесных пространств. Большей частью тайга раскидывается на тундре, почему, для расчистки, местность наперед осматривают и годную к распашке отыскивают по буграм и хребтам гор. Вследствие этого, елани (поля) и сенокосы находятся обыкновенно в расстоянии 35-40 верст от деревни. Расчистка леса производится или обжиганием выбранного участка тайги, или же обрубливанием коры на деревьях этого участка. Процесс обрубливания называется здесь «чертежом» — «чертят». Обрубленные деревья сохнут, гниют, падают, а крестьянин исподволь, из года в год, очищает участок от свалившихся стволов их. Когда останутся только одни пни, делают распашку. Ускорять очистку пашни посредством корчевания пней здесь не в обычае, не умеют (быть может не в силах; корчевание пней – операция настолько серьезная и трудная, что на Западе изобретено несколько машин, специально приспособленных для этого дела). Новое место, вследствие этого, годится к обработке только через 7-8 лет, если на этом месте была не лиственница; в противном же случае – даже через 15-20 лет. Добытая таким образом земля, в качестве трудовой, составляет частную собственность семейств и переходит по наследству. Есть у ярчан еще так называемая «бланковая» земля, не составляющая продукта личных усилий, почему она переделяется поровну между ревизскими общественниками. На каждую ревизскую душу приходится «бланковой» земли приблизительно по 1,5 десятины (3,2000 кв. саж. в десятине); земли же «трудовой» большая часть ярчанских хозяев имеет до 10 десятин, что, однако, при всех не выгодных для земледелия условиях (между прочим, даже должность жука- кузьки преисправно исполняет здесь кузнечик), не обеспечивает крестьян от необходимости прикупать часто хлеб где либо на стороне, верст за 150 и 200 от деревни.
Лугов в Яркиной нет совсем, лесных мест под сенокосы подыскать трудно, между тем как лошади, при отдаленности полей, при земской «гоньбе» и огромных расстояниях, нудны здесь в количестве гораздо большем, нежели в России. Их часто, при недостатке сена, кормят соломой, но держат все-таки не мало – некоторые хозяева больше десятка, что, впрочем, чаще встречается в других местностях Сибири. Остального скота ярчане имеют сравнительно мало: обыкновенно 2-4 коров, дающих крайне мало молока, ничтожное также количество овец, потому что собаки, привыкшие травить таежную дичь, душат их. Свиней здесь совершенно не разводят, так как их мясо почему-то считается не чистым и есть его грех; домашней птицы тоже нет и только с недавнего времени две-три хозяйки завели себе по паре кур.
Как читатель из вышеизложенного может видеть, земледелие и вообще домашнее «крестьянское» хозяйство ярчан находится в незавидном состоянии. Но все-таки они держатся за него обеими руками, главным образом на него рассчитывают, на все же остальные промыслы – звероловство, рыболовство – смотрят лишь, как на подспорные, так сказать, «отхожие». И не мудрено: чтобы отдаться вполне, например, охоте, крестьянину пришлось бы весь облик своей жизни, спуститься даже по лестнице культурного развития на низшую ступень кочевого или бродячего быта. Уже в одном своем качестве оседлого человека, он не тяготеет к тайге, не может сделаться таким хорошим охотником, как конкурент его в звероловстве, вечно кочующий в тайге тунгус. Последний, например, только на медведя отправляется с собаками, при охоте же на белку совсем не нуждается в них – до чего, значит, развит у него охотничий инстинкт! Это потому, что тайга, для него составляет дом, что с ней он связан всеми сторонами своего существования. Между тем, для крестьянина тайга представляет всегда лишь враждебную, чуждую стихию. Он пользуется ей, но, вместе с тем, ведет с ней все-таки постоянную борьбу, все больше и больше расширяя область своего оседлого хозяйства. До сих пор он зверолов нехотя, поневоле, в саму тайгу поэтому отправляется, как в чуждое для него и опасное место. «Семья, говорит очевидец, снаряжает мужиков в лес, как на войну, ибо 7 лет тому назад медведь съел мужика, а 3 года тому назад то же несчастье случилось с другим».
В качестве фундаментального промысла ярчан, земледелие определяет время для занятия другими промыслами – звероловством и рыболовством. Весной крестьянин может только на короткое время отправиться в тайгу. Весной он, между прочим, убирает «зимние» мельницы и ставит «летние», т.е. разбирает мельницы и ставит их снова, когда тронет лед и пойдет река. Эти мельницы по грубости и простоте своей конструкции, не уступают ручным жерновам: ярчане даже не знакомы с шестерней и жернова у них оборачиваются столько же раз, сколько и большое колесо. Каждая такая мельница всегда артельная – по 10-12 душ в артели, мелет от 2-х до 10-ти двухпудовых мешков в сутки. Поставив мельницы, крестьяне убирают «еза», служащие для ловли рыбы, приводят в исправность земледельческие орудия, как-то: сохи, для пахания одной лошадью, бороны и проч. У них идет затем пахание полей, удобренных еще с осени, посев, боронование, занимающее почти весь недолгий весенний период у всех рабочих сил семьи. В течении лета нужно жать, сено косить, приготовлять к зиме дрова. Многие даже не успевают своими силами сжать всего хлеба и прибегают в таком случае к «помочам». Охота, следовательно, может производиться главным образом только осенью, потому что зимой крестьяне снова деятельно занимаются «около хлеба». К зиме убирают «летние» мельницы, ставят «зимние», когда установится, окрепнет лед, возят с «еланей» хлеб, сушат его в закрытых сараях, с устроенными при них «каменками» (печи из ничем не скрепленных камней), молотят, веют, «охичают» (Очищают от сорных трав) и на мельницы возят. Вообще крестьяне здесь всю зиму возятся около сена и хлеба, которые, за неимением колесных экипажей (ездят летом «на вершни» или, по воду, на санях) находятся большую часть зимы в поле, прикрытие снегом (в расстоянии 7-40 верст от деревни).
Опубликовано 27 октября 1883 года.