Осиное гнездо. Суеверие на рыбной ловле между крестьянами карапчанской волости.

Рыбопромышленность осетрины и стерляди в карапчанской местности бывает на ямах в известное время года, например с 1 сентября по 1 октября, не иначе как снастями. Снасти эти называют здесь самоловами. Они устраиваются самими рыбопромышленниками, которые на устройство их употребляют не мало времени и средств. Кузнец выковывает уды в толщину телеграфной проволоки, а трудолюбивые крестьянские женщины и девицы прядут коноплю для бичевок и поводков. Самоловы устраиваются так: уды привязываются к 5-ти четвертному поводку, ссученному из толстой нити самого лучшего конопля; поводок прикрепляется к тройчатой бичеве, не менее 12 сажень в длину, так что удочек бывает на ней от 21 до 26; в огиб уды надевается бакулка, выделанная из толстой сосновой коры в 4 вершка длиной, а через каждую уду под привязью поводка прикрепляется камушек весом не более фунта (грузило). Устройство это вполне расчетливо и соображено с быстротой р. Ангары, которая в тех местах требует не мало особых приспособлений, вследствие порогов и частых шивер (каменистых россыпей). Рыбопромышленник должен следить и за температурой воздуха и ставить свои 10 или более самоловов в хорошее время и на хорошее место, дабы труды его не остались без вознаграждения. Рыболовство в горячее время всеобщей ловли производится на всех ямах. Каждый прибавляет на свою лодку против обыкновенного вдвое большее число самоловов, и на каждый самолов должно на реки бросать по камню не менее 5 пуд. Весу, а иначе быстротой воды может унести всю снасть вместе с попавшей рыбой. Следовательно, если на худой конец бедный крестьянин имеет 15 самоловов, то нужно непременно из лодки их выбросить с 5 пуд. Камнями, а потом через несколько часов ему же одному придется вынимать такую тяжесть. Это стоит не мало труда, да все ни почем, так сказать нечувствительно для труженика, как рыбы попадает в избытке. А если не попадает ни одной, тогда что? Какие меры употреблять? Сам себе отчета не может дать. Вот в досаде и думает, что кто либо над его самоловами подшутил (т.е. испортил). Как же испортил и кто? И как дело исправить? Тут наш промышленник бросается с просьбой и даже с мольбой, но не к Господу Богу, а к знахарю, к какому либо наговорщику-шарлатану, просить его помощи; причем, разумеется пообещает ему в случае нужды, исправить его снасти, уделить частицу из своей будущей добычи. Найденный им лекарь, конечно, исполняет его просьбу, как бы какое ремесло с видом знатока. Если в последствии и будет улов рыбы, то, конечно, не по наговорам шарлатана, а просто по благословению Божьему, вследствие сильного хода на ямы рыбы. Тем не менее в этом случае лекарь торжествует и получает обещанную часть, и при том то сыта угощается водкой. В течении почти 7 лет я не мало следил за подобными суеверами. Наконец, возымел желание и сам я заняться тяжелым рыбным промыслом, приобрел около 10 снастей, лодочку и проч. принадлежности. Иногда в свободное от занятий время с Божьей помощью куда либо не день или на два поеду по р. Ангаре, поставлю самоловы, глядишь – Господь и даст за труды рыбки. Однажды в Успенский пост поехал я в своей маленькой лодочке вниз по р. верст за 5 от с. Карапчанки и пристал на противоположный берег, выше порога «Лоси», и тут увидел суетившегося на берегу крестьянина того же селения довольно пожилых лет, перебиравшего свои различные бичевки. Подходя к нему, я сказал: «бог на помощь, дедушка». Старик, как будто не замечал моего прибытия и приветствия, сделал не большую паузу, взглянул искоса на меня, сказал в нос себе: «спасибо… о». Посидел я на берегу, выждал, когда и куда поставит старик мой свои самоловы. Наконец он, собрав свои снасти, сел в лодку, и, отплыл на середину реки, начал выбрасывать снасти, и я тоже очутился в своей душегубке около него же. Тут старик заметил мне с упреком: «ну! Брат Н.И., ты не ставь близко к нашей общественной борозде свои самоловы; ты ведь, парень, теперь не наш стал, а духовный, а когда ты служил у нас в волости, тогда мы тебе не запрещали ставить, где захотел. Затем мой старик, как бы про себя, начал упрекать духовных. Придя в негодование, я спросил его: слушай Фед. Лог., — так звали его, разве вы чужого прихода, или оброк платите за все места? Но старик, перевязывая и опуская в воду бичевы, продолжал: «да вот скоро на всех вас духовных составим абчественный приговор, штобы вам отказать от рыбы; нам вас не надо, и вы нас ведь опромышляли». В особенности эти крестьяне чаще всего нападали на предместника моего, тамошнего уроженца Н.В. С-ва и на него же беднягу клеветали крестьяне и Бадарминского селения в 1875 году и совершенно не вино очернили. Не смотря на укоризну ворчливого старика, я окончил свою выставку, приплыл к берегу, развел огонь и около него спокойно расположился на отдых. Окончил и старик свою работу и приплыл ко мне. После нескольких крупных разговоров, время уже было позднее, — оба мы заснули крепким сном.

Утром на другой день рано старик потихоньку от меня встал, сел в лодку и поплыл осматривать свои самоловы. Спустя несколько времени встал и я, умылся, прочитал краткую утреннюю молитву «Вставшие от сна», потом сел в лодочку и поплыл ко своим опущенным в реку снастям. Проходя перебором все свои самоловы, дошел до последнего, который поставлен не далеко от самоловов старика, где он вчерашнего числа ругал и укорял духовенство. Как на грех, тут на моем самолове оказались таймень и стерлядь фунт. В 10. Когда я стал подтягивать, этого тайменя в лодочке, вдруг он у меня вырвался совсем с самоловом и бросился в сторону и спутал мой самолов с самоловом старика. Старик в это время подъехал ко мне и говорит: «ну, что? Я ведь тебе говорил вечер, что близко не ставь к нашей борозде свои самоловы! Бог тебя наказал, таперича я ведь половину твоей рыбы возьму, а если не отдашь, то судом возьму». Я, конечно, обещал ему половину, если только окажется столько же рыбы и на его спутанном самолове. Старик и я, принялись распутывать самоловы, но у него ни чего не оказалось, а только, когда он стал отвязывать от бичевы свой самолов, из под крайней уды, отвязал какой-то кошелек и сунул за пазуху, и потом оба мы подъехали к берегу. Конечно, добыча была не совсем завидная, потому что рыба только начинала возвращаться на зимовые ямы, и самоловы ставили для продовольствия семейств. Из любопытства ту я спросил старика: дедушка Ф.Л.! скажи пожалуйста, что это за кошелек ты отвязал от своего самолова? Гм, а что тебе нужно знать? А коли много будешь знать, скоро состаришься! – ответил мне старик, еще молод все знать! Прежде поучись, как рыбу промышлять, а пожалуй, я скажу тебе, если по приезду домой купишь полуштоф вина! На это предложение я с удовольствием согласился. Старик взял с меня честное слово, чтобы об этом никому не говорил. Потом он вынул из-за пазухи тот волшебный кошелек и показал из него одно лишь только «Осиное гнездо» мокрое. Я спросил: для чего это гнездо? Старик поднес его чуть не к носу моему и сказал: «а, вот как рыбу то промышляют, не так как вы, в этом кошельке вся суть ведь заключается; и вот только еще два-три слова к нему сказать, тогда никакая сила не может испортить снасти. Какие же эти, дедушка слова? — спросил я: «гм! Какие? А вот исполнишь обещанное, тогда я дома тебе скажу». Делать нечего, любопытно; мне нужно было знать, и не терпелось даже ожидать прибытия в деревню. Но мы потом оба принялись развешивать каждый свои самоловы на жерди для просушки. По окончании всего этого дела отправились домой и по приезде я пригласил старика к себе в квартиру и не замедлил поставить обещанное. Тут он, когда пропустил порядочный стаканчик горелки, то и начал свой рассказ:

— Вот Н. И. век живи, и век учись, и дураком умри; что значит, — старики наши до чего дошли? Кто бы мог этого догадаться? Возьми же ты, говорит мне, накануне Петрова дня ружье и поди в лес, когда найдешь осиное гнездо, близко не подходи к нему, и сделай в него выстрел, и когда осы разлетятся, возьми гнездо и принеси домой, положи вот в такой же мешочек, и сохрани в подполье, а когда поедешь ставить самоловы, возьми его с собой, привяжи к крайней уде первого упускавшегося самолова в воду.

— Ну, а какие дедушка наговоры-то? – напомнил я ему.

— Гм… Какие? Постой! Берется мой старик за бутылку и наливает стаканчик, и держа в руках его, продолжает: я еще ведь могу тебя научить, как и от уроков ружья.

— Хорошо! Хорошо! Дедушка.

Старик мой повторил стаканчик, и уже как видно, порядочно засвистало у него в носу; он и говорит мне:

— чур! Глупая моя печень крови горячей.

— И только?

— да только! – ответил старик.

— А что же из этого может случиться?

— Да ничего! Да, ведь, брат, это так действует на них, что никакая сила не может испортить, и к тому же рыба-то гнездо не любит.

— А что дедушка? Если я испорчу твои самоловы? Тогда что?

— А, ну, порти!.. Я брат не чаю, где тебе? Я по крайней мере век свой промышляю, да никто из знахарей не осмелился у меня портить, а по просьбе см еще у людей лечу от уроков на самоловы и ружья.

Тут я ударился с ним в спор; наконец старик сказал:

— А если лучше меня знаешь, то зачем же спрашиваешь и добиваешься науки? Этим, брат, не шутят!

Тут мой старик, порядочно рассердившись, отправился домой.

Дня через два мне необходимо нужно было ехать к своим самоловам. Утром рано встал до восхода солнца, помолившись Господу Богу, вышел на берег реки, смотрю старик меня крикнул: «пойдем вместе». Тут пришло мне на мысль: что же такое придумать к убеждению старика, чтобы он не искушал людей своим суеверием. Думал долго, ничего не мог придумать, наконец пришло в голову взять чистого березового дегтя. Я налил его в небольшой пузырек и положил в кожаную сумку. Думаю себе, хоть с грешок пополам, да проучу старика-суевера. Достигли мы места, где весятся наши самоловы, старик мой нашел в кустах старый железный ковшик, развел огня, и когда сучья прогорели, он наклал в ковши горячих углей, вынул из-за пазухи узелок, завернутый в белую тряпку, развязал и высыпал на угли, отчего пошел дымок; тут он окурил до трех раз свои самоловы, но по запаху можно было узнать, что это не что иное, как высушенная богородская трава. Опять фокус и суеверие, вместо того, чтобы помолиться, призвать Бога на помощь. Когда, окончил он окуривание, ушел с этим ковшом за маленькое зимовье в кусты, я не замедлил побрызгать из своего пузыречка его самоловы этой вонючей жидкостью, ведь смолят же дл прочности, авось думаю подействует на него лучше, чем трава и волшебный кошелек! После сего оба немного отдохнули. Напившись чаю, старик уже начал складывать свои снасти в лодку, примеру его последовал и я. У меня было меньше снастей, поэтому прежде его выехал на выставку, но только опасаясь вблизи его ставить их, я переехал к противоположному берегу. Опустив все свои снасти в воду, опять возвратился на место, на прежнюю пристань. И он задолго после меня приплыл туда же. Немного еще подкрепив себя пищей, отправились по ягоды, а старик по грибы; вечером опять сошлись вместе. Переночевав, рано утром тоже разъехались каждый по своим самоловам. И что же? Старик мой доходил до последнего самолова, и ни одной рыбки нет и в слух ругался, так что на 200 саж. были слышны его слова: «черт меня связал с этим плутом! Теперь хоть волком вой, никогда в это время не случалось, чтобы хотя одна рыбка не попала, самый ведь ход ее!». Услышав эти слова, с просил его: «а что, дедушка, много верно попала? Не можешь справиться?». Мой старик заорал во все горло: «мошенник! Плут, что ты сделал надо мной? Ни одной рыбки нету-ка!». А ему в ответ: «Да ты сам говорил, что у тебя никто не может испортить. А осиное гнездо тут ли? Разве ты позабыл привязать к самолову-то?» — «Как позабыл?! Да еще два: старое и новое есть». Подъехавши к нему, смотрю в лодку, действительно ни одной рыбки нет, а у меня 4 небольших стерляди. Ну вот, ты хвастался, дедушка, теперь я тебя уверю, что не добудешь ни одной рыбки на этих самоловах до тех пор покуда не отслужишь в церкви молебен св. верховным Апостолам Петру и Павлу, потому, что ты оскорбил день памяти их добыванием именно на этот день осиного гнезда, для нехристианских потребностей. Старик мой с досадой ответил:

-Да-а! давно ли поступил в духовные-то, да и подговариваешься уже к деньгам?

— Напротив, дедушка, денег твоих вовсе не нужно; у нас кажется, о. К. Петелин не жадный на них.

— Так-то так, да все же надо хоть положить белку за молебен-то (в этом приходе постоянно дают белкой за все почти требы, а если нет, то ушкана, а в праздник св. Пасхи сохатиным мясом, деньгами очень мало).

— Поверь дедушка, что ничего не возьмем, только оставь после свои заблуждения; вот доказывается на деле, что все это ложь; ты сам сообрази, кто в природе может быть больше Бога?

— А ну! Вот посмотрю дальше, что будет, тогда исполню по твоему.

Окончив с ним среди реки разговор, я уплыл со всеми снастями домой, а он в стан на обычную ловлю.

Прошел праздник и Успения Пресвятой Богородицы. Люди начали поправлять свои снасти для выставки на главных, так называемых, Бадарменских ямах. Мой старик дня за два до отъезд приходит ко мне им зовет к священнику. Я спросил:

— зачем, дедушка, зовет опять священник, не знаешь ли?

— Нет, не знаю –Я немедля отправился, и лишь только заявляюсь, о К.П-н дал ключи от церкви и приказал мне приготовить чашу с водой, и мы служили для старика молебен с водосвятием. Чтоже? Мой старик молился во время молебна со всем усердием св. Апостолам Петру и Павлу, и по окончании оного просил св. водички в вынутую им из-за пазухи посуду, дабы окропить его снасти, и просьба его была тот час же выполнена. По выходе из церкви, я спросил старика:

— А что, дедушка, в течении промысла у «Лосей» (так называется порог) много наловил рыбы?

— Да как же… заставил меня все самоловы снова пересаживать, и уж делать нечего, отслужил молебен св. Апостолам Петру и Павлу.

И старик наш отправился домой с полной надеждой уже на Господа Бога, что он пошлет по Своей щедрости за труды вознаграждение. После чего я все рассказал и о. К.П-ну, как было со стариком-суевером. В свою очередь о. Константин не упускал из виду вразумлять своих прихожан при каждом удобном случае. Наконец, многие стали служить молебны св. первоверховным Апостолам Петру и Павлу и св. чудотворцу Николаю, свято веруя в промысел Божий неисповедимый, и дай Бог, чтобы хотя мало-по-малу просыпались они от подобных заблуждений и обращались с молитвой к Господу Богу, но никак к какому либо знахарю-шарлатану.

В должности псаломщика Н.И. Свирилов.

Ноября 1879 г.

С. Посольск.

Опубликовано 4 октября 1886 года.