О рунических письменах в Минусинском крае. Часть 1.
В первой части главы о писаницах Минусинского края, мы обозрели памятники письма фигурного и иероглифического этом крае. Затем, прежде чем перейти к обозрению памятников письма фонетического, звукового, буквенного, — памятников настоящего письма, мы нашли нужным, для предстоящих соображений при определении времени и места их происхождения, предпослать краткий исторический обзор различных систем буквенного письма, употреблявшихся у среднеазиатских народов в разные времена; потому что разные системы буквенного письма на памятниках Минусинского края, к некоторых же случаях и сами памятники, по всем соображениям, не местного происхождения, а получили начало в других странах Азии и стоят в связи и зависимости с подобными письменными памятниками других азиатских народов.
Переходим теперь к обозрению отдельных памятников различного буквенного письма в Минусинском крае.
Древнейшими из памятников этого рода должно признать не похожее ни на одно теперь известное нам письмо и непонятные. По сходству с древними рунами, назовем их руническими. Памятников такого рода здесь довольно, и все они находятся почти исключительно на могильных камнях и притом на левой стороне Енисея. В порядке описания их мы будем следовать географическому распространению их с северо-запада на юго-запад, по течению Енисея, Итак,
1) Рунические надписи на утесах. Сюда относятся: а) надпись подобного письма, уже почти сгладившаяся, едва заметная между изображениями на писанице Трифоновской (на левом берегу Енисея, в 5 верст. от д. Трифоновой по дороге в с. Новоселово, на утесе, влево от дороги). б) Три надписи на левом же берегу Енисея, на скале против с. Абаканска: о них сообщает сведения Спасский.
Все остальные надписи этого письма на отдельных камнях. Сюда принадлежать:
2) Известный уже нам камень-баба с руническими письменами, найденный Страленбергом, на холме между рр. Тесью и Ербой (притоками Енисея с левой стороны). В находящихся у нас под рукой заметках, Титов об этом, как он называет, богатырь-камень сообщает следующие сведения. Этот истукан, высеченный из пестрого песчаника, находится влево от дороги из с. Усть-Ербы в д. Тесь, в 2 верстах от заимки Роспаревой. Стоит на западном склоне холма лицом на восток. Кругом, истукана разбросано несколько могил не древних (киргизских), а на север от него 2 древних кургана (так называемые «чудские»), уже разрытые, но с уцелевшими камнями, их окружающими: один обставлен 16-ю, другой 18-ю камнями, врытыми широкими сторонами на юг и север, ребрами на восток и запад. Но истукан стоит не на кургане, а на ровной площадке, выложенной плитками красного песчаника, то есть, на одной из могил, известных здесь, как увидим в последствии, под именем «сланцев». Вышина истукана 2 арш. 10 верш., ширина до 0,75 арш., толщина до 0,25 арш. На голове истукана круглая шапочка с откинутым назад, закругленным удлинением (хвостом); нос отломлен пастухами, но видно, что он был пропорциональным лицу, круглому и плоскому; большие глаза, большой открытый рот; подбородок и уши, очевидно были отделаны тщательно, но в настоящее время едва приметны; руки правильно согнуты, и в них истукан держал какую-то вещь, но какую, — нельзя разобрать (вероятно чашечку): время и люди ее сгладили. На спине истукана, в два ряда, вдоль камня, сверху донизу, были высечены буквы, похожий на те, какие и на камне, взятом в д. Означенной в Шушенское волостное правление (см. ниже); но истукан выветрился от непогод, оббит, и многие буквы так стерлись, что едва заметны только некоторые черты их; потому и на рисунках Страленберга и Клапрота многие из них были обозначены одними намеками, в виде легких черт. Ежегодно в Николин день, 9 мая, крещенные и некрещеные татары приезжают из разных мест к истукану, садятся кругом его, пьют айран и угощают им истукана.
3) Намогильный камень с такими же письменами, найденный Палласом против устья р. Тубы, на левой стороне Енисея.
4) Камень с письменами, который видел Страленберг на небольшом кургане между рр. Беей и Ниней, притоками Уйбата с правой стороны, (впадающего в Абакан с левой).
5) Камень-баба, с изображением человека на одной стороне и с рунической надписью на другой. По свидетельству Клапрота, находился на небольшом возвышении недалеко от Уйбата.
6) Камень с одними надписями там же около Уйбата, в 15 верт. от устья.
7) Другой подобный не в далеком от него расстоянии.
8) Камень с надписями на правом берегу р. Камышты (приток Абакана с левой стороны).
9) Подобный камень на левой стороне Енисея, в 8 верст. выше Саянского острога, очень недалеко (в полуверсте) от д. Означенной.
10) Надпись на камне, поставленном на большом кургане. Спасский, не означая ясно, где именно камень находился, говорит, однако, о нем следующее: «Сей камень находится на юго-восточной стороне кургана и состоит из простой песчаниковой плиты без всякой обработки; высоты имеет до 5 арш., ширины 2 и толщины 0,5 арш. Знаки высечены на наружном гладком боку камня, в два ряда по длине его. Оные покрылись уже отчасти мохом и для глаза мало видны; но можно хорошо отличить их осязанием руки»
Описание Титовым богатыря-камня и это описание почти единственные несколько подробные описания камней с надписями. Такие мы редко встречаем у путешественников, обыкновенно скупых на подробности.
11) Уцелели ли все эти памятники рунического письма до настоящего времени, не знаем. Но известно, что Кастрен, летом 1847 года путешествовавший в степях — качинской (между Уйбатом, левой стороной Абакана и енисеем), сагайской (между правой стороной Абакана и Енисеем), пробовал было, по указаниям Палласа и Спасского, отыскать рунические надписи на камнях в 15 верстах от устья р. Уйбата, ездил из улуса в улус, расспрашивал старого и малого; но никто ничего не мог сказать ему об этих надписях. «Они, говорит, едва ли и отыщутся; потому что, по всей вероятности, курганы разрывали уже и при этом засыпали камни землей. Отрывать же их – потратить и времени и денег больше, чем могу». На другой день своих поисков он, правда, нашел на одном намогильном камне несколько вырезанных фигур, но решительно отличных от приведенных Спасским. Впрочем, из писем его к Шегрену узнаем, что он нашел и списал здесь несколько других, настоящих надписей: две из них, по собственным словам, он препроводил к ориенталисту Френу, интересовавшемуся минусинскими надписями, именно, одну монгольскую, снятую с знаменитой скалы близ с. Абаканска, а другую руническую, с намогильного камня качинской степи, около Уйбата (Академик Шифеер при издании писем Кастрена в 1856 г., замечает при этом: обе копии посланы Ковалевскому в Казань, для объяснения по крайней мере одной, очевидно, монгольской).
12) В другом письме к Шегнеру, из Шуши от 15 (27) июня 1847 г., он писал о занятиях своих в койбальской степи: «в настоящее время я занят разбором камня, покрытого фигурами, весьма похожими на буквы. К сожалению, фигуры эти во многих местах так выветрились, что трудно и различить их. Ссыльный инженерный офицер помогает мне срисовывать. Досадно только, что предложенный Академией метод (посредством пропускной бумаги?) тут не приложим. По моему мнению, надпись эта так замечательная, что ее стоило бы выписать для этнографического музея и в оригинале. P.S. Проработав целую неделю, я срисовал вышеупомянутую надпись как нельзя вернее. Способ, при этом мной употребленный, кажется, лучший для здешних надписей: я обвожу каждую фигуру черной краской, а остальные части камня покрываю белой краской и снимаю надпись на прозрачную бумагу. Из письма очевидно, где именно в койбальской степи был найден этот камень; но кн. Костров, по поручению начальства производивший расследование его, думает, что это тот самый, который видел Паллас у д. Означенной и списал, но неверно; из письма же Кастрена можно догадываться, что он занимался копированием уже в Шуше, а Костров, вероятно, на основании показаний очевидцев, прямо утверждает, что именно Кастрен распорядился перевести его в с. Шушенское. Потому у наших археологов он и слывет под именем шушенского, или кастреновского, и находится до теперь там при Шушинском волостном правлении на крайнем юго-западе Минусинского края, в месте глухом, отдаленном, посещаемом разве чиновниками да купцами. Камень этот, твердый серый гранит, имеет вид грубо обтесанного параллелепипеда, длиной 3 арш., шириной в 10,5 верш., толщиной в 5 верш. На трех сторонах (4-я без надписи) его вырезаны какие-то буквы глубиной в 2-3 линии: на верхней стороне 3 строки букв, на боках по две; на одном боку не достает более половины строки, от повреждения самого камня в этой части. Все эти строки, по видимому, идут горизонтально, но, судя по некоторым повторенным в них вверху и на боках буквах, не везде направлены в одну сторону (Впрочем размеры камня у него несколько отличны: ширина 12 вер. (вм. 10,5), толщина 3,5 (вм. 5). И у Титова он описан несколько иначе: состоит из продолговатой глыбы красного песчаника, длиной в 4 арш. шириной от 8-12 верш., толщиной до 4 вер.). В 50-х годах, по поручению Сибирского Отдела Русского Географического Общества, как нам известно из дел его архива, иркутские топографы приготовляли для Академии наук несколько точных снимков с этого камня в натуральную величину.
13 и 14), Шушинский камень возбудил в ученом мире общее любопытство и привел к открытию там же в койбальской степи двух других камней с подобными руническими надписями. Это, во первых, камень, найденный на левой стороне Енисея, верстаз в 25 от впадения в него р. Уи (или Ои). Он стоял на небольшом кургане в несколько наклонном положении. Форма его не правильный 4-х угольник; длина 2 арш. 11 верш., ширина 11 верш., толщина 8 верш. Письмена вырезаны глубиной до 2-х линий, на двух противоположных сторонах камня. Другой из них найден был там же, в Койбальской степи, на левой стороне Енисея, в 20 верст. от р. Очуры, в 25 верст. от д. Калы и в 30 верст. от р. Абакана, посреди ровной могильной площадки, составляющей почти квадрат в 44 саж. в каждую сторону и, как обыкновенно, обставленный плитняком, выходящим на поверхность земли на 1,5 арш. Камень имеет форму продолговатого ромбоида; длина 1,75 ар. Буквы находятся на трех сторонах камня; от времени многие стерлись, остальные совершено не ясны. В полседствии тоже был перемещен в Шушу. Со всех трех надписей (шушенской, уйской и очурской), снятых в натуральную величину, Археологическое общество сделало фотографические снимки и разослало к ориенталистам, занимающимися среднеазиатскими письменами, для исследований и пояснений; но были ли издаваемы в свет результаты их исследований и сами надписи – уйская и очурская, — нам неизвестно.
Наконец, 15) последний известный нам памятник рунического письма – это найденный в могиле здешнего края обломок бронзовой дощечки или плитки, изображение которого можно видеть в сочинениях Страленберга и Клапрота. По краям дощечки, непонятные письмена, а в средине китайский иероглиф, который Клапрот читает Thay (Тхай) и переводит «grand» (большой). Клапрот, не знаю почему, считает этот обломок частью зеркала. По нашему мнению, это одна из тех дощечек, которые у китайцев, а по примеру их, как увидим ниже, и у других, средне-азиатских народов (киданей, монголов), служили знаком полномочия, данного верховной властью какому либо сановнику, при отправлении его куда-нибудь с важными поручениями, или давались ханом на пиру, в день своего рождения, приглашенным престарелым чиновникам – за преклонность лет и служили таким образом как бы медалями. Подобные дощечки, по словам о. Иакинфа, и доныне употребляются в Китае, только в несколько измененном виде, и на китайском языке называются ванн-пхай, что слово в слово значит царская дощечка. Их обыкновенно называют пай-цзы, или даже пайзе (дощечка, плитка), а также тамгами (печатями). Но Клапрот, справедливо жалеет, что минусинская дощечка (пайзе) есть только обломок, потому что, говорит, с помощью китайских знаков, которых не достает, может быть дошли бы до разбора самих слов, находящихся на краях.
В самом деле, при виде всех этих загадочных знаков, названного нами «рунического» письма, замечаемых на исчисленных памятниках, невольно рождаются в уме вопросы возбужденного любопытства: что это за письмена? – Что это за тамги (подписи, тавро) или другие подобные иероглифические знаки, как справедливо замечает Спасский, это, кажется, не может подлежать ни какому сомнению: их вид, не имеющий общего с тамгами, их расположение в порядке, строками, прямо наводит на мысль, что это – настоящие письмена. Но какие? – Миллер, видевший их, говорит, что в его время изъяснить их было не возможно. А. Ремюза считает их не имеющими сходства ни с каким известным письмом. Проф. Березин в ответном письме к Кострову называет одну из надписей этого письма (кастреновскую) «настоящей сфинксовой загадкой», хотя и несовершенно отчаивается в возможности разгадки, если бы удалось дознаться, на каком языке писана. Многие, однако, европейские ориенталисты пытались объяснить эти «сфинксовые загадки»: рунические письмена Минусинского края разбирали – проф. Вайер по Страленберговым снимкам, проф Тихзен по Палласовым снимкам, проф Роммель, Клапрот, А. Ремюза и др. ориенталисты по рисункам Палласа и Спасского в его «Juscriptiones Sibiricae». Но все их труды по этому вопросу увенчались не прочтением, а одними догадками о письменах и их происхождении, — догадками, более или менее правдоподобными. Общее их мнение об этих письменах то, что они имеют большое сходство с древне-европейскими рунами, что в них вообще больше европейского, чем азиатского. Так, Байер и Тихзен видели в них сходство с древними кельтскими и готскими письменами. Тихзен даже столько уверен был в справедливости своей догадки, что из знаков, находящихся на одной Палласовой надписи, ставил слоги: alchytyr-oko-tnk, а четыре последние знака почитал сходными с индейским числом 2112 или готическим слогом gigi. Роммель прямо признает эти начертания скифскими или греко-готскими и считает их заслуживающими величайшего внимания; уверяет, что точно такие же открыты им самим в Германии в древних могилах Гессенской земли, и в заключение присовокупляем, просьбу к с-петербургским и южнорусским ученым, чтобы они удостоили внимания своего большой камень, с подобными начертаниями близ Славянска, на Донце. А. Ремюза о начертаниях Спасского выражается уклончиво и осторожно: что де они представляют обманчивое, может быть, сходство с рунами, что во всех, основные черты, по видимому, расположены горизонтально (от правой руки к левой), если первоначальное направление их не было изменено; но решительного мнения о них не выражает. Зато Спасский, статьей («Сибирские начертания») и рисунками которого, благодаря переводу и изданию их Кругом, ученые пользовались, находил их даже сходство с древнегреческими, хотя и не полное. Он говорил: «нельзя совершено отвергать, чтобы сии и подобные им сибирские начертания не имели сходства с некоторыми известными буквами ислазгов, с древними греческими, тетрусскими и другими, при самом начале изобретения их. Сие сходство можно видеть на изображении 11 под №3 от левой руки на третьем месте К.Д.С.: первая в обратном виде, как в древних греческих письменах она изображалась, вторая вверх, а последняя в настоящем положении. Однако, при сем малом числе знаков, сходных с известными буквами, сколько таких, для сравнения коих нет никаких примеров». Клапрот хотя и называет рисунки Спасского «жалкими» (в проезде через Сибирь из Китая с графом Головкиным в 1806 году, он видел настоящие надписи собственными глазами); однако мнение его о сходстве с греческими поддерживает еще с большей решительностью. «Рассматривая характер этих надписей, говорит он, нельзя не признаться, что они скорее имеют вид европейский, чем азиатский. Здесь легко можно узнать многие буквы греческие и славянские. Впрочем не резонно было бы заключать из этого, что эти надписи сделаны были поле завоевания Сибири русскими; потому что надписи опубликованные Палласом, одни находятся на могильных камнях древних обитателей страны, другие на столбах и статуях, которые, без сомнения, служили религиозному культу. Сверх того, эти самые статуи очень походят на те, какие довольно часто видят на обширных степях к северу от Кавказа, между морями Черным и Каспийским, и которые суть единственные памятники, оставленные нам команами и другими туркскими народами, как памятники пребывания их в этих странах».
Чтобы иметь точку опоры дл дальнейших исследований касательно памятников письма «рунического» в Минусинском крае, считаем не лишним сказать сначала несколько слов вообще об употреблении рун, их происхождении и отношении к другим древним письменам.
Рунами обыкновенно называются письменные знаки, которыми пользовались германские племена до их обращения в христианство, а частью и позже, по изобретении еп. Ульфилой готовской азбуки. У языческих германцев руны употреблялись двояко: частью для письма, частью при гаданиях и бросании жребия. Для последней цели употреблялись большей частью полоски из букового дерева, от чего и произошло название Buchstabe (буква) и Buch (книга), и церковно-славянское боукарь (книжник). Остатки германских рун из времен языческих не значительны. Достопримечательны руны одной древне-готской надписис, вырезанной на золотом роге, найденном близ Ютландского города Тондерн. Руны удерживались долее в Скандинавии, а особенно в Швеции, где найдено множество рунных камней с надписями надгробными. Некоторые из них выдолблены в честь воинов, служивших в России и Византии. Употребление рун из Скандинавии перешло к финнам, у которых ruonan означает петь и runo песнь, волшебная песня. До сих пор еще находят в Финляндии и у шведов на эстляндских прибрежьях так называемые рунические палки или рунические календари, следы которых, более или менее ясные, встречаются и в великорусских губерниях. Употребление рун у славян, особенно при гаданиях и в юридическом быту и т.п., не подлежит ни какому сомнению. По всем вероятностям, существовала связь между рунами славянскими и германскими, что и доказывают некоторые слова, бывшие издревле общими германцам и славянам, а частью и слова германские, перешедшие в славянский язык, напр. сл. Бук (die Bache).
Что касается до происхождения рун и отношения их к другим европейским системам письма, то они по своему происхождению, примыкают к юго-западноевропейским формам азбук, происшедшим от финикийской, или ближне-древнегреческой; потому в рунах усматривают сходство не только с письменами древнегреческими, но и древнеславянскими и готовскими. По исследованиям лингвистов, все эти системы письма находятся между собой в генетической зависимости: всех из прототипом была азбука греческая, которая послужила основанием письму руническому, потом готическому Ульфилы, с заметными в нем следами рун, всецело потом легла в основу письма древнеславянского. Потому не удивительно, что многие письменные знаки у них общие. На прилагаемой таблице – все эти азбуки (за исключением славянской, как общеизвестной), по изображению их у Нипперта. Даже при беглом взгляде на них, нельзя не заметить разительного сходства их между собой. Во первых нельзя не замечать сходства рун с греческой азбукой. Наибольшее сходство с ней имеют руны; б, т, i, о, к, р, з, с; но нельзя не угадывать сходства и остальных рун с греческими буквами, несколько видоизмененными, каковы: л, м, н, а, с, в (игрек есть сокращенное б). С азбукой греческой и рунической имеют сходство буквы азбуки готской, от них произошедшей. За исключением разве только букв – а, ф, th, все остальные буквы готской азбуки: б, п, в, г, х, д, т, е, i, б, з, с, к, л, м, п, р, целиком взяты с греческой; но при этом некоторые буквы более приближаются к рунам, чем к греческой, таковы: а, ф, в (игрек), h, б, у. Подобным образом можно наблюдать сходство и общеизвестной древнеславянской азбуки с рассматриваемыми письменами.
Следовательно, при таковом их сходстве, ругому народу достаточно было воспользоваться письменными знаками даже одной какой-нибудь из этих систем письма, чтобы встать в соотношение и связь со всеми ими: т.е. напр. древним обитателям Минусинского края достаточно было ознакомиться, положим, с письменами руническими, чтобы их письмена очутились схожими и с древнегреческими, и готскими, и древнеславянскими. А что это сходство действительно существует, и потому вышеизложенные мнения ученых о сибирских «рунических» письменах не лишены основания и правдоподобия, — в том тоже убеждает сравнение «рунических» письмен Минусинского края с упомянутыми системами. Возьмите любую из этих надписей и сравните ее знаки с начертаниями букв в упомянутых азбуках европейских, — и вы, за не многими исключениями, происшедшими, может быть, более от искажения временем или неточности копий, найдете подобные же знаки и в них, т.е. в результате получите тоже, что получил Тихаен. Я мог бы сделать подобный опыт сравнения, если бы был вполне уверен в точности снимков, а главное в действительной пользе подобного сравнения; но не уверен в первой и не предвижу для себя второй; и потому на этот раз ограничусь только общим замечанием, что в лапидарных надписях минусинского края действительно находится сходство с древними европейскими письменами, но все таки более сходства с рунами, чем с письменами греческими, славянскими и готскими; что, напр, из 15-16 знаков рунического письма, находящихся на пайзе Клапрота, только 5-6 совпадает с последними, остальные же приближаются к рунам.
Чтобы объяснять себе это сходство Сибирских с древне-европейскими письменами, сходство, которое, кажется, никак нельзя считать фиктивным, нужно припомнить, что в глубокой древности народы Азии имели большие торговые и другие сношения с восточными и юными народами Европы, и что эти соприкосновения были тогда чаще и теснее, нежели как это полагалось доселе: новейшие открытия и исследования все более и более убеждают в этом ученых. В частности не подлежат сомнению подобные сношения напр. древней Индии с народами европейскими. «Чем ближе мы знакомимся с прошедшим Индии, говорит г. Минаев, чем всестороннее и шире изучается ее древняя литература, тем непреложнее и яснее делается тот факт, что развитие ее цивилизации не осталось чуждым влиянию Запада, и что, с другой стороны, индейская цивилизация закончила свое историческое развитие не бесследно для культуры запада», и в подтверждение этого, кроме общественных торговых сношений, приводит несколько фактов, совершенно новых, свидетельствующих о том, что были еще и другие пути, которыми шло европейское влияние в Индию и обратно из Индии в Европу. Именно, из его исследований, основанных на изучении древнейшей литературы и других памятников Индии, узнаем, что с давних времен существовал религиозный обычай странствовать по разным местам Индии, освященным пребыванием Будды, и посещать разного рода памятники, посвященные воспоминанию о нем, обычай, распространенный не только между азиатскими, но и европейскими народами (греками, римлянами). Так в одном древнейшем сочинении (Sarasangaha) сказано: «из Греческой страны (Yonaka), желая поклониться местам памятников, пришли четыре старца». При посещении этих памятников, поклонники нередко оставляли надписи на стенах их: одна из таких надписей свидетельствует о приношении арска Димитрия, другая о даре Ualidal'ы римского. Памятники покрывались барельефами, содержание которых бралось из жизни или перерождений Сакьямуни, и путем такого наглядного знакомства (конечно, не без помощи благочестивых объяснений) с фактами, как Будда бежал из дому и как он подвизался, могла зайти в Европу весть о Сальяжупи в форме романа о Варлааме и Иосафате (об этом романе и его буддийских источниках см. статью Либрехта в Wolf's Jahrbuch fur Romanische und Englische Literatur. «Вообще в этих благочестивых странниках, — прибавляет г. Минаев, переходящих их конца в конец Индии, с юга на дальних север, чтобы поклониться чайтjе (род священных построек, по значению очень близкий к понятию храма), покропить священное дерево и т.д., мы не можем не видеть одного из тех путей, которыми устно передавался литературный материал, в последствии отливавшийся каждым народом в оригинальную форму». Не лишено основания известное уже мнение А. Ремюза и о сношениях народов Северной Татарии с индийцами, греками бактрийскими и об употреблении у-сунями письма, схожего с северными рунами. Напомним его здесь. «Многие, даже ученые люди, говорил он, привыкнув судить о прежнем состоянии этих стран по нынешнему состоянию, может быть, удивятся, что отыскивают надписи в земле остяков, бурят и тунгусов. Но надобно напомнить им, что на этих местах некогда обитали многие разноплеменные народы, и что знание письмен, которые употребляли они, может разлить величайший свет на важные исторические и филологические вопросы. Впрочем, ни одно историческое положительное сведение не представляет нам доказательств, чтоб у народов татарского происхождения существовала правильная система собственно так называемого письма за век до нашего летоисчисления. Но можно, однако предполагать и то, что индийцы гораздо еще прежде должны были проникнуть в северные страны. Вероятно, что с народами Северной татарии (под Татарией Ремюза разумеет полосу земли от Каспия до Восточного океана, т.е. Среднюю Азию) имели сношение сперва персы, потом греки бактрийские; без сомнения, и торговля железом, шелком и другими произведениями восходит до отдаленнейших эпох, а отыскание следов ее было бы чрезвычайно любопытно. С другой стороны, татарам приписывают употребление письма, которое по начертанию, должно было иметь сходство с северными рунами, и это письмо, без сомнения, было в употреблении у того поколения индо-готфов, которое у китайцев известно под именем У-сун и которое за сто лет до Р.Х. обитало в землях, лежащих к западу от Иртыша и оз. Зайсана». Этим племенным сродством у-суней с индо-германцами, впоследствии отатарившимися, он объясняет введение в туркском языке вспомогательных глаголов и сложных времен. «весьма важно было бы знать, присовокупляет он, действительно ли до восточных стран дошел особенный и известный народам скандинавским образ письма европейского. Памятник, который бы подтвердил это, был бы любопытнейшим открытием». Памятники «рунического» письма, найденные в минусинском крае, может быть, одни из тех, открытий которых так сильно желает ученый. – Знаем далее, что задолго до католических миссионеров XIII в., Плано-Карпини (1246 г.), Рубрикса (1252 г.) и др., с первых веков христианства, греческие, сирийские, латинские и другие путешественники и миссионеры проникали в Среднюю Азию, и если следы их деятельности затерялись и сгладились, и невидны для нас, то благодаря, может быть, только усердию лам, усилившихся здесь особенно с XIII в., со времени разрушения Тангутской Империи Чингисом. «Из числа западных народов, говорит А. Ремюза, не одни бактрийские греки могли оставить в Татарии следы своих вторжений. Спустя несколько времени, за ними следовали сирияне с азбукой, которой буквы должны сходствовать с так называемым письмом «странгело», или с буквами, бывшими, как нам известно в употреблении у несториан и якобитов». т.е. сяро-халдейскими. Действительно, деятельность христианских проповедников в Азии в эти давние времена, подтверждаемая археологическими открытиями и исследованиями, кажется, не может подлежать сомнению. Следы этого влияния между прочим усматривают в азбуках – уйгурской и происшедшей от нее монгольской, о чем подробнее сказано в своем месте. Этими же путями может быть объясняемо сходство и наших надписей с древними европейскими письменами: древние обитатели Минусинского края на юге и юго-западе были почти соседи у-суням и уйгурам; могли находится, подобно им, и в непосредственных отношениях с востоком и югом европейским.
Опубликовано в октябре 1874 года.