Между Ангарой и Леной. Часть 2.

В Восточной Сибири дело шло особенно спешно. Вслед за Илимском, основан в 1631 г., в 40 лет возникают: Братский острог, Балаганск, Иркутск, Удинск, Верхоленск, Усть-Кутские варницы, Киренск, Якутск, Нерчинск и Албазин. Народ бьется на юг, кидается на Амур, а правительство больше держится севера, от Якутска стремится к Океану через Камчатку, и уже позже избирает Иркутск пунктом опоры для дальнейших предприятий, тогда как Амур брошен на произвол судьбы; вольные удальцы оказались не в состоянии удержать его за собой без поддержки правительства, и он надолго уходит от русских рук.

Если б не постоянное стремление русского правительства к северу, Илимск не мог бы играть той роли, какую он играл до половины прошлого столетия. Он был поднят обстоятельствами и поддерживался только тем, что избран был административным пунктом.

Потеряв административное значение, Илимск нескоро мог привыкнуть к своему новому положению. Илимцам, по преимуществу мастеровым и ремесленным, трудно было переменять свою профессию и переходить к сохе; а в то время оказывалось, что и простора то мало, одним хлебопашеством не прокормишься. Поэтому они, занимаясь огородничеством и хлебопашеством, не бросали мастерства. Благодаря этому, в то время как другие села не имеют почти ни одного мастерового своего, не могут даже избы поставить без поселенца, у илимцев все свое. Кроме того они на весь край горшечники; летом они их лепят и обжигают, а зимой везут на Ангару и меняют на хлеб. При этом, конечно, во время неурожая, не разбирают, каким бы хлебом не насыпать горшок, хоть самым плохим, хоть даже мякиной. Вот почему на Ангаре и сложилась про них поговорка: «Илимские мещане божьи люди, что им насыплют, то и везут».

В метрике за 1836 г. при записи восприемников обозначена профессия каждого; откуда видно, что у них в то время были следующие мастеровые: 2 кузнеца, плотник, лотошник, печник, горшечник, черовиник (башмачник). Их было, конечно, гораздо больше, но не привелось всем крестить, поэтому и остаются для нас неизвестными.

Нельзя не отнестись с полным уважением к людям, которые, будучи обижены природой, все таки находят возможность добыть кусок хлеба честным трудом; но коренные хлебопашцы, относясь к ним несколько с высока, имеют свое основание. Если бы здесь было чисто земледельческое население, оно сумело бы, может быть, лучше воспользоваться местностью, повело бы борьбу с природой с большей энергией и умением. Эта двойственность вообще в характере тамошних жителей, между чистым земледелием и промышленностью, значительно тормозит успехи первого.

Илимское наречие составляет прототип того наречия, которое мы встретили на среднем течении Ангары и о котором мы уже говорили. Здесь я окончательно убедился, что это наречие вологодское или вообще северно-русское, потому что все указывают на происхождение жителей из этих краев; хотя, судя по наружному типу, здесь вошла значительная примесь и из других местностей: он гораздо разнообразнее, чем в других селениях и в особенности на волоках.

Для истории местного населения не имеется здесь ни чего, кроме метрик и исповедальных книг, начиная с 1800 года, да и те не все целы и не в порядке ведены, так что и эти сведения можно собрать только с значительными пробелами.

Священник тамошний Никанор Афанасьевич Понаморев, коренной сибиряк, отнесся чрезвычайно сочувственно к моей миссии и оказал полнейшее содействие, без которого я не знал бы, что делать, потому что он там единственное лицо, которое в состоянии понять научный интерес и дать какие-нибудь сведения и указания. Он показал мне все церкви, выходил со мной по всему Илимску, ездил в старый острог и на заимку, где также есть старые церкви, посылал ко мне людей со старинной монетой, сообщал мне, что сам знал и дозволил свободно рассмотреть все имеющиеся в его церкви бумаги, которых оказалось, однако очень не много.

Эту услугу я еще больше оценил в последствии, когда встретил лица из духовенства же совершенно с другим характером, они были или совершенно равнодушны, или относились ко мне подозрительно и старались сообщить свое подозрение полицейской власти, которая, однако, оказалась понимающей дело прямее и лучше; и к удивлению эти лица воспитаны в центре России, а не где-нибудь в глуши или на окраине. Делаю это замечание тем с большим прискорбием, что и эти лица по всем делам хорошие люди, а мне лично оказали истинно русское гостеприимство: виновата тут односторонность русского семинарского образования, которая в России не так заметна, а в Сибири положительно не должна быть терпима, потому что в Сибири они единственные почти люди, которые могут чему-нибудь научить народ. Чему же могут научить люди, которые ничего не понимают или не хотят понимать, кроме церковных треб или на человека, путешествующего с научной целью, смотрят с подозрением, боясь, что он хочет похитить какие то тайны, как будто у них могут и должны быть эти тайны!

Обратимся, наконец, к тем данным, которые можно было извлечь из Илимских церковных книг. В 1870 г. в Илимске считалось всего 620 душ; в том числе 298 муж. и 322 женск.; а по сословиям они распределялись так:

Духовных 5 муж. и 7 женск.; военных 41 муж. и 47 женск.; купцов, мещан, цеховых и пр. 252 муж. и 268 женск. Число домов 92.

Число родившихся и умерших, к сожалению показано не для одного гор. Илимска, а для целого прихода, к которому причислено да 12 сел и отдельных поселений. Поэтому многие выводы мы должны делать уже для целого прихода. Разницы в том большой не будет, потому как местность, так и образ жизни как горожан, так и поселян почти ни в чем не разница. Как в городе, так и в селениях есть военные (казаки) и поселенцы и занимаются смешанно промыслом, мастерством и земледелием. Все равно как в самом городе разница сословий не производит разницы в условиях жизни и некоторое различие между ними в отношении полов, в большей или меньшей тесноте размещения по домам, зависит не от сословного разделения, а от других обстоятельств, которые присущи всем им.

В отношениях полов мы видим, что перевес женского населения перед мужским самый значительный у духовенства, затем у военных и менее у мещан. У последних так мало женщин вследствие того, что там есть много ссыльных мужского пола, которые бессемейны, живут на приисках и в других местностях. О духовных нельзя делать общего вывода, потому что оно состоит всего из двух семейств, военных также малое число. Поэтому мы не сделаем большой ошибки, если примем общую цифру, выражающую отношение полов, для всех горожан: на 100 мужчин 106 женщин или 6% женщин.

У крестьян в 12 поселениях 380 душ мужчин и 415 жен.; следовательно на 100 муж. – 109 женщин или 9%, для целого же прихода излишен женщин = 8%.

Размещение по домам выражается следующими числами:

В городе 620д. помещ. в 92 дом., след. в кажд. 6,6.

В селениях 795 д. помещ. в 134 дом., след. в кажд. 5,9.

Принявши в соображение, что в Илимске дома нисколько не просторнее сельских, должно допустить в нем большую тесноту против селений; но не должно забывать, что в Илимске числится много поселенцев, но они не живут там. Считая город вместе с селениями, мы получим, что в каждом живут 6,2 чел.

При сравнении данных народонаселения прежнего времени с нынешним, встречаете еще большее неудобство: там показано народонаселение по приходу, который с того времени изменялся, иногда был один, а иногда разделялся на два. Единственно за 1838 год это затруднение несколько устраняется тем, что в нем показано отдельно население города.

Казаков и солдат 37 муж. 39 жен = домов 16.

Мещан 163 муж. 162 жен = домов 41.

Всего 200 муж. 201 жен. = 401 = домов 57.

Следовательно в 32 года народонаселение увеличилось на 1,29. Но тут участвовало доселение со стороны и по преимуществу, мужчин, что видно из слабого превышения женского пола: а число домов пропорционально увеличилось больше, следовательно прежде жили теснее: именно на дом приходилось более 7 человек.

Это стремление в комфорту, на сколько он выражается большим простором жилища, видно и в селениях. В 1838 году было:

В Шестаковой 80 м.п. 81 ж.п. 161 об.п. в 18 дом.; на 1д. 8,9 ч.

В Пушминской 9 м.п. 14 ж.п. 13 об.п. в 4 дом.; на 1д. 6,4 ч.

В Избушкинской 12 м.п. 15 ж.п. 27 об.п. в 3 дом.; на 1д. 9 ч.

В Муке 42 м.п. 36 ж.п. 78 об.п. в 7 дом.; на 1д. 11,1 ч.

В Оглоблино 29 м.п. 19 ж.п. 48 об.п. в 7 дом.; на 1д. 6,9 ч.

В Уфимцевской 40 м.п. 44 ж.п. 84 об.п. в 10 дом.; на 1д. 8,4 ч.

Всего 212 м.п.209 ж.п. 421 об.п. в 49 дом.; на 1д. 8,6 ч.

Следовательно теперь в селениях менее 7 человек в каждом доме, а в то время по 8 с половиной; в селениях же вместе с городом по 7,6.

В 1824 г. в Илимских 2-х приходах считалось:

656 д. муж. и 640 жен. в 163 домах на кажд. Д. 7,9. В том числе были по сословиям:

Духовенства 10 муж. 11 жен.

Военных 56 муж. 57 жен.

Мещан 123 муж. 125 жен.

Крестьян 457 муж. 447 жен.

В 1824 г. следовательно жили теснее еще, чем в 1838 г. Если в селениях вместе с городом, где в то время жило чиновничество, купечество и было больше, чем теперь, духовенство, приходилось почти по 8 душ, тогда как в 38 г. было чуть более 7 человек на лом: то теснота в селениях должна быть еще значительнее.

Движение народонаселения для целого прихода до 1857 г., с которого мы имеем более точные данные, представляет медленный рост и некоторые колебания. Вот какие данные представляют церковные книги:

В 1823 г. 448 душ муж. 436 душ женск.

В 1824 г. 656 душ муж. 649 душ женск.

Видимо, что в этом году и следующих считаются вместе два прихода; далее идут цифры правильнее:

В 1830 г. 740 душ муж. 760 душ женск.

В 1831 г. 749 душ муж. 769 душ женск.

В 1833 г. 786 душ муж. 769 душ женск.

В 1836 г. 807 душ муж. 797 душ женск.

В 1837 г. 792 душ муж. 770 душ женск.

В 1838 г. 808 душ муж. 776 душ женск.

В 1839 г. 803 душ муж. 776 душ женск.

В 1840 г. 805 душ муж. 789 душ женск.

В 8 лет прибавилось народонаселения на 1,06, и женский пол прогрессировал меньше, чем мужской. Для выводов о смертности и прибыли вследствии перевеса рождений над смертностью мы имеем данные из старого времени только за два года:

В 1800 г. было родивш. муж. п. 18; жен п. 23. Умерш. муж. п. 14; — жен.п. 22. Итого 41 родивш. и 36 умерш. – В 1836 г. род. муж. п. 47; жен. п. 35. – Умер. муж. п. 14, женск. п. 22. Итого род. 82 – умер. 36.

В первом случае прибыль больше убыли на 1.1; во втором на 1,8.

Мы могли отсюда вывести, что в продолжении 36 лет смертность ослабела и следовательно положение народонаселения улучшилось, если б имели какие-нибудь свидетельства, что 1800 г. находился в особенных неблагоприятных для населения условиях, а 36-й не был особенно благоприятным; но удерживаемся от такого обобщения, потому что не имеем всех данных.

Более точные выводы можно сделать для новейшего времени, начиная с 1857 г. Вот эти данные:

Мы имеем теперь данные за 10 лет, хоть не подряд; между ними два года эпидемических, и по всем вероятностям их больше и не должно быть; поэтому вывод за десятилетие можно считать верным. Из этих данных мы видим, что в 10 лет родилось обоего пола 780, а умерло 566; число рождений больше смертных случаев в 1,36 или немного меньше, чем в полтора раза. Мужской имеет перевес в рождениях: муж. 408, жен. 372; но зато у мужчин больше смертность. У женщин число родившихся относится к числу умерших, как 1,45 к 1, а у мужчин, как 1,31 к 1. Эта то экономия смертности у женского пола и произвела в результате за 10 лет, что мужчин, за вычетом умерших из числа родившихся, осталось 98, а женщин 116.

Больше всего умирает детей до 5 лет. В обыкновенные годы на них приходится половина и больше: в 1857 г. из 44 всех умерших до 5 лет умерло 27, в 1858 из 61 – 34, в 1861 из 51-25, в 1862 г. из 25-12, в 1866 из 22-12 и т.д. Они же расплачиваются и в эпидемические годы: в 1867 из 93 умерло до 5 летнего возраста 62, до 10 – 6, а остальных по 1 и по 2, не больше; в 1868 г. из 148 до пятилетнего возраста – 90, до 10-14, до 15 – 4, до 35 – 4, до 45 – 7, до 75 – 5; других меньше. В оба эти года свирепствовали поносы: в 1867 – 42, а в 1868 – 89; затем горячка: 13 и 24; родимец 12 и 14; простуда 7 и 8; в 1867 г. скарлатинном умерло 7. Понос и горячка продолжались и следующие два года: в 1869 г. горячкой умерло 22 из 43, а в 1870 горячкой же 12, и поносом 12; кроме того с 1867 г. сильно убивал родимец; 12, 14, 9, 18.

Зоб появляется в Илимске спорадически; а вверх по Илиму встречается чаще, как эпидемия. Других местных болезней, как напр. лихорадок, здесь нет. За 70 лет живут здесь многие, есть несколько человек за 90 лет; мужчины достигают большой старости, чем женщины.

Наименьшая смертность в июле, сентябре и октябре; в те же месяцы меньше и рождений. Самая большая смертность падает на ноябрь, январь, май и июнь; большее число рождений в ноябре же, январе, феврале и апреле, среднее в мае, июне и августе. Браков как видно из таблицы, больше всего заключено в 1857 г. – 39, и затем в 1861 – 23, а в 1858 – 18; меньше всего эпидемический 1867 г. – 6, и за год перед тем – 8, а в 1868 г. втором эпидемическом, 11; в остальные годы, сравнительно с первыми тремя, было мало.

Быть может, порывшись в бумагах тамошней мещанской управы или порасспросивши обывателей, можно было бы найти объяснение, почему 51-й год был особенно обилен браками, а в остальные их было слишком мало; нашлись объяснения и другим явлениям; но я пробыл там только сутки, одной ночи мне едва достало чтобы пересмотреть архив церковный, в котором, к сожалению, кроме метрик и исповедальных книг, оказались только указы к описи новейшего времени, не имеющие научного интереса. Много вопросов возникает после, вследствие наблюдения на месте и для разрешения их там нужно жить. Это никому не может быть сподручно и прилично, как местному священнику, который по своему положению имеет дело с народом и должен изучать его, если хочет, чтобы его пастырская миссия не оставалась бесплодной. При содействии уважаемого отца Никонора мне удалось приобрести несколько серебряных мелких монет и две-три других вещицы; он кроме того обещался понаблюсти, не попадутся ли еще какие-нибудь более или менее интересные вещи, сообщать об том в Отдел.

В тамошнем писаре г. Иванове, я тоже встретил желание что-нибудь сделать. Я ему указал на собрание песен и народных обычаев и обрядов.

Сам я пытался было записать сколь-нибудь песен, но с большим трудом мог убедить одну десятилетнюю девочку проговорить мне две песенки. Одна из них, кажется, общерусская: по крайней мере ее знают везде в Иркутской губернии и Забайкалом; это-

Соколик мой ясный,

Куда отлетаешь?

На кого ты девку спокидаешь? и т.д.;

А другая, если не оригинальная сибирская, то сибирская переделка. Для образца приведу ее здесь целиком:

Разгидай, моя родная,

Отчего стала скудна – бледна я?

Я день и ночь сижу одна.

Кого жду я, только не дождуся;

Во постельку спать ложуся.

Мне не спится, не лежится,

С плеч головушка моя валится,

Ретиво сердце мое скорбится.

По дороженьке столбовой

Троечка скачет,

Ямщик плачет.

Колокольчик под дугой

Тонкий – звонкий, проголосный.

Наша Маша рукой машет:

«Удалимся-ко, милой, подальше,

Чтобы люди меня не видали,

Все суседьи не слыхали,

Отцу – матери не сказали.

Отцу – матери не бесчестье,

Роду-племени не в укор».

Всякую песню записанную с говора, следует проверить после в пении или наоборот: сперва выслушать в пении и потом записать; но я этого не мог добиться и потому оставлю ничуть не тронутой, хотя очевидно, что местами будто не выходит размер. Может быть, при передачи песни без напева путается память и теряется чувство лада, но не должно забывать, что русская песня не стесняется формальной стороной, в ней главное – динамика т.е. мера и согласие только в тех местах, в которых в которых заключается сила, а остальное восполняется разного рода добавлениями ничего не значащих слов или восклицаний, протяжкой или скороговорением. Со временем может быть произведена проверка и по ней сделаны поправки или могут быть присоединены дополнения и варианты; но во всяком случае собиратель не должен точно держаться слов певца и от себя не изменить ни йоты, разве только с оговоркой и все-таки приведя и сам подлинник.

Делаю это замечание на тот случай, что мне встречались люди, желающие заняться собиранием подобного рода произведений народного духа, но откровенно сознавались, что не знают как взяться за дело.

Первая песня, из которой я привел начало, считается в Илимске старинной песней: она уступает уже новым, модным, но все-таки любимая всеми, и ноется жалобно; а вторая поется скоро, как повертушки и наскакушки. Но добиться от девочки, чтобы она мне спела какую-нибудь из последних, я никак не мог, и так остался в неведении о том, что это за песни. Несомненно, конечно, что эти песни скорые и веселые. Название их напоминает мне сербские посконицы, которые поются быстро, скороговоркой, и при этом пляшут, особенно живые они в сопровождении скрипки; содержание их большей частью бывает скандального свойства.

Сравнительно с великорусскими поселянами они имеют несколько мещанский вид, хоть и живут совершенно по деревенски. Это впрочем нужно отнести ко всем почти сибирским селениям, исключая разве особенно глухие какие-нибудь места, как напр. жителей волоков; но и эти больше напоминают наши мещанские хутора, а не настоящие деревни. Печать мещанства заметна и на их песне: оригинальна ли она, или передельна, в ней нет уже той простоты, которая свойственна нашей простонародной песне; на несколько манерна, в ней есть уже доли аффектации и сентиментальности, заступивших место истинного глубокого чувства. Сибиряк, как горожанин, живет больше умом, чем чувством, хоть и является у него иногда потребность понежничать. Это-то и сказывается в их песнях.

Остается сообщить еще несколько данных статистических и географических, которые не вошли в общее описание.

Селения илимского прихода вниз по р. Илиму: Литвинцево (казаки) 3 двора, Оглоблино (казаки и крестьяне) 17 дворов, Турижное (крестьяне, выселок из Оглоблино) на р. Туриге – 5 дворов, Березниковское (крестьяне) – 3 двора, Уфимцевское (крестьяне) – 16 дворов; вверх по Илиму, Пежимское (казаки) – 2 двора; Подпорожное (крестьяне) -1 двор, Березовское (казаки) – 2 двора, Шестаковка (крестьяне) – 30 дворов, Пушминское (крестьяне) – 6 дворов, Голиковское, иначе Литвинцевы (крестьяне) – 15 дворов, Аталанское (крестьяне) – 6 дворов. Затем по пути к Лене Избушкинский станок и Мука, об которых уже было говорено.

От Большой Намыри я встретил следующие реки, ручьи и горы: через 12 в. переехали Кежму, которая течет прямо в Ангару; за ней не большой хребет, с которого спустились к р. Дадарме (собрание нескольких ручьев вместе); потом опять хребет Миндей, и за ним река того же названия; она отделяется таким же хребтом от р. Видима, в которую впадают три довольно большие ручьи с СВ на ЮЗ, а далее Коймоново на р. Видим, в которую здесь р. Мельничная, берущая начало верст за 15; через 4 в. от Коймонова Ближняя речка, течет в Видим с Ю, а еще через 4 – Дальняя туда же с В. Все эти речки прямо или через Видим текут в Ангару и все сходятся вершинами, так что вытекают с различных сторон из одного пункта, лежащего к северу от линии, проведенной между Намырью и Илимском. На 16-й версте от Коймоновой к Суворкиной, вправо от дороги есть провалище: отверстие столь узкое, что только собаа пролезет, а в глубину пускали шесть сажень в три и он уперся, но не известно в дно или в бок; оно не мерзнет целую зиму и когда кругом завалит снегом, в нем остается отверстие, и около образуется желтая куржевина. Я не мог видеть, хоть и ехал, потому что летом ее заваливают ломом и мусором.

На 19 версте от Коймонова начинается склон к Илиму; далее через 9 в. Суворкина на ручье, который тут же не подалеку вытекает из камня; он течет в Черную речку, а эта в Илим. Через 22 в. от Суворкиной р. Иреяк Касьяновский, названный так по имени Касьянова, имевшего здесь заимку и теперь скочевавшего отсюда; здесь его течение на ЮВ и немного ближе к В., а от сюда немного ниже делает крутой поворот к Ю., идет в этом направлении сажень на 300, и снова возвращается к первому направлению. Вода в нем коричневая, но прозрачная, на глубоких местах почти черная, как кофе; в нем плещутся хариусы. Верст через 8 начинается склон к Илиму; за 10 верст до Илимска попадается еще ручей Бутурень, текущий на В. В Илим. Есть еще Борисовский или Сухой Иреяк, который впадает в Илим же, выше Касьяновского. Все эти реки также вершинами сходятся с Видимом. У самого Илимска в Илим течет ручей Никитин, а за Верхним острогом ручей Сумин, а еще далее верст за 10 выше р. Казачья, довольно большая, разлогая, рыбная, на ней покосы и заимки илимских мещан, в нее течет еще речушка Рассоха. Через 12 в. от Илимска мы переехали Козачью, которая здесь почти такая же, как Илим и течет на ЮЗ. За ней с хребта начинается уже ленский склон.

Почва везде красноватая глина, от чего вода во всех ручьях и реках красноватого цвета; на верху хребтов попадаются песчаные слои, а местами песок идет какими то прослойками. Только в Суворкиной слабый песчаник и россыпь песка лежат на самом дне долины и тоже самое на Ирейке, но здесь песок будто нанесен сверху.

Теперь на Лену.

Опубликовано в ноябре 1871 года.

Между Ангарой и Леной. Часть 1.