Покорение Сибирского царства и личность Ермака. Часть 2.
Оставив дружину Ермака подниматься вверх по Чусовой, остановимся на личности души этого предприятия. Тогда как жизнь авантюристов нашего времени, например Эмина-паши или Стенли, будущий историк может проследить, с мельчайшими подробностями, от колыбели до могилы, — жизнь замечательных исторических личностей прошлых веков, особенно незначительного происхождения, покрыта для нас туманом баснословия. Если даже на Западе происхождение, детство и юность таких людей, как Сабастиан Кибо или Христиофор Колумб, очень малоизвестны, — то очень естественен и понятен этот мрак по отношению к Ермаку. В наиболее достоверных летописях нет никаких указаний на его происхождение. В Черепановской встречается какое-то темное указание на его суздальское происхождение. Наиболее достоверные летописи связывают место его рождения с Волгой: В Строгановской и Ремезовской он называется Повольским, в то время, как дружина его – «волжскими казаками». Черепановская прямо выводит его из Юрьевца, что на Волге. По-видимому, уже в XVII в. Ермак стал легендарным героем: Витзен выводит его из Мурома. Очевидно, на этом мнении отразился взгляд народных песен, считающих Ермака племянником Ильи Муромца. Мнение Костомарова о донском происхождении Ермака отзывается поверхностным отношением к предмету: встретив в одной грамоте конца июня 1581 г. имя казацкого атамана Ермака, он принял его за Ермака Тимофеевича; но это имя было распространено в старину. Броневский, автор «Истории Донского войска», вышедшей в 1842 г. считает Ермака уроженцем Качалинской станицы на Дону, но не приводит для этого никаких оснований. Причиной этого мнения было, по-видимому, некритическое отношение к народным песням: так как народная фантазия перенесла на Ермака некоторые черты Стеньки Разина, то в каких-нибудь местных песнях, может быть, и упоминается о Ермаке и о Качальнике, городке, основанным Разиным на Дону между Качальницкой и Ведерниковской станицами. Итак, Ермак – волжский выходец, а не донской, и тем вероятнее, что ряды донских казаков пополнялись разными выходцами. По всей вероятности, Ермак был посадский человек или крестьянин среднего течения Волги и вследствие каких-нибудь личных причин принужден был бежать на Дон, как поступали тогда многие энергичные люди. В одной челобитной казака Ильина Михаилу Федоровичу положительно говорится, что он, Ильин, «20 лет полевал с Ермаком в поле», т.е. в южнорусских степях. Потом, как видно из Ремезовской летописи, Ермак разбойничал на низовьях Волги и на Каспийском море. Из описания его наружности, приведенного в Ремезовской летописи (ст. 106), нельзя вывести никакого определенного заключения о месте его рождения: у него была черная борода, вьющиеся волосы, худощавое лицо, средний рост и широкие плечи. Модно понять только, что он не без обыкновенного великорусского типа, и что в наружности его проглядывало что-то не русское. Относительно настоящего христианского имени Ермака в источниках столько же разногласия, столько же мрака, сколько и относительно его биографии до тех пор, пока он не выплыл на поверхность исторических событий. Строгоновская и Есиповская летописи называют его просто Ермаком, Серепановская Василием, и «Ермак» объясняет нарицательным именем, означающим «артельных котел» ил и»ручной жерновой камень», народные песни называют его Ермилом. В зависимости от источников, происходят разногласия историков по этому пункту: «Карамзин называет его Германом, Соловьев, Словцов, Костомаров и Замысловский вовсе обходят этот вопрос. Ровинский производит от Еремея, Миллер и проф. Никитский от Ермолая, Небольсин и Пуцилло от нарицательного «ермон», Буцинский от Ермила. Для приблизительного верного решения этого вопроса мы должны остановиться на мнениях Буцинского, Никитского и на известии Черепановской летописи. Пр. Никитский указывает на то, что в писцовых новгородских книгах XVI в. встречается нередко имя Ермачишко, Ермачко, и что оно производится от Имени Ермолай; например, в деревне Отуевой было несколько дворов и между прочим «двор Ермолки Сенкина да Ермачков сын Ивашко». За имя Ермил высказываются исторические народные песни; в одной например, говорится:
«Атоманом быть Ермилу Тимоыеевичу» или,
«У казаков атаманушко. По имени Ермил сын Тимофеевич».
По замечанию г. Буцинского, двое из казаков т.н. «старой сотни», товарищей атамана, назывались Ермаками; но встречается имя Ермолай. Сибирские деревни хотя и называются Ермаковыми, Ермачковыми, но есть Ермолкины, есть юрты Ермолаевы; за то ни разу не встречается имени Ермила. Из этого г. Буцинский заключает, что Ермила всегда получается в просторечии Ермон. Один остяцкий князь, получивший при крещении имя Ермилы, назывался Ермаком. Кажется, что имена Ермил, Ермолай и Ермолы смешиваются в древней Руси не только светскими людьми, но и духовенством, как это можно увидеть из путешествия Антония в Царьград в XIII в. Ермил и Ермолай звучали совершено одинаково в ушах древнерусского человека. В варианте одной народной песни «Помощь царю под Казанью» говорится: «Атаманом быть Ермохе Тимофеевичу»; таким образом в настоящее время невозможно решить, как было настоящее имя завоевателя Сибири – Ермолай или Ермил, но только которое-нибудь одно из этих имен. Полуимя Ермак, в то время тоже считалось очевидно христианским, потому что завоеватель Сибири назван так даже в синодике Сибирского архиепископа Киприана. Теперь перейдем к нарицательному имени «Ермак», означавшему «дорожный котел» или «ручной жернов»? Действительно, в старину любили употреблять вместо христианских имен какие-нибудь прозвища, что допускалось и в официальных актах. В Строгановской летописи, чтоб не ходить далеко за примерами, встречаем хозяина Юрьевича Тютина и дьячка Третьяка Корачарова, подписавших одну грамоту царя Строгановым. На другой грамоте подписался дьяк с приписью Дружина Владимирович. Очень может быть, что и в интересующем нас случае мы должны видеть возражение упомянутого древнерусского обычая. Конечно, не с самого же начала своей деятельности Ермил или Ермолай сделался атаманом; нет ничего невероятного, что он начал свою карьеру артельным кашеваром, и его христианское имя, естественным образом, по созвучию, превратилось в Ермака, имя, собственно говоря, нарицательное. Отчество «Тимофеевич», объясняется в одной только Черепановской летописи, по нашему мнению можно объяснить так. Читая песни о Ермаке, находящиеся в сборнике Крише Данилова, мы замечаем, то обстоятельство, что мнгие события, рассказываемые в них, напоминают события из жизни Стеньки Разина: Бузан-остров, молодая Ураловна, «мурзы дочь Турского», ограбение персидского посольства и пр. – все это исторические несомненные похождения Стеньки Разина. Народная фантазия была поражена подвигами Стеньки Разина и долго приурочивала к нему и его времени менее важные лица и события. В одной песне о Разине говорится, что он ходил по камее реке; тут смешение Разина с Ермаком, очевидно. В песне «помощь царю под Казанью» смены имен Ермака, Разина и Никиты Романовича беспрерывны. Исторически верное отчество Разина – Тимофеевич – было перенесено народной фантазией на Ермака, а оттуда попало и в летописи, так как мы думаем, что все сибирские летописи происхождения не древнего, не ранее конца XVII века. Известие, сообщаемое Черепановской летописью, что настоящее имя Ермака было Василий, можно выяснить подобным же образом: это перенос народом на загадочную личность Ермака исторического имени одного из важнейших атаманов Разина, Василия Уса, долгое время господствовавшего в Астрахани. Наше мнение может подтвердить то обстоятельство, что почти все песни об Ермаке и Разине записаны в одних и тех же местах – Самарской, Симбирской и Саратовской губерниях. Покончив с вопросом о происхождении и настоящего имени Ермака, на сколько решить его возможно при современном состоянии исторической науки, переходим к очерку нравственных и умственных качеств нашего героя. В те времена наиболее важным качеством человека считалась храбрость, неустрашимость – и Ермак обладал этим качеством в высшей степени по единогласному отзыву летописей и исторических песен. Как бы не преувеличивали источники эти качества своего героя, несомненно, что Ермак не мог бы быть атаманом, не будучи храбрым и неустрашимым. Так как значительная часть отряда состояла из казаков, то предводителю его необходимо было обладать сильной, энергической и убедительной речью; Ермак обладал этим качеством: припомним его речь к казакам в Атихском городке, когда они пришли в уныние, будучи окружены многочисленными неприятелями. Строгановская летопись называет его «велеумным ректором». Личная нравственность Ермака, была высока: припомним то наказание которое он установил за проступки против нее, а также отказ от дочери Елыгая, которую он «оберег» и прочим «запретил касаться», по выражению летописи. Память Ермака, насколько сообщают источники, незапятнанна и вероломством, как память Кортеса, коварно захватившего Монтезуму и некоторых других мексиканцев, или как память Писорре, также поступившего с Атагуальной и Гальнучимой в Перу. Варварская жестокость, которую часто допускали испанские конкистадоры, была не по сердцу Ермаку. Хотя казаки XVI в. и порывали часто всякую связь с государством, однако их религиозность была вне всяких сомнений. Такой же религиозностью отличается и Ермак. В отряде его, как мы видели выше, находились духовные лица; в первую же зимовку он поставил часовню во имя св. Николая. Строгановская и Ремезовская летописи согласно выставляют на вид его религиозность. Но.в соответствии с духом того времени, Ермак при всех своей религиозности, был суеверен! В Кашуни, на Товде, просил предсказаний у какого-то местного простяка «шейтанщика» как вершает летопись. Сообразно с духом казачества и главной целью похода – добычей – Ермак, конечно не пренебрегал и насильными поборами. «Что мимоходом урвали, то и наша добыча», говорится в Ремезовской летописи. Способность предвидеть будущее, осторожность были выдающимися свойствами характера Ермака, на что указывают и народные песни и летописи: в одной песне Ермак перед всем казацким кругом изъясняет казакам их опасное положение и указывает на Каму как на естественны путь к спасению. Из мягкого обращения с мурзой Кутугаем, Боярам, Ишердеем и другими князьями можно заключить о политическом такте и благоразумии Ермака, желавшего приобрести себе привеженцев. Этот образ действий был естественен для нашего времени, но почти необыкновенен для казака XVI в. Ермак прекрасно понимал, что для успеха предприятия. В его небольшом и разношерстном отряде должна поддерживаться строжайшая дисциплина и он ввел ее: за проступки секли, за дезертирство завязывали в мешок и опускали в воду; в одной Сильве таким образом было потоплено 20 человек. Итак, наш завоеватель является с гораздо более привлекательными чертами, чем его старшие предшественники: Кортес и Писарро и в некоторых отношениях напоминает Христофора Колумба. Если среди историков мы встречаем разногласие относительно происхождения и имени Ермака, то все они сходятся в оценке его личности. Карамзин говорит: «оказал себя героем необыкновенным, вождем искусным, оказал необыкновенный разум в земских учреждениях, и в соблюдении внешней подчиненности». Соловьев и Костомаров в общих выражениях хвалят его предприимчивость и храбрость. Словцов, в свойственных ему туманных и неопределенных выражениях, называет его человеком случая, которому на роду была написана большая игра и что он бессознательно гнался за своей мечтой. Иловайский говорит, что Ермак «своей предприимчивостью, опытностью и удалью вполне воскресил Новгородского повольника». Одна из лучших характеристик Ермака принадлежит Замысловскому: «Доблести, которыми он отличался, говорит этот историк, его отвага и энергия, осторожность и расчетливость, умение начальствовать над ратными людьми, непривыкшими к строгой дисциплине, умение поддерживать в них полное доверие к себе в самые тяжелые минуты походной жизни, — давали ему заметное, неоспоримое преимущество над всеми находившимися под его начальством сотниками-предводителями отдельных дружин, и в продолжении нескольких лет его многотрудной завоевательной деятельности мы не находим в источниках ни одного известия о каком либо возмущении, которое имело бы серьезные последствия, помешало бы достижению главной цели».
Познакомив читателей с личностью Ермака будем продолжать описание его похода, начатого, как припомним, 1 сентября 1581 г. Народные песни и летописи, особенно Ремезовская, удивительно сходятся в своих указаниях на путь отряда по рекам. Отряд поднялся по Чусовой, потом по ее притоку Серебряной. Далее струги пришлось перетаскивать волоком до речки Жеравди, что было, конечно, соединено с большими трудностями. Таким образом, очевидно, что отряд должен был расположиться на зимовку в этом месте, и поэтому 26 октября того же года ни в каком случае не мог взять столицу Сибири, как сообщает это Строгановская летопись, и как это без критики приняли Карамзин, Соловьев, Небольсин, Майков и Замысловский. Неужели казаки, обремененные тяжкими стругами, в незнакомой стране, в осеннее время года, постоянно безпокоимые туземцами, менее чем в 2 месяца могли совершить этот переход по рекам? Поэтому Ремезовская летопись, совершенно основательно и в полном согласии с одной старинной русской песней, утверждает, что только весной 1582 г. отряд Ермака мог предпринять дальнейший поход, тоже реками, по Жеравле, Баранде, Тагилу, Туре и Тоболу. Конечно, если мы будем сравнивать затруднения похода Ермака с трудностями, с которыми приходилось бороться Кортесу, Писарро, Эрнандо де-Сото и другим испанским конкистдорам в южной Америке, то затруднения эти не покажутся нам особенно значительными: испанцы шли не по рекам, а по непроходимым почти тропическим лесам, наполненными разными хищными зверями. Исполинскими змеями; в лесах этих господствовала убийственная болотная лихорадка, наконец, с ними сражались громадные армии перуанцев и мексиканцев: Мексика и Перу имели значительное население, тогда как Сибирь была заселена очень слабо: когда в 1555 г. князь Едегер изъявил свое согласие давать дань Москве, то всех его подданных, с кого могла она идти, оказалось всего 30,700 человек. Нужно, впрочем, заметить, что воинственность неприятелей Ермака была далеко выше воинственности перуанцев и мексиканцев: не нужно упускать из вида, что против него выступили не только слабые остяки и вогуличи, аборигены страны, но и степные кочевники, вероятно, ногаи, потому что в 1563 г. кн. Едегер был изгнан из страны шибанским ханом Кучумом, который и владел ею во времена прихода Ермака. Между тем слух о страшных пришельцах, которые «стреляют невидимыми стрелами», распространился по Сибири. Здесь уместно остановиться на некоторых чудесных знамениях, которые, по Ремезовской летописи предшествовали покорению Сибири Ермаком. Они, конечно, интересны в том отношении, что дают понятие о впечатлении, произведенном на народные массы этим походом: в воздухе явился христианский город, вода, земля и трава окрасились кровью и сделались черными, явились огненные столбы, на месте нынешнего Тобольска раздался таинственных звон, на одном Иртышском острове явились 2 зверя черный, маленький, и белый, большой, и первый победил последнего; по объяснению воинов, большой зверь обозначил царство Кучума, а малый – Ермака. Старинные летописи и хроники всех народов переполнены известиями о разных таинственных явлениях, предзнаменованиях перед важными событиями, народная фантазия создает их, конечно, после того, как события совершились. Здесь кстати будет вспомнить, что в Перу перед появлением испанцев тоже были знамения: к ногам инки Гуайна-Кацика, во время одного религиозного торжества, упал мертвый орел, заклеванный соколами; вокруг луны являлись разноцветные кольца; небо бороздили кометы; молния сожгла один из дворцов инки и т.п. В Мексике появление испанцев вызвало легенду о возвращении Бога солнца Квальцалькотля, которые некогда покинул страну и должен был возвратиться для водворения золотого века. Это ясно показывает, что направление мысли у народов, стоящих на низкой ступени умственного развития, одинаково, под каким бы небом они ни жили. Первое значительное дело с неприятелями у Ермака было на Туре, когда ему пришлось брать городок князя Епанчи, недалеко от нынешней Тюмени. Казакам, как испанцам в Мексике и Перу. Помогало главным образом то обстоятельство, что все они вооружены ружьями, хотя и плохими с современной точки зрения, но все же ужасными для инородцев, вооруженных только копьями и луками. Ремезовская летопись передает известие еще о нескольких битвах, сопровождающихся одинаковым успехом для казаков; в одном узком месте Кучум даже перегородил Тобол железными цепями, но казаки прервали их. 21 июня у Ермака было кровопролитное дело подле урочища Бобасана, где скопилось много татар, также остяков, чуваш и вогулов. Летопись передает, что только после пятидневной битвы войска Кучума отступили. Поход замедляло то, что казаки часто делали разведки в сторону, или нуждаясь в съестных припасах, или из желания добычи. Овладев богатым городком Каратина-мурзы, они пошли вверх по Иртышу, куда их привлекал городок Атики-мурзы. Это было уже в начале октября. В Атикском городке казаков окружили столь многочисленные силы неприятелей, что многие из них отчаялись и хотели уже бежать; только обращение Ермака к чувству чести и к религии наэлектризовали их до такой степени, что они одержали блистательную победу, хотя Чувашева гора, последний оплот Кучума, была укреплена им хорошо. Это было 23 октября 1582 г. Кучум с племянником Магметкулом бежал с поля битвы. Видя окончательное поражение Кучума, остяцкие князья, его невольные союзники, оставили его и разбежались. Через день и сам Кучум взял, сколько мог из своих богатств, бежал в ишимские степи, оставив столицу, в которую казаки и вступили 26 октября 1582 г. Здесь они нашли большую добычу, много драгоценных металлов. Камней и мехов, хотя сама столица не вызывала у них восторга, как у испанцев великолепная Мексика, «царицы городов», или величественный Куско, резиденция перуанских инков. Это очень понятно: великолепие и роскошь столицы определяется богатством и образованностью страны, а царство Кучума было некультурно и бедно. О деятельности Ермака, как администратора новопокоренного края, нам известно очень мало. Получается очень низкое понятие о русской культуре того времени, когда сравниваешь скудные и не многочисленные источники об Ермаке с обстоятельными и подробными сообщениями западноевропейских авантюристов и эмигрантов, где-нибудь в Виргинии, Нью-Гемпшаре, Массачузетсе: там видим гражданское развитое общество с известным образованием, известными принципами, здесь – мрачную, унылую жизнь полудиких казаков. Об Ермаке известно только, что он старался привлечь в себе остяцких князьков, приходящих с изъявлением покорности. Так как Ермак не был обыкновенным разбойником, ищущим только добычи, но хотел упрочить за собой владения новопокоренной страной, то разослал своих атаманов по рекам, служившим единственными путями сообщения, для приведения инородцев к присяге. Об одном атамане рассказывают, что он заставлял инородцев присягать 7на окровавленной сабле. Из таких экспедиций Ремезовская летопись упоминает о походе Богадана Брязги с 50 казаками вниз по Иртышу. Он покорил Демьянские и Кадышские городки, а также сильный городок кн. Самиры. Видя, что далее начинаются совсем пустынные места, Брезга от Самирова возвратился в столицу с большим количеством собранного ясака и провианта. Поход этот ознаменовался большой жестокостью с русской стороны. Насколько неспокойна была еще страна, видно из того, что в декабре 1582 г. Магметкул подстерег отряд казаков, ловивших рыбу на Абанацком озере и почти всех их перебил. Одновременно с экспедицией Брязги, весной 1583 г., Ермак отправился к устью Вагая и там, неожиданно напал на Магметкула, взял его в плен. Уже вскоре после взятия столицы Кучума и объяснения ближайших инородцев, Ермак послал известие об этом Строгановым и, быть может, одновременно в Москву – бил челом Ивану IV Сибирским царством. В ноябре 1582 г. в Москве еще ничего не знали об успешности похода Ермака: сохранилась грамота, помеченная 16 ноября этого года, в которой делается выговор Строгановым за то, что они послали своих людей за камень вместо того, чтобы защищать пермские и чердынские городки. Которые были разорены пелымским князем осенью 1581 г. Донесение об этом было сделано пермским воеводой Перепелицыным, который, очевидно, завидовал самостоятельному положению Строгановых. В грамоте этой замечательно то, что царь гневается на них, главным образом, за оставление без защиты пермских и чердынских городков и за самовольный поход в Сибирь, а за признание воров и разбойников только для приличия, мимоходом. Это было совершенно в духе того времени: и само правительство не раз приглашало «воровских казаков» к себе на службу. 22 ноября Иван Кольцо отправился в Москву через Пермь «волчьей дорогой, на лыжах и на оленях» и к 1 марта уже вернулся.
В Москве следовательно, от Ермака получили известие не раньше января 1583 г. очень может быть, что Строгановы узнали об успехе Ермака случайно: в интересах последнего и его дружины было непосредственно донести об этом совете царю, так как они все-таки находились под опалой; так поступил Кортес, отправивший Филиппу II известие о завоевании Мексики помимо своего непосредственного начальства Веласкеса. Летописи и народные песни передают, что царь простил Ермака и его дружину и наградил их. В Черепановской летописи говорится, что Иван IV назвал Ермака сибирским князем; но это неверно. Так как для значительного отряда войска путешествии ев Сибирь было возможно только реками весной, что и состоялось действительно: были посланы кн. Болховской и воевода Глухов с 500 человек. Это воеводы отправились летом 1583 г., но, вероятно уже поздно, так что добрались до Строгановых только в глухую осень, когда путешествие по рекам стало уже невозможным. Об этом они известили царя. По этому поводу Иван IV отправил Строгановым грамоту, помеченную 7 января 1584 г., чтобы они велели к весне изготовить струги для войска. С открытием навигации Болховской и Глухов продолжали свой поход. Но добрали до бывшей столицы Кучума только 1 ноября. Этот долгий поход воевод в мирное время ясно доказывает, что Ермак, не мог в 2 месяца дойти с Чусовой до столицы Кучума, как говорит Строгановская летопись и за ней почти все историки. Едва ли Ермаку и его дружине было особенно приятно призвать Болховского и Глухова, которые отняли ipso facto, всю власть у атаманов. Нет ничего невероятного, что Ермак, фактически низложенный атаман, не обнаружил при этом особенной деятельности в поисках провизии для вновь пришедших, и между ними скоро открылись голод и болезни. Кн. Болховской скоро умер. Тогда Ермак стал прежним вождем, а об Иване Глухове ничего не стало слышно. Наступившая весна оживила упавший дух завоевателей; летом казаки блистательно отразили осадившего их мурзу-Карачу, но осенью 1585 г. счастье из оставило. В конце июля получено было известие, что Кучум не пропускает бухарских купцов, везущих казакам разные среднеазиатские товары. Ермак с отрядом в 50 человек отправился им навстречу, поднимался по Иртышу, был на Вагое, но, никого не встретив, повернул обратно. Между тем Кучум, непримиримый враг русских, которым вероятно и был распущен слух о бухарских купцах, неутомимо следил за дружиной Ермака. Возвращаясь назад, казаки расположились ночевать на одном из Иртышских островов и поэтому считали себя в полной безопасности. Наступила роковая ночь 6 августа, подробности которой стали достоянием легенд. Ночь эта была холодная, ветряная и дождливая, темная сибирская осенняя ночь. Отряд Ермака был так утомлен, что все крепко заснули под мерный звук дождевых капель и завывание ветра; заснули и поставленные часовые. Кучуму, как туземцу, был известен брод, которым он и воспользовался, вполне удостоверившись в непробудном сне казаков. Когда началось всеобщее избиение спящих казаков, Ермак проснулся и бросился к стругам, стоящих в некотором расстоянии от берега, хотел прыгнуть на один струг, но промахнулся и пошел ко дну, увлекаемый тяжелыми доспехами, подарком царя Ивана Васильевича.
Как бы то ни было, исторический факт тот, что Ермак почил 6 августа 1585 г. Еще раньше погибли его сподвижники Кольцо, Яков Михайлович и Никита Пан. – Об умершем Ермаке составилось не мало легенд и в инородческом и в русском населении, которые ясно показывают всю величину этой исторической личности и то впечатление, которое произвел Ермак на современников и ближайшее потомство. Тело Ермака через неделю было извлечено из воды и оказалось не подвергшимся порче и источающим кровь. Оно было выставлено инородцами на возвышении и через 6 недель не изменилось; птицы не смели прикасаться к нему. Многим он являлся во сне, требуя погребения; некоторые потеряли рассудок и именем его доднес божатся и клянутся. Наконец, его похоронили на Башивском кладбище под «кудрявой сосной» и зарезали в честь его 30 быков и 3 барана. От тела и платья его происходили чудеса. Над могилой его по ночам «во вселенские субботы» появляется огненный столб или простая громадная свеча.
Исторические же последствия смерти Ермака заключались в том, что Матвей Мещеряк со 150 человеками, оставшимися в Сибири, решив отправиться за Камень, совершенно упал духом. На Русь они двинулись не прежней дорогой, а обходом, по Иртушу и Оби. Уцелела, очевидно, только ничтожная треть ратников Ермака, что ясно показывает степень трудностей и опасностей, которым подвергались эти удальцы. Трудно сказать, много ли выиграли Строгановы от похода Ермака: торговля, которую он вели с сибирскими инородцами, должна была на долгое время пасть вследствие беспокойств военного периода, а главное, потому, что число инородцев уменьшилось в поразительных размерах: в 1555 г. считалось 30,700 человек, а в начале XVII в. в местностях, составлявших прежнее сибирское царство, число их едва доходило до 3000; значит население уменьшилось на 27,700 человек. Кроме того, с утверждение русских в Сибири, открывалась возможность для воевод и вообще дл всех служилых людей, вывозить от туда меха, «заповедные товары», не смотря на все воспрещения правительства. Таким образом, повторением, лично для Строгановых предприятия Ермака едва ли принесли особенные выгоды, хотя для их ближайших потомков открыли минеральные богатства Урала; неизвестно даже, были ли они вознаграждены за все расходы по экспедиции Ермака.
Но русское дело не погибло в Сибири со смертью Ермака и отступлением сильного отряда: правительство Федора Ивановича оценило, как должно, важность этого дела и еще летом 1585 г. отправило туда отряд Мансурова, который и встретился с отступающим отрядом Мещеряка. Дело покорения было начато вновь и скоро окончено. В 1586 г. отряд Мясного и Сукина заложил Тюмень, а в 1587 г. воевода Чулков Тобольск. Дальнейшие занятия русскими Сибири окончились лет в 70. Это удивительно для такого громадного пространства и произошло только благодаря необыкновенно удобному расположению Сибирских рек. Сибирские землеискатели двинулись в низовья Оби, основали Березов и Обдорск; пустившись вверх по Оби, основали Сургут и Нарым, на притоке Томи положили начало Томску (1604) и Кузнецку (1618). Из бассейна Оби было легко пробраться в бассейн Енисея: пробрались на Енсей и основали в 1614 году Енисейск; Нижней Тунгуской и Вилюем достигли Лены и основали в 1632 г. Якутск; Ангарой пробрались к Байкалу, а по Шилке, притоку Амура, достигли и последней реки. В 30-х и 40-х гг. последовало открытие казаком Бузой рек Яны и Чендони; вскоре открыта была Индигирка и Колыма, а в 1648 году Семен Дежнев открыл Берингов пролив и р. Анадырь.
Овладев Сибирью, правительство XVI и XVII вв. смотрело на нее исключительно, как на громадный рынок всевозможных мехов, начиная с дешевых, кончая самыми дорогими, которые составляли в то время один из главнейших предметов роскоши. Если правительство и старалось заселить страну, то исключительно для того, чтобы служилые люди, назначенные туда для сбора ясака, не умерли с голода.
В XVIII в. Сибирь интересовала правительство, как «золотое дно». Только нашему столетию, и именно последней его четверти, принадлежит единственно верный взгляд на значение этой территории. Усиливающиеся с каждым годом переселенческое движение ясно показывает, что Сибирь должна быть в России тем, чем Америка в течении всего XIX в. была для западной Европы. Действительно, в Сибири не только десятки тысяч, но и десятки миллионов могут найти возможность для обеспеченной и счастливой жизни. Значение Сибири, особенно той ее части, которая раскинулась на берегах Великого Океана, этого Средиземного моря будущего, с особенной ясностью обнаружится тогда, когда цивилизация в конец разрушит железную стену недвижимого Китая, когда последний, как и Япония, настежь отворит для нее свои двери. Цивилизация уже одержала в Сибири одну великую победу, зажгла свой факел основанием Томского университета; в недалеком будущем мы будем праздновать ее вторую крупную победу – открытие Сибирской железной дороги. Будем же надеяться, что этим открывается бесконечный ряд великих побед цивилизации в некогда безлюдных и диких равнинах царства Кучума.
П. Головачев.
Енисейск.
Марта 1891 г.
Опубликовано в 1891 году.