Зимою вниз по Витиму и Лене. Часть 2.
Узкая, местами совершенно занесенная беспрерывно шедшим снегом с пургой, дорога была еще в первом фазисе своего развития, так как путь по Витиму открыт был не задолго до моего странствования, и по дороги прошлись лишь конюхи, посланные друг другу навстречу с противоположных пунктов: с пр. Успенского и прист. Виски – для расчистки ее и устройства зимовьев, с несколькими десятками лошадей, да транспорта с мясом. Снег же валил, не скупясь и пурга разметала его по собственному усмотрению, засыпая во многих местах и единственные ясные следы дороги – крошечные вехи, окаймляющие ее с обоих сторон с благоразумной экономией: друг от друга на расстоянии, на котором «не слыхать человеческого голоса». К довершению горя, в этом году управление промыслами К°- промышленности сократило число лошадей, содержимых на зимовьях и вместо 8-9, как было в прошлую зиму, отправило 5-6 (5 до Воронцовской пристани, т.е. до 7-го зимовья от резиденции и по 6 лошадей от нее до Виски), из которых пара удерживается под приискового врача за долго еще до его движения с этих двух конечных пунктов, да пара или тройка под почту, отправляемую по разу в неделю сверху и снизу. Следствием такого сокращения лошадей явилось несколько стеснительных условий передвижения по Витиму. Так прекратили провоз служащих прочих К°, хотя этот провоз и прежде оплачивали недурно: по 60 руб. с лошади от Бодайбинской резиденции до Виски, да проходила малая толика от продажи сена и овса проезжающим с чужих промыслов; как на Виске так и на Ус-м пр. приходится долго ждать случая, т.е. отхода или прихода почт, отъезда доктора, священника и других более крупных служащих, а что весьма тяжелее – ехать «в распряжку». Этой ужасной распряжкой называется такой способ езды, при котором едущему, например, на паре лошадей дается одна открытая мелкая кошевка и дровни под конюха (Конюхом в тайге называется рабочий, на которого возлагается обязанность кучерить, возить что-нибудь на лошадях и управляться с лошадьми вне их работы у шахт, орт и золотопромывающих машин. Числятся конюхи в разночинцах и получают от 21 руб. до 40 руб. жалования, да около 2 руб. чайного содержания). Кошевка настолько мизерна, что если в нее положить с собой чемодан и постель и ничего более, то приходится держать ноги совершенно горизонтально и сидеть до следующей перекладки столбом без всякой опоры для спины и головы, в полном распоряжении и ветров, и пурги и холода. Растянувшись вдоль по кошеве, вы рискуете, при малейшем наклонении ее, скатиться с нее, что, как увидите ниже, может иметь весьма печальные последствия, а если не случится такого казуса с вами при постоянном бодрствовании (что, замечу в скобках, составляет не малый подвиг при убийственной позиции и утомительной для зрения и слуха обстановке), то по меньшей мере, вы получите простуду ног, лежащих на седулке, выше вашей головы и на «чистом воздухе». На дровнях, в которые впряжена другая лошадь, находятся конюх и остальной багаж проезжающего. Этот единственный ваш невольный спутник едет впереди и вы лишены последнего утешения в этом пути – хотя бы самой незначительной словесной перестрелки с ним, так как он с своей лошадкой то и дело отъезжает от вас на весьма и весьма почтенное расстояние, имея в своих руках маленький импульс езды для лошади, которого вы лишены: у него вожжи и сноровка обращения с своей лошадью. Вы беспомощно принуждены изнывать в своей, известной уже читателю, позиции 5-7 часов, можете свалиться с кошевки и лежать в глубочайшем снегу («дорога» не шире аршина), пока конюх, изрядно вздремнувши и наскучившись плестись в одиночку, не остановится и не подождет вашей лошадки; всякие понукания ваши бесполезны и совершенно подходят под глас вопиющего в пустыне: самое большее, на что вы можете рассчитывать, — это усиленное звяканье бубенца и дара валдая, вследствие мотания лошадью головы, когда она еще почтит вас вниманием. Привязывать вашу лошадь к дровням конюха не согласны, потому что, по их мнению, первой лошади придется тащить и 2-ю; отчасти они т правы. И при таких-то условиях вам приходится пустить в дело единственное средство, которым «судьба» не обделила вас, как всякого истого русского гражданина – терпением, и покорно погрузиться в глубокие соображения о собственном проекте устройства зимнего пути по Витиму «на тот конец», если б вам пришлось быть миллионером и распорядителем судеб тайги. Только терпение поможет вам игнорировать при такой обстановке возмутительную «ступь», изредка, и то начиная с Воронцовской пристани, переходящую в трусцу лошади, пурхающейся в глубоком снегу, то бишь, в дороге.
Первым от резиденции было Булыжное зимовье, — в 17 верстах, отличающееся от прочих витимских зимовьев тем, что при нем находится несколько больших сараеобразных амбаров, выстроенных на тот случай, когда, поздней осенью, какой-нибудь буксирный пароход, вследствие обычного осеннего обмеления реки в верхнем ее течении у р. Бодайбо, не доведет буксируемых баржей, с всевозможным грузом, большей частью сеном, до самой резиденции; тогда груз сваливается в эти амбары до зимней дороги. При этом надобно заметить, что путь от резиденции до Виски не всегда лежит через Булыжное. Именно, когда по р. Витиму, ниже у Бодайбо, много наледей, или по другим причинам дорога неудобная, то тракт от промыслов витимской системы пролегает по противоположной резиденции речке Топтыге, и тогда выезжают прямо на 8-е зимовье, минуя и Бодайбинскую резиденцию и Булыжное. Прежде чем вести читателя, незнакомого с р. Витимом, по другим зимовьям, считаю уместным дать общие сведения о витимских зимовьях вообще. Почти все они расположены по правой стороне Витима, в редких распадках между горными грядами. На довольно значительной высоте, в местностях диких и обладающих всеми прелестями суровой северной тайги, скрашиваемых лишь видом широкой белой ленты величавого Витима, обезображенной только торосом, т.е. взбудораженным льдом. Состоят они из домика для помещения проезжающих служащих и «смотрителей» (по большей части мелких служащих К° на общем положении, с жалованием от 400 до 700 руб.), преимущественно холостых, амбарщика с фуражом, сухарями и пр. продуктами, конюшни, «казармы» (избы для конюхов) и зимовья для всякого проходящего люда. На зимовье 5-7 лошадей, при которых 2 конюха; есть зимовщик-рабочий, прислуживающий смотрителю и охраняющий зимовье, а на некоторых зимовьях, служащих складочным местом фуража и припасов для соседних 2 зимовьев, живет и по одной рабочей женщине, отправляющей несколько функций: стряпки, горничной, поломойки, хлебопекарки и пр. В определенные дни с Виски или резиденции проезжает по всем 11 зимовьям специальный «смотритель зимовьев», живущий собственно на Виске, но находящийся, в силу своей прямой обязанности, в постоянных разъездах по Витиму, и развозит из этих центральных складов фураж и припасы по соседним зимовьям. Кроме главного своего назначения – быть станциями для смены лошадей для проезжающих служащих и почты, зимовья должны быть местами ночлега и снабжения пищей проходящих взад и вперед по Витиму рабочих. Последних больше движется с промыслов на Виску, из рассчитывающихся по разным требованиям властей, болезненности, семейным обстоятельствам, а главное – рассчитываемых промысловыми управлениями всей витимской системы, отчасти и олекминской, за разнообразнейшие провинности. Таких за зиму набирается до 2-3 сотен. С самого прииска вплоть до Виски они тащатся пешком, спариваясь в группы из 3-10 человек, и большей частью несут свой багаж на спине в мешках, еле-еле вытаскивая ноги из глубокого и умятого непогодой снега, едва успевая доплестись к концу дня до следующего зимовья. На приисках они снабжаются открытым предписанием управлений к смотрителям об отпуске им по 20 ф. сухарей на 3 дня, или по 3 ф. на сутки, — хорошо не помню, — отчего эти предписания и называются харницами. На последних смотрители и отмечают везде об отпуске сухарей. Если прибавить к перечисленным обязанностям смотрителей зимовьев прописывание подорожен, выдаваемых проезжающим управлениями или промысловыми или ленско-виимского пароходства, ведение ежедневных росписей всему расходуемому и задолженным рабочим «табели», составление месячной ведомости о расходовании фуража и продуктов – «экстрактов», да изредка осматривание дороги до 2-х смежных зимовьев, — то вот и весь круг занятий смотрителей, круг очень не сложный, предоставляемый таким служащим, которым не под силу или не с руки какая либо иная приисковая служба, и оставляющий много времени для поедания скукой и бездельем. Вот по таким-то таежным станциям мне и пришлось плестись целых 8 суток – это каких-нибудь 300 верст! До 7-го зимовья я еще подвигался по 3 переезда в сутки; но на 7-ом принужден был зазимовать, благодаря проезду врача и ожидаемой с Виски почте, и подвергнуться всем последствиям станционного сидения, усугубленным в данном случае страшной изолированностью, дикостью местоположения и безлюдьем. Вдоволь налюбовался я, в продолжении 52 часов, не затейливой обстановкой зимовья, пересчитал число бревен в стенах, плах в потолках, на своих боках удостоверился в невозможности для россиянина избавиться где бы то ни было от вселенских клопов. К таким сидениям я до этих пор еще не был приучен, а поэтому вполне понятна моя радость, когда я получил возможность дальнейшего движения, выведшую меня из оцепенения, навеянного ужасающей скудостью внешних впечатлений под давлением мертвящего состояния окружающей природы. В ночь на рождество я достиг 4-го зимовья, находящегося на одном из важных пунктов витимской тайги – Воронцовской пристани. Эта пристань расположена в 100 верстах от Виски, против высоких и крутых гольцов, скрадывающих своей громадой ширину Витима в этом месте. Значительное по тайге отступление от берега правой гряды гор и относительное спокойствие под ним Витима, обладало всеми свойствами горной, порожистой реки, ее географическое положение прямо определили назначение этой площади и создали промежуточную пристань, служащую главным образом местом зимней стоянки всех пароходов и большинства барж ленско-витимской К° пароходства, а потому важным по починке всех этих судов. Сообразно этому назначению слагаются обстановка и жизнь ее. Живет она зимой; летом же жизнь идет мимо нее: или на промысла, или на Виску. Застроена она всевозможными мастерскими: слесарнями, кузницами, столярными и пр.; вид ее беспорядочный, грязный, постройки закоптелые, а зимой она выглядит очень не презентабельно. Население распадается на три категории: служащих и рабочих. Главный контингент первых доставляют экипажи пароходов и барж, а вторых всякие мастеровые. Служащие находящиеся зимой на Воронцовской пристани собственно отдыхают, вплоть до апреля, когда начинаются приготовления к спуску судов. В зимний же сезон они распределяются для наблюдения за рабочими по мастерским, по берегу у исправляемых судов, на дамбу, дворовые работу (чистка снега и др., которые на приисках не требуют надзора служащих, а производятся под наблюдением «нарядчиков», представляющих переход от служащих к рабочим). Вследствие избытка рук над спросом работы мало, а времени для внутренней жизни пропасть. Его стараются убить шаблонным порядком на карты, «вечера» с танцами под гармонию, с обильными чествованиями вакха; на Воронцовской пристани, именно вследствие отсутствия каких-нибудь иных удовольствий, например, библиотек, вечеров с организованными танцами, беседами, которым не чужды интересы, волнующие хотя бы и ближайшие «жилые» центры, спектаклей и пр., благодаря массе свободного времени и низкому уровню морального развития ее служилого населения, развлечения эти играют особенно важную роль во всем складе последнего. Служащих обладающих каким-нибудь интеллигентным ликом, если не считать управляющих пристанью «инженеров-механиков» по профессии и приисковому жаргону, можно насчитать не более 2-3. Самые крупные чины пароходской иерархии – капитаны, их помощники и механики, — почти все из простых рабочих, кочегаров, ходивших до этого по 10-20 лет на судах ленской К° во всевозможных обязанностях рабочего, или из ссыльных поляков, приобретших практические сведения в ссылке на той же Лене. Не мудрено, что несколько капитанов с трудом подписывают свои фамилии. Из построек на пристани, кроме специально-механического типа, есть лишь отделение промысловой больницы с фельдшером, хорошенькая часовня, навещаемая изредка промысловым священником и амбары-склады под разные технические материалы и припасы. Проезжая мимо часовни я, между прочим, видел собравшуюся туда от скуки кучку служащих с целью воспроизвести малое подобие рождественской заутрени. – Путешествие мое от Воронцовской пристани до Виски не разнообразилось более ничем, если не считать печальным разнообразием 45-ти часовое отдохновение на 2-м и 17 часовое на 1-м зимовьях. Местность была того же шаблонно-таежного типа, как и ранее: снег, гольцы, гольцы и снег. Лишь Витим становится шире, да, немного ниже Воронцовской пристани, на острове, выдается голый камень с 2 крестами на вершине, называемыми почему-то «Сибиряковскими». Но скудости зрительных впечатлений не соответствовало состояние погоды. Еще 24-го декабря термометр показывал 5-8° R, с 26-го же числа произошла такая резкая перемена в температуре, которая только и может иметь место в такой дикой полосе как сибирская тайга: ртуть упала до 26° и по мере моего приближения к Виске понижалась не по дням, а по часам, — при въезде на этот страстно ожидаемый пункт, из-за которого я хотел я увидел, хотя и витимские – ох уж эта витимская палестина!.. – но все-таки жилые пажити, было 43°! И это при пронизывающем ветре, пронизывающем, леденящем, заметывающем дорогу… 28-го числа вечером я пересек устье таежной артерии, переехал на ленские льды и распростился с витимскими видами, которые как-то сразу отдалились от меня на целые будто десятки верст, слились с группами окружающих гольцов и потонули в отдаленном горизонте неясными холмообразными извилинами; с меня как будто свалился какой-то тяжелый кошмар и я почувствовал, что все эти мертвящие своей простотой, грубостью и холодом каменные глыбы упали в даль с моих плеч – словом, очутился на Виске.
Ф.Г-б-к-н.
Опубликовано 14 июня 1887 года.