Тунка, от 19 августа 1886 года.
В настоящей корреспонденции и представляю перечень событий, случившихся за последнее время в нашей местной жизни.
Самой важное для крестьянина – это «виды на урожай», как принято выражаться. Теперь, в половине августа, эти виды достаточно определились: урожай ожидается хороший. Ячмени, ранние пшеницы уже жнут, остальной хлеб тоже поспевает. Крестьянство радуется. Крайне только не достаточно у общества покосов и земли для сенокошения: обыкновенно, кортомят у бурят. Много в нынешнем году уродилось в здешнем месте и всякой ягоды.
Общественная наша жизнь далеко не отличается характером идиллическим, чего бы можно было ожидать от захолустного угла. В этом случае правы монгольские «ламануты», которых русское население считает за «чернокнижников», сделав предсказание на настоящий год «собачий». Начну с тайши. В «Сибири» была уже помещена корреспонденция из Тунки об избрании в тайши торгующего Дорофеева. Теперь это избрание состоялось окончательно. Под окончательным избранием нужно разуметь вот что: Дорофеев принял уже присягу и, вероятно по установившемуся обычаю, — выставил несколько ведер вина и заколол быка. Одной присяги было бы еще не достаточно, чтобы считать Дорофеева тайшей, вполне законно утвержденным. Те 12 родов, которые ранее были не согласны на его избрание, никакого теперь недовольства не обнаруживают. Да не подумает кто, что «вино» и «бык», выше мной упомянутые, употреблены как выражения метафорические: вино было настоящее вино, только – быть может- тункинских градусов крепости.
В самой Тунке с начала весны, почти не прерываясь, идут споры из-за земли; чаще эти споры возникают между крестьянским и казачьим обществами, или между каким-нибудь отдельным казаком и крестьянином. Казак здесь ненавидит крестьянина. «Всякую бумагу в нашу пользу, — говорят казаки про крестьян, — они кладут под сукно, потому их больше и писать на их стороне. А мы знаем, что в нашу пользу бумага есть». Особенно они все утверждают, что от генерал-губернатора пришла такая бумага, вследствие неоднократных со стороны казаков жалоб на по поводу отнятия у них земли крестьянским обществом: «кто где живет, занимает место, или, как они сами говорят, «кочуется», с 1870 года, того не трогать». Нужно заметить, что определенных граней, отделяющих казачьи дачи и усадьбы от крестьянских тут нет. При том, согласно слов самих же казаков и крестьян, один землемер вносит какое-нибудь место в казачьи дачи, а другой это же самое место в дачи крестьян. И каждая сторона, в случае спора, ссылается на землемера. Так когда крестьянское общество нынешним летом отбирало землю под огородами у целой российской улицы, то это общество оправдало свое действие тем, что землемер Тюменцев, в 1883 году, тоже занес место под огородами этой улицы в пахатную крестьянскую землю. Жители ли же российской улицы ссылаются, что землемер Тюменцев никаких межевых столбов не поставил, а что был землемер в 1876 году Самарин, который внес эти места в их, российской улицы, усадьбу. Я расскажу это характерное дело крестьяне и жителей российской улицы, по местному называемых «кадетами» или «гадетами», — подробнее. Почти на всей российской улице живут кадеты; это не крестьяне и не казаки, а переселенные годов 30 назад из России штрафные военные; с них за согласие на это переселение снята была ответственность за совершенные проступки. В 1861 году, при личном присутствии губернатора Шелашникова, этим кадетам отведена была земля под усадьбу, всем в одной линии, так что образовалась целая российская улица, и тогда же отрезана им была пахотная земля, 250 десятин. По плодородию теперь это почти лучшая здесь земля, притом не далеко от селения. Кадеты не платят ровно никаких повинностей: ни подушных, ни общественных, ни земских, и лишь в самое недавнее время они начали только участвовать в городьбе поскотины. Ни в какие общественные должности они не избираются; при разборе своих дел в волостном суде не имеют там от себя выбранного представителя. На таких основаниях существует здесь «сословие», — если только так можно сказать, — кадетов. Крестьяне и к ним относятся очень не дружелюбно. В половине мая настоящего года крестьяне толпой вошли в огороды кадетов и начали ставить колья, чтобы по линии этих колье убавить земли. День был праздничный, кадетов никого дома не случилось. Один казак, Б., живущий на той же улице, вздумал было сопротивляться, но был побит. Затем крестьянское общество по линии наставленных ими кольев выстроило загородь, отделив таким образом из под огорода месте себе под пашню. Об этом деле от всей российской улицы было подано прошение г. заседателю, который распорядился возвратить захваченную у кадетов землю. Курьезно в этом деле было еще вот что: когда кадеты захотели справиться в законе и пришли в волость, то в книге закона именно этот лист оказался вырванным. Я не буду перечислять массы мелких дел, разбираемых волостным судом почти каждое воскресенье: то кто-нибудь берет одобрение общества, выставляя за это ведро вина, то из-за осьмых и четвертей земли. В большинстве случаев дела последнего рода, т.е. из-за земли, возникают следующим образом. Какой-нибудь крестьянин или казак снимет с нескольких деревьев в поле часть коры; это они называют «обсушить лес»; и обсушенное таким образом место он уже считает своей собственностью. Частью такое место стоит без дальнейшего применения очень многие годы. Кто-нибудь другой сделает его пригодным для хлебопашества, и расчистив щетку, каковая работа, обыкновенно считается крестьянами очень тяжелой. И вот первый заявляет волостному суду о захвате у него земли. Причем заявивший постоянно почти прибавляет суду: «земля эта была обсушена еще моим дедушкой». Суд самым различным образом решает такие подобные дела; или отбирает совершенно у второго в пользу обсушившего, или наоборот ничего не оставляет обсушившему, или делит между ними на части. Не останавливаясь на делах такого рода, я упомяну еще о деле – казака Холкина с крестьянином Черкашиным, из-за земли при доме в селении Тунке. В 1872 году казак Холкин получил по приговору казачьего общества дом и место при доме, в количестве 1,25 десятины. Дом этот и место считалось собственностью умершего казака Прокопьева. За дом и место Холкин обязался уплатить долг Прокопьева хлебом в сельский экономический магазин, 5 четвертей, 7 четвериков и 4 гарнца. Долг этот Халкин внес и получил купчий акт на дом и место. В 1873 году крестьянское общество на это самое место дали отводной акт крестьянину Черкашину; таким образом на одно место появилось два законных владельца. Место было признано спорным. В таком положении дело находилось до 1885 года, т.е. Холкин спокойно проживал на этом месте. В 1885 году Черкашин подал волостному суду заявление, прося выдворить с этого места Холкина. Суд принял во внимание следующие обстоятельства. Ранее это место принадлежало тоже крестьянину; казак Прокопьев место выменял, а после его смерти получил Холкин. Потом, что в 1883 году землемером Тюменцевым это место в казачьей дачи не замеряно. Холкин и другие казаки против этого говорили, что когда жил на этом месте какой-то крестьянин, никто даже и не помнит, так как тут же жил не только Прокопьев, но и его отец и еще дедушка; и что в 76 году землемером это место было замеряно в казачьей даче; жалоб тогда на это не было. Суд постановил обязать казака Холкина более этим местом не пользоваться, оставив ему по его бедности, место под усадьбу треть десятины. А нынешней весной Черкашин отобрал у него безусловно всю землю, так что Холкину негде было даже посадить картофеля. У Холкина большая семья, все малолетние; он сам единственный работник, человек сильно бедный. Несколько недель назад он подал волостному суду заявление, что у него отобрана Черкашиным и та треть дес., которая отдана ему по суду прошлого года. В этом году тот же суд, еше не разбирая дела, говорит: тебе, Холкин, отказано. Изложение всего этого дела представлено Холкиным инженеру Игнатьеву.
Постоянно можно слышать в волостном суде дела об оскорблении чести женщин позорными словами. Суд в этих случаях оправдывает, обыкновенно, оскорбителя. Старики сильно возмущены безнравственностью молодежи: «ах, ты, Господи! десяти годов уж сосут трубку; либо эти подростки, в праздники только и знают, что целый день стоят кругом кабака. Но на этих еще не диво, а женатые то, что делают! Недавно собрались пьяные артелью, да и выбили в пяти домах окна, без причины; или когда прежде было слыхано у нас, чтобы разобрали крышу и обокрали лавку». Таким образом, действительно, была обокрадена лавка Иванова. До этого времени ни у одной из лавок ночью не было караула, а с этого времени в Тунке появилось несколько ночных сторожей. Упомяну еще о следующем случае: по требованию миссионера – священника Каймарского селения, тут был задержан и арестован китайский подданный Лобсон, якобы за религиозное совращение им. Нужно заметить, что ни один монголец, переезжающий границу, не имеет письменного вида. Представленный в Тункку, он был заключен при волости, где его продержали 30 дней. На содержание ему с лошадью было выдано за это время 1р. 60 к. потом он был отдан на поруки крестьянину Дергаусову, который совершенно не знал что ему делать с этим монгольцом, и не хотел отпускать даром. Пробыл Лобсон в Тунке 70 дней. Потеряв его, за ним с родины приехал родственник Садбо. Лобсон выдал крестьянину Дергаусову доверенность на иск с русского правительства 570 руб. Сумма эта была сосчитана так: за время подневольного требования съедено 7 овец по 4 руб., содержание двух лошадей в сутки – 60 к., толмачу уплачено 25 руб., за написание прошения губернатору отдано 5 р., приезд родственника обошелся 190 руб. Л. Всех других убытков в хозяйстве понес полагая по 4 руб. в сутки в течении 70 дней, 280 руб.
Волостной писарь, когда кто-нибудь остается недоволен решением волостного суда, почему-то указывает не то место, куда следует обжаловать решение суда.
Неделю назад в волости происходили выборы в должность старшины и с нового года поступит другой. Присланная пожарная машина обошлась крестьянам довольно дорого. Стоит она в самой волости и, вероятно, когда придется употребить в действие, — чего сохрани Боже! то качать ее будут не в силах десяток людей. Интересно увидеть, где она будет помещаться зимой, когда волость нагревается железной печью, которая должна поместиться рядом с машиной.
В Тунке две школы, из которых одна церковно-приходская; обе полны учащимися. При прежнем же учителе школу посещало два или три ученика круглый год.
Недалеко от Тунки, на Талой, строится и другой винный подвал каким-то Пирожковым. Уж не сбывается ли это вещие слова прежнего учителя, что грамотность вредна народу?
Опубликовано 7 сентября 1886 года.