Зимою вниз по Витиму и Лене. Часть 1.
Не весело путешествовать по Лене и Витиму и во всякое время года, но особенно тяжел бывает путь по ним зимой, а в особенности по Витиму. Несколько дней езды – от 3 до 10, — езды, вполне подходящей под название черепашьей, по абсолютно безжизненной реке, окаймленной, с обеих сторон, однообразными группами каменных масс, не оглашаемой на всем своем пространстве реки (до 300 верст) звуком живого существа, за исключением десяти жилых пунктов «зимовьев», да бредущих, по глубочайшему снегу, рассчитанных рабочих, такой путь может показаться вечностью. Для меня имевшего случай раньше других вкусить прелести зимнего пути по Витиму, и, следовательно, потерявшего уже интерес новизны в странствовании по этой северной оригинальной реке, оставалось лишь, укутавшись по плотнее в шубы, поглубже, насколько это возможно, завалиться в кошевку и впасть в своего рода нирвану. Но в последнее блаженное состояние я погрузился не тотчас же по выезде с прииска Успенского, а лишь с того часа, когда спустился, у бодайбинской резиденции, на р. Витим. Прииск Успенский отделяют от резиденции 40 верст с небольшим. Все это расстояние я находился под впечатлением расставания с местом своего служения, хотя и непродолжительного. Место это было одного типа с прочими промыслами, по крайней мере, ленских систем и поэтому не имело настолько притягательного, чтобы можно было предположить быструю и полную приспособленность к ним: служебная и домашняя обстановки на приисках людей, забравшихся в тайгу со всех концов России. Имеют гораздо более неприглядных, — отрицательных, — чем положительных сторон; они вовсе не таковы. Чтоб можно было в незначительный – годовой срок «сжиться», но нет правил без исключений. Тяжелое настроение навеянное прощальными сценами, оставило во мне слишком мало места для наблюдения за окрестными пейзажами на этом 40-верстном пространстве. Да, в сущности, не много я рисковал и проиграть от этого: самая заурядная однообразно-холмистая местность, изрытая местами золотоискателями, обезображенная донельзя «разрезами» и «отвалами». С самой жалкой, жиденькой растительностью, с маленькими кучками строений местного типа, принадлежащих мелким К°, разбросанным на всем пространстве, — и все это, в дополнение безобразия картины, облечено снежным покровом, вот вам путь от Успенского до резиденции. Он разнообразится лишь одним моментом, так сказать, получасовой передышкой лошадей на бодайбинском зимовье, летом отправляющим полностью ту же функцию, что и прочие десять витимских зимовьев, а зимой предназначенных для отдыха проезжающих и лошадей и обитаемым только зимовщиком, казаками и несколькими постоянными отрядными рабочими. Хотя снега на всем этом пространстве было гибель, как и по всей, кажется, ленской системе в этом году, но благодаря тому, что с прииска меня повезли не в «распряжку» и что проезд до резиденции всегда бывает значителен, а главное – прошли уже все на прииска тяжелые обширные транспорты мяса и сена, что значительно приумяло, не задолго открытую дорогу, — я ехал скоро, сравнительно с позднейшим движением по Витиму, через 5,5 ч. я был на резиденции. Бодайбинская резиденция, расположенная при впадении, знаменитой в жизни ленской тайги, р. Бодайбо («Потайбы» у рабочих) в Витиме в 300 вер. от слияния последнего с Леной, есть главный центральный склад всевозможных припасов и товаров, приплавляемых к ней на баржах ленско-витимского пароходства и прочих К°. Между припасами главное место по количеству можно отнести сену, муке, мясу в тушах и «головах». Вся масса всевозможных материалов потребления – жизненного и технического, главным образом предназначенная для К° промышленности и товарищества (теперь слившихся) свозится сюда с главного ленского складочного пункта – «Виски», сваливается здесь в бесконечные амбары до наступления зимы, когда и начинают развозить все в разные стороны, особенно по направлению к Б-му и Ус-му. Тянутся колоссальные транспорты и обозы с сеном в кипах, мясом, мукой и пр. Товары же в приисковый компанейский магазин и часть мяса после «забойки» скота привозят летним путем. Главное назначение этой резиденции, — это быть складочным пунктом всего, что доставляется в несколько рейсов пароходами. Сообразно с этим назначением сгруппированы население и постройки, и складывается сторона ее жизни. В зимнее время, т.е. с прекращением навигации с конца сентября по май, она выглядит очень неприглядно, серо и сонливо. Рабочей команды бывает немного; она состоит из сторожей многочисленных амбаров, мастеровых, прислуги, отрядных (работающих для К° «на отряд» — поштучно, и получающих за это валовую цену – без содержания и квартиры К°). Со стороны приисковых управлений живут тут резидент – управляющий резиденцией, письмоводитель с помощниками, доверенный при торговом магазине с приказчиком, фельдшер при небольшом отделении промысловой больницы, «надворный» (служащий), на обязанности которого главным образом лежит надзор за строениями, прислугой, распределение рабочих по работам во время утренней и вечерней раскомандировок, который, короче сказать, на всех эксплуатируемых приисках (их штабах – «станах») и резиденциях есть полицеймейстер от промыслового управления и, наконец, человек 10 казаков с двумя урядниками. Кроме служащих двух главных фирм, на бодайбинской резиденции живет несколько подрядчиков и доставщиков, есть частный магазин иркутского купца Д-го, компанейская часовня. С наступлением летней навигации зимняя мертвенная спячка резиденции мгновенно прекращается, — и она делается неузнаваемой.
Из сонливой, разбросанной на порядочном расстоянии группы полупустых построек она обращается в шумный, пестрый муравейник, которому красивое местоположение резиденции, необыкновенная сутолока, большая река – такое приятное разнообразие в тайге, — придают очень интересный для тайги вид, достойный по разнообразию жизни. Внимательного наблюдения. Контингент рабочей команды собственно резиденции достигает до 170 человек; живая, шумная работа кипит с 3 ч. утра до 8 ч. верера, волны рабочих, с массой тюков и всевозможных товаров, приливают целые 15-16 часов к амбарам от барок с пароходами и отливают обратно; по резиденции, во все стороны, спешат точно на пожар, пешие и конные. Рабочим эта страда так нелегко достается, что, в поощрение и подкрепление их сил, выдают им по два и по три стакана водки в сутки, особенно промокающим до костей; заработная плата как и на приисках в это время повышается, и в летний месяц хороший, дюжий рабочий получает от 30 до 50 рублей. Местное население подновляется разнообразной массой пришлого люда; баржевых и пароходских рабочих, служащих, пассажиров и аферистов. Кроме того, к началу навигации на резиденции скопляется масса рабочих, рассчитанных за разные крупные и мелкие провинности, а также за нежелание работать далее (с приближением лета замечается стремление рабочих, во что бы то ни стало, рассчитаться, что разумеется не по вкусу управляющим, и эти, в силу необходимости, под конец, уступают и выгоняют просящихся с промыслов с бранью и конвоем). Эти рассчитанные рабочие сплываются на резиденции в последние два месяца со всех К° витимской системы, и из них много находится выпроваживаемых на резиденцию с казаками, особенно из К° н-сти; с открытием Витима, они помещаются на баржи и под конвоем, подчас без разбора званий и сословий, вывозятся на пристань «Виску», где им выдаются уже на руки виды и билеты. Часть из них до открытия водного пути работают на своих хозяев. Но большая часть. А равно и рассчитываемые служащие просто проживаются. Такая кипучая жизнь продолжается в резиденции с мая по октябрь. 20-го декабря, когда я проезжал резиденцию, на ней было «все мертво и глухо». Лишь транспорты. Попадавшиеся на пути, оживляли сонные окрестности, гремя бесчисленными колокольчиками и шинкунцами, да внешние признаки порядков рабочей жизни, напоминающие заведенную машину, выражаясь в урочном звоне колокола, призывающем к работе, чаю, обеду и пр., и в урочном массовом отливе и приливе рабочих по резиденции, напоминали, что хотя резиденция и скрылась в раковину домов, но что механизм ее, в некоторых своих частях, действует с такой же расписанной пунктуальностью, только в сокращенном виде. Уныние, нагоняемое сонным видом резиденции, усиливалось еще значительно теплым морочным состоянием погоды. Осень и начало зимы по 26-е декабря были настолько теплы, что свыше 15° не было; снег же валил каждый день с маленькими лишь перерывами. Такая погода клала на эти и без того не злачные места еще более резкую печать апатии и всеобщей спячки, — спячки живых существ и спячки природы.
Ранним утром спустился я у резиденции на р. Витим и тут же действительно почувствовал состояние близкое к нирване: со всех сторон меня окутывал снежный пушистый покров, дававший себя чувствовать по резкой боли глаз, особенно в солнечные дни, разнообразия для зрения абсолютно никакого, с обеих сторон не широкой, в тех местах, реки утомительно-однообразные гряды жалких по форме и поверхности гор как бы стиснули меня железным кольцом и продолжали поддерживать это убийственно-удушливое ощущение вплоть до устья Витима.
Ф. Г-б-к-н.
Опубликовано 22 февраля 1887 года.