И.Д. Черский о жителях Нижней Тунгуски

В 1882 г. я ездил на р. Нижнюю Тунгуску для устройства на ней метеорологической станции и производства наблюдений в течении целого года. Пунктом для станции, по соображениям Главной Физической Обсерватории, избрано было село Преображенское. Перевал с Лены на Тунгуску совершается обыкновенно по рч. Бабошиной, левому притоку Лены, с устьем в несколько ниже Горбовской почтовой станции (52 версты ниже г. Киренска).

О том, что Нижняя Тунгуска населена как русскими, так и тунгусами, известно уже даже из древних источников; к сведениям этим прибавлено кое-что позднейшими писателями и экспедицией Чекановского; но к сожалению, местность эта никогда не посещалась специалистом этнографом и антропологом, а ученые эти могли бы здесь найти богатый и интересный материал для исследования, в особенности относительно русского населения, которое, как давно заброшенное почти в глухую тайгу, уединенное к тому же весьма недостаточными путями сообщения с югом, не могло не подвергнуться влиянию своеобразной обстановки, известную роль в которой должны были играть также и тунгусы. Не говоря уже о том, что предмет этот не входит в область моей специальности, я не мог заниматься им еще и потому, что время, свободное от обязательных (метеорологических) наблюдений, я посвящаю окончанию первой части подробного отчета о Байкале, вследствие чего я редко выходил из квартиры. Во всяком случае не могу обойти молчанием некоторые черты, так сказать, невольно бросающиеся в глаза всякому, пожившему некоторое время среди этих людей. Так, например, в наречии их сразу обращает на себя внимание употребление буквы «с» вместо «ш», — «ц» вместо «ч», точно также как буква «в» замещается у них весьма часто согласной «х», в особенности в окончании слова, например, фамилия Орлов выговаривается Орлох, вместо чулки, говорят цулки и т.п.; частным, но не уместным употреблением пользуется слово «будто», которым придается характер неуверенности и сомнения фразе, абсолютно решающей вопрос. Жители густо населенных мест и городов Сибири (включая в то и ближний интересующей нас местности, г. Киренск), где нравственность во истину незавидная, крайне поражает в свою очередь беспечность обитателей Тунгуски относительно своего имущества: различная домашняя утварь, хозяйственные орудия, белье и т.п. зачастую остаются на ночь во дворе, который лишь в редких домах обнесен забором, причем и двери домов редко где снабжены кое-какими приспособлениями для крепкого запора; недаром еще на р. Лене, некоторые из плавивших меня ямщиков, указывали на «необразованность» жителей Нижней Тунгуски, вследствие которой «их хошь кругом обери, — всяко-просто». Необразованность эта, как оказалось, состоит, однако, лишь в весьма отрадном явлении уважения как к личности, так и принадлежащей ей собственности, — черта несколько пошатнувшаяся только в последнее время, под влиянием ссыльного элемента. «Чудной же тут народишко, в самом деле», говорил мне один цыган-поселенец, очевидно не соглашаясь с приведенным выше воззрением ленским ямщиком, — «у них тут и воровать никак нельзя; да вот я, например, еще по первости, когда меня везли сюда, украл топор в Сосниной, спрятал его разумеется, и задул продать только проехав каких-нибудь верст с полтораста. Стал продавать, так поверите ли, мужик посмотрел, посмотрел да и: ах, ты шельма, говорит, это ведь топор такого-то, Ивановича, что ли; ты его украл! И давай меня лупить, и давай меня лупить! С тех пор я и узнал, что у них, значит, воровать нельзя, да и уворуешь, так девать некуда: ишь, место узкое, кругом тайга, а на Лену далеко. А спросите теперь у любого, каким хорошим работником я стал, — ко всякой крестьянской работе приучился». Цыган говорил правду; на его рассказе указывающем, впрочем, лишь на некоторые стороны вопроса, можно было бы основать философию ссылки в такие местности, рассчитывая на исправление преступников. Это оправдывалось и на практике, показывающей, что личности более способные примениться к этой обстановке делались хорошими гражданами, тогда как неисправимые, пожив некоторое время, убегали на Лену; но та же практика обнаруживает, что по мере увеличения процента ссыльных, они принимают уже роль развращающего элемента, группируются, забирают (фактически) в свои руки кабаки, образуя притоны, и попадают иногда даже в писари. Т вот начало текущего десятилетия ознаменовалось первой крупной кражей со взломом, совершенной хотя и поселенцами, но при участи одного крестьянина, кроме того, двумя первыми же в летописях Тунгуски убийствами, совершенными поселенцами, впрочем, не с корыстной целью. Как на одну из хороших сторон населения следует указать еще на гостеприимство, доведенное в некоторых случаях до нерациональности. Я знаю, например, одного крестьянина, который сам почти никуда не ездит и потому не может пользоваться гостеприимством других, между тем, так как дом его располагается в деревне служащей центром, куда съезжаются с различных мест, поэтому крестьянин этот по воскресеньям и праздникам, как равно и в дни, назначенные для сходок, является до того обремененным «гостями», что, не зная в чем тут дело, я считал его некоторое время содержателем постоялого двора; неудобство такого положения вещей высказывается уже и в отзывах местных жителей, когда они говорят о подобных личностях: «так то они живут себе ладно, только что гостей у них шибко много бывает».

Из отрицательных сторон населения можно указать во-первых на весьма заметную в нем долю лени, а затем, на значительно пристрастие к спиртным напиткам, присущее даже и прекрасному полу, — условия способствующие, между прочим, и тому, что крыши на домах иногда не достраиваются, а окошки заклеиваются даже простой, писчей бумагой, вместо общепринятой здесь слюды или брюшины; и это в виду зимы, грозящей морозами, достигающими 55° Цельсия! Неудивительно, что такие холода (сообщу для примера, что с 1-го по 20-е декабря 1885 г. максимум термометр стоял постоянно ниже 30°, причем четыре дня показывал 40, до 45°, тогда как минимум термометр, в тоже время, за исключением двух дней, в которые он поднялся до 34,9°, стоял все ниже 40, опускаясь два раза ниже 50°); при плохом устройстве жилищ, они прибегают к раннему закрыванию труб и приобрели значительную привычку к угару до того меня поразившую, что один лишь недостаток необходимых принадлежностей помешал мне призаняться определением процентного содержания закиси углерода в их комнатной атмосфере. Количество же этого ядовитого газа должно быть весьма значительно и без сомнения больше нежели в избах крестьян других, знакомых мне местностей Восточной, так и Западной Сибири, где, хотя трубы закрываются столь же рано, но все угли сгребаются в один угол печи, называемый загнетой, тогда как на Тунгуске вся масса пылающих углей разгребается по печному полу в виде толстого слоя, из которого подымается целый ряд синеватых огоньков, и труба сначала прикрывается не совсем плотно, а вскоре вьюшка, для большей герметичности, засыпается песком или золой. Правда, что зимой слышатся почти ежедневные жалобы на головную боль, но состояние это не мешает им, однако, работать, между тем как я, за удовольствие посмотрел раз на такой, пылающей слой углей (я и не подозревал, чтобы труба могла быть «прикрытой»), крупно поплатился здоровьем.

Хлебопашество и рыбный, а отчасти и беличий промысел составляют главные средства к пропитанию, к чему не маловажным подспорьем служит также скотоводство. Этих источников дохода при нескольких более усовершенствованных способах их эксплуатации, а главное при большей степени прилежания, было бы вполне достаточно не только для наличного числа жителей, но и для еще большого, так как расчистка лесов под пашни совершенная в некоторых местах на береговых возвышенностях долины, например, в Юрьевой, а также совершенно новый пункт хлебопашества посреди тайги, основанный еще недавно тремя поселенцами (братьями, из Малороссии) между д. Сосниной и расположенной выше ее, ст. Лиственничной (станция Лиственничная располагается на половине расстояния между д. Подволочной и Сосниной, до которой местные жители считаю сто верст, не следует ли считать каким либо недоразумением то, что на карте Чекановского, где Лиственничное не означено, от Подволочной до Сосниной показано только 50 верст?), дала хорошие результаты, обнаружив еще то преимущество, что пашни эти не затопляются разливами реки и не заносятся ее льдами, вследствие чего они могут быть ранее подготовляемы к посеву. Одним из важнейших неудобств, тормозящих экономическое развитие населения составляет отдаленность от Лены и ее торговых центов при весьма затруднительном сообщении, так как летом возможны только или верховая езда или же в лодке, вверх по воде, перевал же на Лену совершается во всяком случае верхом, не взирая даже на то, что, по моему мнению, для устройства хорошей тележной дороги по этому перевалу недостает лишь самой ничтожной доли предприимчивости и сознания собственной пользы; насколько же сказанное может относиться к проложению дороги и по самой Тунгуске, не берусь решить. Понятно, что такие условия, отчисляя местность в разряд захолустий, порождают и обыкновенное в них зло: отсутствие конкуренции и связанную с ним, поголовную кабалу, расписываться о которой значило бы повторять чуть не слово в слово то, что сообщается об этом с различных пунктов северных окраин Сибири, хотя бы, например, в двух последних столбцах десятой страницы № 9 газеты «Сибирь» за 1885 г.; в связи с теми же условиями является и достойная сожаления беспомощность в санитарном отношении, а местность посещается между тем и такими болезнями как оспа, понос, дифтерит, перенесенный, впрочем, с Лены лишь в 1882 г. в д. Подволочную (заволок), а оттуда в Данилову; наконец, в болезням этим присоединяется еще и сибирская язва; чувство сожаления с одной стороны, а самосохранения с другой, при обоюдном невежестве, заставляют испытывать и прибегать ко всевозможным как лекарственным, так и якобы – лекарственным средствам, — лечат кто чем горазд. Вещественный и весьма наглядный памятник такой беспомощности мне удалось осматривать лично: это не большой тоннель, сооруженный общими силами преображенских жителей, в наносной почве береговой террасы; назначением этого подземного хода было проводить по нему скот, пораженный язвой, отчего должно было последовать выздоровление! В результате, разумеется, вышло разочарование; и вот, когда, использовав все наличные средства, многие прощались уже с последней животинкой, появились кое-какие проезжие евреи, убедивши их в том. Что когда terra non sanat – ignissanat! Стали прижигать и этим спасли много заболевающих скотин, между тем как павших предавали сожжению и падеж прекратился.

Относительно тунгусов у Чекановского бывшего здесь, как известно, только проездом, читаем между прочим, что они «стоят в тесных сношениях с населением, поручаясь, т.е. получая в долг все необходимое в их быту», причем инородцы «эти отплачивают оказанное им внимание неподдельной преданностью. В свою очередь и заимодавец, или, как его зовут, друг, дорожит своими покрученниками, так что дружба, раз заключенная, большей частью длится неизменно всю жизнь». С своей стороны, я должен пояснить, что ближайшее знакомство с этой дружбой или покрутой обличает в ней еще более грубую и систематическую кабалу, нежели та, та от которой страдает ручная часть населения; ячная мука, например, становится друзьями своих покрученников в двойной цене против нормальной и т.п. Не могу сказать здесь еще несколько слов о мотивах тунгусских песен, именно, что в сравнении с бурятскими, мотивы эти поражают несравненно высшим развитием мелодии до того, что некоторые из них положительно неотличимы от европейских.

Опубликовано в 1885 году.