Богучанский край. Часть 2.
Пользуясь влиянием богучанских спекулянтов-торгашей на эксплуатируемых ими бедняков, местная администрация нередко бывает прибегает к их содействию при взимании казенных сборов. Это делается обыкновенно так: при наступлении времени сборов, посланные за изысканием лица собирают сходку, на которую призываются все казенные должники, которых оказывается всегда гораздо более, чем исправных плательщиков. Собранные должники, по неимению собственных средств к платежу, представляют в поруки своих покровителей, богучанских коммерсантов, которые не без внутреннего самодовольства, хотя по видимому нехотя и непременно после некоторого упрашивания со стороны недоимщиков соглашаются наконец заплатить за них известную сумму с тем условием, что бы эти пролетарии беспрекословно отработали ее, по усмотрению покровителя. Положение последних, сильно отзывается временами холопства и закладных кабал, когда за долг крестьяне отдавали в залог самих себя; оно похоже на положение римских плебеев, о которых один историк говорил: «Когда уже ни чего не оставалось для залога, бедный плебей, для сохранении жизни, продавал в рабство своих собственных детей, а за неимением детей самого себя». Разумеется подобный способ взимания налогов с богучанских обывателей еще более упрочивает влияние богучанских коммерсантов над своими должниками. Понятно, что после всего этого никакой протест, никакое заявление по начальству со стороны последних на этих спекулянтов не может иметь места. Напротив в силу этих сделок, спекуляторы, выручая, так сказать, казенных сборщиков ставят их в обязательное положение по отношению к себе, так, что, в случае какой либо докуки, сборщики по неволе должны оказывать им всевозможное покровительство. Одному, например, богатому крестьянину енисейского округа были должны за взнос им податей и повинностей почти две трети жителей одного селения, в котором он жил, не говоря о других деревнях по волости, в которых тоже были его должники. Пока дела этого доморощенного магната шли хорошо, должников по начальству не беспокоили, потому что в рабочих руках тогда шибко нуждался он. Обширнейшие луга, пашни, рыболовные аренды, промысловые тяжести, кабаки, мельницы, мелочные лавочки – все это обрабатывалось в течении многих лет должниками; не успеют они отработать заборы, как уж снова, словно грибы из земли, вырастают новые долги. Но когда дела магната внезапно пали, и имущество его вследствие того подверглось конфискации, то всех должников, в одну прекрасную весну, по воле начальства, затурили в разные места зарабатывать сделанные заборы уже в пользу кредиторов обанкротившегося, и что же? Таких должников оказалось по счету до 200 человек; часть из них ушла на золотые промысла, оставив на местах голодающие семьи. Но это все еще ничего: должники могут отработаться, а обанкротившийся магнат делами поправиться, если бы такой порядок вещей не отражался разрушительно на народной нравственности; но дело в том, что весь это пролетариат, давимый нуждой, предается всевозможным порокам. Сифилис там господствует в ужасающих размерах, благодаря отдаленности края, суровому климату и отсутствию своевременной медицинской помощи. А между тем администрация край этот считает непочатым уголком. Каждый комиссар Богучанского края, при смене своей, всегда считал священной обязанностью передать своему приемнику о нравах и обычаях богучанских жителей, о той простоте и глухоте, в которой они обретаются, и о тех выгодах, которые от этого проистекать могут. Туда посылались комиссарами всегда люди пожилые, практичные, старые ковали, а иногда – что впрочем случалось весьма редко – хотя и молодые, но из ранних. Дел там на бумаге не бывает; да и на чо, коли без всего этого обойтись можно? Все делается по старинке, по обычаю. Все споры, иски и тяжбы, не исключая дел и уголовного характера, как например кражи, побои, разбираются на местах, через посредство старичков. «Как старички присудят»; нечего говорить, что, при таких условиях всякое столкновение там между собой решается в пользу сильного, потому что нынешние старички, как это обыкновенно водится у простого народа, в суждениях своих склоняются более всего в ту сторону, на которой водки больше. Лицо обиженное при таком отправлении правосудия, или мирится с ним, а также и с вором с сделку, сняв с него «и тые самые порты, в них же ходит». Местное комиссарство, строго держась своих традиций, смотрит сквозь пальцы на все эти расправы, как бы не замечая их. Но если бы, паче чаянья, какой-нибудь смельчак и решился заявить по начальству, на такой суд, жалобу, то такого отщепенца, как настеганного, сейчас постараются сбыть с рук куда-нибудь подальше. Зато, сказать по правде, богучанское комиссарство никогда не оставляло по себе дурной памяти в народе. Оно занло кого как обласкать, или пощунять, как там выражаются. «Нашего крестьянина» — заметил один из подобных ловцов людей «всегда надо как овцу стричь, иначе он может запаршиветь». Об них, об этих ловцах и теперь не без должного уважения вспоминают богучанские сторожилы. Один из таких простяков, кажется на Чуне, рассказывая о подвигах бывшего у них назад тому около 30 лет комиссара, даже привстал при этом на ноги. Он, как видно, считал крайне не приличным, сидя говорить о бывшем своем начальнике. «Дай Бог здоровья, ковды жив, а то царствие небесно, буде помер, было у нас его благородие М.Н. Вот уж душа человек, — он никого значит даром не разобидит, ну уж кого хоша маненько потеснит, за то на ум наставит. И С. К. тожа добреющий был человек. Говорил он всегда тихо, ласково. Он значит и правого и виноватого завсегды примирит. Просьбов он никогда никаких не принимал, да и не такал их подавать. Можно, скажет, бывало, его благороде, без просьбов обойтиться, а то просьбу подашь – пойдут значит, тянусы, а я лучше сведу вас и без просьбов. Ну, глядишь и ему чего-нибудь в честь благодарности пожертвуют».
Ну, как например не заслужит доброй памяти хоть бы такой комиссар. Раз в оной деревне хозяйка земской квартиры обратилась к приехавшему в эту деревню комиссару с вопросом о том, что на обед готовить его благородию. «Птичку, хозяюшка, птичку». Хозяйка задумалась. На дворе тогда стояла страдная пора, следовательно добыть птичку некому. Когда узнал об этом комиссар, то весьма находчиво вывел старуху из затруднения. «На что», сказал он, «голубушка ходить далеко, да еще стрелять. Вон тут, близко, во дворе у тебя ходят птички». Как ни жаль старушке расставаться со своими кладливыми курочками, да нечего было делать, надо уважить. Комиссар, со своей канцелярией, пробыл в этой деревне дня три-четыре, поприбрал во дворе всех птичек. В одном селе комиссару захотелось щуки. Вот он и пристал к хозяйке земской квартиры с просьбой отведать щуки. Та клянется, божится, что у них в селе речка маленькая, болотистая, в которой не только что щук, но даже пискарей никогда не водится; но все эти представления нисколько не подействовали на маненько выпившего комиссара. Наконец видя, что баба выходит дурра и взабол не может понять его желания, он разом разъяснил ей: какую щуку ему надо. «Да ведь мне нужна щ-у-к-а на н-о-г-а-х». растянул комиссар, заливаясь громким хохотом почти перед самым носом сконфуженной женщины. Все это со стороны опытных комиссаров делается сначала шуточками, неведками, и потом уже и впрямь, но так, что бы все было безобидно. Вот в каком положении, еще не так давно, находился малоизвестный уголок, называемый Богучанским отделением.
Н.Б.
Опубликовано 23 января 1877 года.