На Байкале. Часть 1.
Утро. Тишина. Байкал не колыхнется, стоит как в чаше. Воздух так чист и прозрачен, что забайкальские горы, уже с начала августа покрытые снегом, кажутся так близко, обрисовываются так рельефно, что незнакомый человек скажет, что о них не более каких-нибудь пяти верст. Встречаю знакомого рыбака-лодочника.
— Чего Ив. Ив. пристально так посматриваешь на море?
— Вишь, голоменится, — должен бы быть верховик, — жду наших ребят с Селенги; что-то долго замешкались. Боюсь, не случилось ли чего неладное?
— Чего беспокоиться? Погодье теперь летнее, лодки в вашей артели, кажись хорошие?
— Дело-то не в лодках! Больно, вишь, нынче строго насчет воровской-то рыбы. Намедни, на старости лет, чуть сам не попал в просак.
— Ужель ты, на старости лет, стал воровать рыбу?
— А ты и взаболь подумал, что эта какая-нибудь воровская. Дело вишь в чем: до 1-го августа нет запрета ловить рыбу, кому где вздумается, а со спаса-то рыба уже починает биться около реки, — с этой поры и запрещают ловить на десять верст в обе стороны устьев Селенги, — чтобы значит, не мешать рунному ходу в реку. Известно, какой тут может быть запрет: рыба-то божья! – указана человеку в пищу, всю ее не переловишь вол сто лет. Один баклан сколько ее губит, ты представить не можешь! Слышь, где только привалит руно-то, — этого баклана-то налетит видимо-невидимо. Ну и прожорлива птица. Не успеет проглотить омуля-то, он уж выкатывается из нее чуть не целый. Этих омулей подбирают уж чайки, — потому не больно ловки ловить-то. А где баклан, тут и заморский таразан. Соберутся их в артель на одной лодке человек 12-ть, приготовят сообща сеть. Сети стали нонче делать в 500 сажень – народ дошлый. Запловут куда-нибудь в камыши и поляживают. Завидят, где табунятся бакланы, туда и шарк. Живой рукой выкинут сеть и выждав часок другой, начинают выбирать. А мы, значит, как чайки качаемся на взморье в своих лодках, и высматриваем, какой артели бог пошлет рыбки. Туда и подплываем. У нас тоже своя артель: — собираемся в лодку человек по 6-ти, каждый вносит по 50 р. Покупаем съобща: дупло т.е. боченки, соль, хлеб, ну, и водочки – потому при водке дело – как-то скорее выкраивается. Подплываем, рядимся, считаем рыбу, отдаем деньги и марш в камыши чистить и солить. Тут, брат, раздобаривать некогда. Только проклятая чайка надоедает, — начнет носится над лодкой – и ловить рыбьи потроха. Волостные по ней и выслеживают. Насолишь бочонка три и в камышах, потом опять прикупишь, засолишь, — скопил бочат десяток и айда в Иркутск: где греблями; где парусом
— Что же хорошая бывает польза? Спросил я своего собеседника.
— Всяко бывает: иногда зашибешь четвертку или десятку за бочонок, а иногда хватишь и убытку. Одного году мы от 6-ти бочонков взяли пользы 300 р. Ну, да этих годов не дождешься. Расходы-то, вишь, нонче не по прежнему. Пловешь мимом таможенной заставы, надо благодарить, чтобы не задержали и не ковыряли шибко бочонки. В Иркутск приедешь, надо отдать за берегово, да дохтуру по положению, да полицейскому солдатику, потому человек случайный, харчево, ну, да на привале надо выпить с устатку, отдать за затяжку лодки, оно и порядочно наберется. Это бы все ничего, сказал со вздохом мой собеседник, да на Селенге-то нонче больно стесняют. Занялся, слышь, ловлей сам барин. Будет с облавой ловить сетовщиков какой-нибудь кандидат от волости. Свой брат, мужик, знает, что не до смерти же он будет кандидатом; надо значит, поберечь человека и для будущего. Иначе не дадут и прохода. Начнет этот самый кандидат собираться, а тут уж знают и прячутся.кто в камыш, кто в кусты. Попадет разве какой разиня, али пьяный, тут уж брат, не курься, на то щука в море, чтоб карась не дремал, отберут лодку, сеть и везут в Чертовкину. Назавтра аукцион, сеть и лодка продаются – покупал обыкновенно сам же хозяин, другие рядились для близиру, потому – кому охота лезть к чужому добру? Деньги от продажи лодки шли в общество. Подъедут, бывало, волостные и к нашим лодкам: крикнут: позвольте осмотреть, нет ли у вас «удавленников» (удавленниками называются сетевые омули, потому что на шейках у них бывает сбита шелуха)? Удавленников мы, ваше поштение, не едим, пожалуйте на перепутье. – Угостишь, поблагодаришь, по возможности, и спишь спокойно! В нонешний раз я брат наимался страху. Качаемся это мы в лодке на устье Селенги, ждем рыбы. Сетовщиков плавало на устье никак лодок до 12-ти. Начало отзаривать, — вдруг сверху реки, как стрела, летит лодка, полна народу. Подлетает к первой лодке – цап-царап! Другую также. Почуяв беду, остальные лодки побросали сети и бросились: кто в море, кто в камыши и кусты. Почти что все были переловлены. Ты видал, может быть, как ястреб бросается на молодых турпунят, — точно брызги разлетаются они во все стороны, а мать жалобным кликом и медленными движениями старается отвлечь внимание хищника от своих детенышей. Так и тут: успевшие убежать от погони лодки поднятием весел и ауканьем давали знать ближайшим соседям о грозившей им опасности. Все пойманные десять лодок, вместе с народом и сетями, были забраны и арестованы. Я шибко перетрусил, потому что имел в кустах до 8 бочонков засоленной рыбы. К счастью, мужик, у которого я купил рыбу, меня не выдал. В полдень какой-то кандидат подъехал к моей лодке и нашедши бочонок рыбы, хотел отобрать, просил 25, как говорил по чину его, сошлись на 15-ть. К вечеру все арестованные в тех лодках и с теми же сетями явились снова ловить рыбу. – Ну, знатно мы втрещились, сказал мне знакомый мужик; знашь, кто ловил-то? «Сам барин», да какой же хитрый! Догонит лодку, посадит туда двух десятских, вместо их возьмет в заклад в свою лодку двух наших, затем к другой лодке таким же манером и переловил 10 лодок. – Ничего, охота добрая! Да как же вы скоро ослобонились? – Много будешь знать скоро состаришься! Ну, и подымется же рыба в Иркутске! Отправил я лодку с грузом в Иркутск и оправился солить рыбу в Чертовкину. Дорогой я узнал, что в Истокском и Дворецком селениях, — это близ устья Селенги, — два кабанских еврея насолили воровской рыбы великие тысьщи. Продавали они ее открыто и никто их не тронул. На ярмарке я стоял против самой волости, хотелось мне купить лодочку; утром пред волостью появлялись ежедневно по нескольку лодок, к вечеру же они как-то не видимо исчезали.
— Теперь-то Ив. Ив., откуда ждешь ребят?
— Отправил тоже на устье с братскими в артели, тварь, слышь, хитрей нашего брата; едут в 2-х лодках. Купят тысячи две-три, в лодку да и марш в Голоустное: тут от устья близко, рукой подать. Посолят, оставят в Голоустном и назад. Тем временем и другая лодка готова.
Подул верховичек, на небосклоне показался парус.
— Никак наши, должно, шли гребями, сказал мой собеседник и пошел встречать лодку.
Тутошний.
Опубликовано 31 октября 1882 года.