В Витиме. Часть 2.
(посвящается гг. золотопромышленникам)
Рабочие должны были прибыть в Витим пятнадцатого числа.
Для более тщательных наблюдений я отправился на резиденцию, вниз по течению Лены, на девять верст от Витима.
Четырнадцатого сентября, в 12 часов пополудни, пароход «Иннокентий» привел на буксире двухэтажную скотскую баржу, на которой посещалось более двух тысяч рабочих. Пароход встретили с резиденции пушечной пальбой. Рабочих сводили с баржи человек по десять, точно животных, но последние имеют то преимущество, что с берега их тот час же загоняют в загон и дают корм. А этих людей при сходе с баржи на берег, сперва раздевают до нижнего белья, и обыскивают. Это ищут похищенное золото. При этом присутствует полковник, несколько жандармов, горный исправник с казаками и резидент. Но хищников попадается мало; так при этом обыске нашлось только у двоих. И обыск с двенадцати продолжался до одиннадцати часов вечера. От баржи рабочие потянулись вереницей на гору, в контору, за получением заработанных денег. В конторе деньги, по предъявлению расчетного листка, выдавались из четырех растворенных окон. Всякий стоял с расчетным листком и ждал получить причитающуюся ему сумму. Всякому хотелось получить поскорее, от того было тесно и шумно… Вечером, под горой, растянулись рабочие варить себе ужин т.е. кирпичный чай с сухарями. На длинное расстояние разложили огонь и уселись группами около котелков и чайников.
С горы эта живая картина была довольно занимательна. Здесь были русские, евреи, якуты, поляки, черкесы, татары и благородные чухонцы… Разговоры шли самые оживленные; все смешивалось в какой-то гул. Они требовали от торговых, которые приплыли на своих лодках, готового платья, белья, съестных припасов, чая, сахара и табака. Но горный исправник, почему-то торговать здесь воспретил. Рабочие побранили купцов, побранили исправника, но вскоре угомонились.
Наконец резидент велел удовлетворить рабочих сухарями и хлебом. Многие жаловались, что во время пути их с резиденции «Бодайбо» до настоящей главной резиденции, на барже, с них брали за подогрев воды с чайника по 15 и 20 копеек. Также недовольны были, как они называли приисковым полицеймейстером Фунтовинским, за его грубое обращение и за какой-то обчет. Но русский мужичек способен все переносить. И этот обнищавший, полуголодный, отупевший мужик прощает…
Пятнадцатого утром рабочие стали опять собираться на баржу, для отплытия в Витим. Перед их отправкой горный исправник сказал им прощальную речь… в которой я мог расслышать несколько слов в роде того, что я –де вам был отец; я вас наказывал, я вас миловал. Желаю, ребята, чтоб у вас всегда были такие начальники, как я. В толпе неслышно было никаких восклицаний и одобрений и оратор, молча, сошел с трибуны т.е. с крыльца. В нескольких кружках втихомолку ругали оратора, но громко ни один рабочий не смел молвить слова.
Несколькими свистками и пушечными выстрелами с парохода известили, что он отправляется и после третьего свистка отвалил. Пароход отплыл; рабочие на барже пели песни, многие из них уже были навеселе. Хотя на резиденции строго воспрещается продажа крепких напитков, но конюха продают очень искусно, и поймать их трудно.
Наконец село Витим дождалось своего праздника. В Витиме на 124 крестьянских дома содержится четыре винных склада: Метляева, Домбровского, Голдобина и Исаева, три ренских погреба и до сорока кабаков, явных и тайных, два трактира. Почти все дома приспособлены к тайной продаже вина и к разгулу. Крестьяне хлебопашеством вовсе не занимаются; живя почти в лесу, сами покупают дрова. В селении проживает 35 еврейских семейств, у которых оно занятие покупать краденное золото и обирать рабочих.
Завидя пароход, толпа народа высыпала на набережную. Старые и малые, мужчины и женщны встретили дорогих гостей. Пароход пришел уже к вечеру, потому жители встречали рабочих с фонарями, приглашая всякий к себе на квартиру. После недолговечного разговора, рабочие отправились на квартиры, по освещенному пути, в сопровождении музыки. С первого шага на этот берег, рабочего уже встречает разгул, на место необходимого для него отдыха.
Ничтожное село оживилось; везде появилась жизнь, суета, движение и разгул. Теперь всякий принялся за свое дело. Не забыла дочь наставлений своей матери, муж – жены, камелии – назиданий жидка, мальчишки своего оратора. Ожили евреи, засновали, забегали: только раздувались их балахоны и бородки.
Улица была иллюминована; по обеим сторонам развешаны были разноцветные фонари разных форм и везде развивались флаги.
В продаже питий играет музыка. В ней кутит рабочий, вырвавшийся на волю. Он получил на руки большую для него сумму денег. Пьет он сам, угощает музыкантов и прочих посетителей. Вот увидел он на полке куриное яйцо; он просит сидельца, дать ему это яйцо для закуски, но сиделец отвечает, что оно оставлено для себя и, что это последнее яйцо. Рабочий настоятельно требует и предлагает угодную цену. Он охотно платит за яйцо три рубля. Вот рабочий требует вина с самой верхней полки. Сиделец говорит, что это вино не простое и очень дорогое. Обиженный рабочий отвечает, что он за деньгами не стоит и за бутылку 2-го сорта наливки платит 2 р. Он просто сорит деньгами, комкает их и сует в разные карманы, а коршуны – посетители только с завистью посматривают на них, думая, как бы прибрать к своим рукам.
У пьяного появляются разные фантазии. Вдруг посылает он купить две штуки алого ситца, птому что он желает идти по ситцу, как по ковру в другой кабак, на другой конец села. Музыканты отправлены вперед, за ними по разостланному ситцу идет наш одичавший рабочий; праздная толпа рвет на куски этот ситец. Вот он уже раздумал идти в тот кабак, а вздумалось идти в трактир, но пешком он не идет; извозчиков нет; запряженной лошади вблизи не случилось. Вон у забора валяются опрокинутые пошевни. Он велит из перепрокинуть, положить на жерди, потом садится в них, и предлагает желающим довезти его до трактира за десять рублей. В трактире он требует вина «пробку в потолок»; ему подают русское игристое, и берут 8 руб. Сильно захмелев, уходит он в спальню… На другой же день пробуждается не на кровати, не на матраце, не в объятиях красавицы, а где-нибудь под забором, в грязи. Хватается денег, но их нет, нет и бобровой шапки, за которую только на кануне заплатил 10 руб.; нет на нем нескольких блуз надетых одна на другую, шали в 8р. Он в одной сорочке и без сапог. Голова трещит и надо опохмелиться; а где денег взять? Идет горемыка к какому-нибудь доверенному и опять нанимается в работу; опять закабаливает себя в каторгу.
А ведь у иного рабочего, особенно из крестьян, при выходе из тайги, роились в голове радужные мечты. Он нес зашитые в мошне триста, а пожалуй и более рублей. Вот он вернется домой к своей семье, к своей жене, детям, к своей невесте. Он выстроит новую избу, прикупит скота и заживет настоящим крестьянином. И вот все его надежды рассыпаются в прах, и другого исхода нет, как снова наняться на прииски, или же нищим воротиться домой, со стыдом и срамом!
Таковы плоды золотопромышленности для здешнего края. Остается прибавить, что число жителей в Витиме не прибывает, а убывает, что вина выпивается до 100 тыс. ведер и сифилис становится обыденной болезнью.
Д.О.
Опубликовано 26 марта 1878 года.