Второй пожар в г. Иркутске. (24 Июня 1879 г.)
Еще пострадавшее от пожара, бывшего 22 июня, население не успело найти себе помещений, еще бивуакировало за Ангарой и площадях, а город не успел успокоиться, еще старое пожарище тлело, заливалось, как 24 числа июня, в воскресный базарный день, как раз в полдень, во время самого разгара движения в городе, раздался потрясающий крик: «пожар», «Пожар»! – Все переполошилось: покупатели бросились к своим домам, мелочники, торговцы и торговки стали завязывать свои продукты, а приехавшие на рынок крестьяне, в беспорядке старались спешнее убраться с площади и из города.
Обыкновенно известие о пожаре не наводило такого панического страха на население, как это теперь, после бывшего пожарища 22 числа июня. – Пожары в Иркутске не редкость, но благодаря вполне исправно содержимого числа частных пожарных машин, всегда с готовностью являющихся на пожары, они быстро захватывались и, в большинстве случаев, благополучно оканчивались. Весной 1877, пожары были одно время так часты, что почти все были убеждены в злоумышленных поджогах; были даже приняты особые, строгие административно-полицейские меры по надзору за городом, но таких несчастий какие ныне постигли Иркутск, жителям не приходилось испытать.
Жар в этот злополучный день стоял невыносимый, солнце пекло страшно, но его как-то не было видно за облаками носившейся над городом пыли, засыпавшей глаза, потому что восточный, сильный ветер порывами дул с утра. Нет, нет, да и хватит ураганом.
Пожар начался на постоялом дворе, в доме мещанина Закатина, на Котельниковской улице, одним концом выходящей на Большую к часовне, построенной в память избавления священной особы Государя от злодейского покушения 4 апреля, мимо которой идет улица дальше к гостиным рядам и мелочному и толкучему рынкам, а другим выходит на Главную-Арсенальную улицу, с другой стороны которой громадная, так называемая хлебная площадь, с рядами: мелочным, мясным, обжорным, хлебным, бондарным, дегтярным, дровяным, железным. Словом, самый живой центр города, густо настроенный, имеющий самое густое, сплоченное население; а в такой день, как воскресный (базарный), улицы и площади этой части города всегда бывают полны народом, снующим в зад и вперед, и запруживаются экипажами и телегами. Трудно представить себе переполох этой массы продавцов и покупателей, сновавших тут и воочию увидевших черный столб дыма, разом вырвавшийся в половине улицы, а за ним пламя, подхваченное порывом ветра и раздуваемое то через улицу, то по направлению ветра к Большой улице. Справа и слева загоревшегося дома были старые деревянные дома, уже и не поправлявшиеся, за ветхостью и не состоятельностью их хозяев, ни сего дня, завтра имевшие быть запрещенными для житья, но зато в соседстве с ними, к Большой улице, стоял большой, новый двухэтажный дом, в верхнем этаже которого помещался Военно-Топографический Отдел Восточного Сибирского Военного Округа и межевые отделения Восточной Сибири и Казачье. Народ, как вспыхнул пожар, еще до прибытия пожарных команд, бросился разносить заборы и надворные постройки, смежные с загоревшим домом кругом, но сила раздуваемого ветром огня была так велика, что соседний дом с Топографическим отделом загорелся, не смотря на все усилия полицмейстера полковника Заборовского, ставшего тут, против ветра, с тремя машина и упорно отстаивавшего этот большой дом, видя какую массу огня даст он, и наваленный во дворе лес, если займется.
Топографический отдел загорелся, буря была тут так сильна, что пламя разом обвило весь дом, кругом; клубы черного дыма, несомый по улице песок, затмили просто дневной свет, все бросились бежать. С трудом отступил пожарный обоз из этой улицы на Большую, гонимый пламенем. Как велика была сила огня и как сухи были здания, в стоявшие все эти дни жары, можно судить из того, что жертвами пламени сделались в Топографическом Отделе: заведывающий картографическим архивом подполковник Щечилин, вошедший туда с г. Ивельским и еще тремя служащими, желая спасти архив. Все они сгорели (При раскапывании пожарища тут найдено много человеческих костей. Лиц этих нет, почему и не остается сомнений, что они сгорели), а Ивельский, которому удалось выскочить, был так обожжен, что на третьи сутки умер в больнице.
Пламя охватило противоположную сторону Котельниковской улицы и перенеслось на зады домов Большой улицы. Ни что не могло быть тут спасено, оставалось только бежать и спасать жизнь, не думая больше ни о чем; обширные блестящие магазины бросались на Большой улице на произвол судьбы. В какие-нибудь полчаса в пламени было уже два квартала и надежды полиции, на задержку огня рядом каменных зданий, на которые бросило уже огонь, именно дома: Котельникова, Тихомирова, Трапезникова, Катышевцева, Зазубрина, далее каменными лавками, домами Герасимова, были тщетны. Сосредоточивши пожарные части у гостиного двора, полицмейстер решился задержать тут огонь, прикрываясь к югу громаднейшим новым каменным домом Немчинова, а за тем площадью, обстроенной сплошь каменными же домами: Баснина, Трапезникова, Чупалова. Но сила вихря была так велика, что не только пожарный обоз должен был отступить по площади через несколько же минут, но он был поставлен в безвыходное положение; новое пламя появлялось и справа, и слева, а позади разом занялся дом купца Чупалова, в котором вверху помещалась Казенная Палата, а внизу множество лавок. Гостиный двор пылал, названные выше все каменные здания были в огне, разносимом ветром во все стороны. Обоз отступил к Тихвинской площади, к гауптвахте, разнося в смежных улицах деревянные заборы, рассчитывая тут задержать огонь, в надежде на тихвинскую (военную) площадь, так как за ней могли служить оплотом каменные отдельно стоящие складочные мещанские ряды. К трем часам пополудни вся центральная часть города между Главной-Арсенальской улицей и тихвинской площадью, с востока на запад и от церкви Благовещенья, до 4-й Солдатской и Тихвинской улиц, с севера на юг, т.е. 12 кварталов, два гостиных двора и мелочный рынок представляли какое-то ревущее огненное море, извергающее из себя клубы черного дыма, скрывающие летящие головни.
Население в этих кварталах, вынесшись сначала на улицы, чтобы укладывать на воза, было так скоро застигнуто огнем, что бросало все и спасалось бегством; товары, имущество горели на улицах, особенно на Большой, Гусевской и Баснинской. Из магазинов, лавок, как тут, так и в гостином дворе, ничего не вынесли положительно, все – сделалось жертвой огня.
В это время на главной гауптвахте является требование караула и конвоя к казначейству и отделению государственного банка. Пожар вспыхнул в той стороне, далеко от пожарища, в квартале лютеранской церкви, следовательно огонь перебросило через громадное пространство, через тихвинскую площадь, гостиные дворы, площадь строящегося нового собора. По прибытии военного караула (Отправленного от гауптвахты из последнего резерва самим и.д. начальника штаба полк. Лиснинским), кладовая казначейства и банка, равно как и все дела их, благодаря энергии и спокойной распорядительности помощника управляющего казенной палатой г. Лаврова, управляющего банком г. Щигровского, губернского казначея Рыбникова, управляющего акцизными сборами в восточной Сибири г. Поплавского, были вынесены, уложены на подводы и отправлены за город (Государственный банк перевезен лично г. представляющим сов. глав. упр. тайных сов. Люхвицким). Не успели по тяжести вывезти медную монету, почти на 300 т. рублей, которою и оставили в кладовой запертой (После пожара, при свидетельстве сгоревшего дома казначейства и кладовой, последняя оказалась выдержавшей огонь и монета найдена в целости).
С этого момента следить за ходом огня уже не представлялось ни какой возможности. Город пылал в разных пунктах по направлению к Ангаре и к устью Ушаковки, загорелся громадный складочный, товарный гостиный двор, пылали здания губернского правления, казначейства, государственного банка, леса у вновь строящегося громаднейшего собора, римско-католическая церковь, здания Технического училища, главной гауптвахты (Здесь были сложены вынесенные дела и архив штаба восточносибирского военного округа, типография и литография, затем перенесена на площадь, но и тут не были спасены. Нижние чины собой прикрыли дела, ложась на них, но заносимые летящими головнями и охватываемые пламенем со всех сторон, должны были спасаться сами). Тихвинская церковь, городская дума, Музей сибирского отдела географического общества в одном пункте, в другом, таможня и таможенный двор с товарами, лютеранская церковь, Чудотворная церковь и все окружающее их.
Полиция, застигнутая огнем со всех сторон, потеряла пожарный обоз; машины должны были вскакать по Тихвинской и Амурской улицам, среди огня, к Большой, но и тут им не оставалось уже ничего делать – огонь распространялся с невероятной силой, а вихрь срывал крыши и сметал все.
Кварталы между Большой и Арсенальной улицами, большей частью деревянные, были все в огне; жители в ужасе бежали к Ангаре, к кладбищу. Домохозяева заветренной стороны города, т.е. дальше Главно-арсенальной улицы, оставляли дома, укладывались, хватая на перебой друг у друга крестьянские телеги и всякие проезжающие порожняком экипажи, платя баснословные цены извозчикам (по 10-20 р. за воз) и выезжали за город, на рч. Ушаковку; не имеющие подвод тащились в сады. Все бросалось, все обезумело. Между тем огненное море разливалось и разливалось во все стороны, подымалось и к заветренной стороне, хотя и не так быстро, как по ветру, но сильно, не встречая себе отпора. Одна сторона Главно-арсенальной улицы горела на огромное пространство, на протяжении 12 кварталов, т.е. 12 поперечных улиц между Большой и Арсенальной, были в пламени. Огонь против хлебной площади, от массы громадных деревянных построек, особенно громаднейшего деревянного двухэтажного здания, на 12 саженях, Михайлова, был так силен, что все ряды площади были оставлены на произвол судьбы, а дома, склады и постройки купчихи Поповой, выходящие на площадь фасадом, а боком и задами на Арсенальскую улицу, наводили страх на всю остальную почти сплошь деревянную часть города, если загорятся.
Перепуганная хозяйка, вывезя семью и домашнюю утварь, оставляла уже свои дома, склады, лавки, представляя все судьбе, но была еще во время остановлена настоятельными требованиями и уговорами квартирующего в одном из домов ее подполковника Ларионова, видевшего возможность отстояться от огня, благодаря прикрытию небольшого сада, если разнести все задние здания, надворные строения и соединительные заборы. Чтобы остановить панику и заставить рабочих людей энергично работать, дворы были заперты, все хозяйские лошади запряжены под бочки для подвоза воды, так что не на чем было и уехать, немедленно были наняты проходящие через Иркутск запасные нижние чины, и мгновенно собралось слишком 50 человек рабочих сил, готовых отстаиваться до крайности. Не смотря на жар огня работа закипела: зады были оголены и отделены от густых строений двора купца Голдобина; строения, выходившие на Арсенальскую улицу и смежные с домом Голдобина, неизбежно долженствующие стать жертвой огня, обложены были тесанным для построек камнем, удален от них лес, кругом сделаны вплоть до земли пролеты, равно как и на самой улице. Отстоять, с одной машиной г-жт Поповой, дом Голдобина, не смотря на весь риск управляющего делами Поповой, г. Кочева, подвозить к нему машину с улицы, в пламени, не представлялось сил и возможности, но до 8 часов вечера его удерживали, не смотря на то, что угловой дом его с харчевней уже пылал; наконец запылал и он и грозил уже всем своим густосплоченным надворным строениям, а от них, конечно, не было бы спасения двору Поповой и целому кварталу и дальше. Объезжая пожарище, полицеймейстер, видя эту страшную опасность, поспешил прислать на помощь одну машину; известясь также об этом, достойный гражданин города Ф.К. Трапезников, сам уже погоревший, но со своей командой и машиной являющийся то тут, то там, для помощи, также прискакал сюда. Под прикрытием трех машин, обливающий близко стоящий к дому сеновал, амбар и здания кухни, горевший дом сел, обрушился, сеновал не занялся; а загоревшиеся здания строений Поповой, обложенные камнем от распространения огня дальше, не представляли опасности. Оставалось только не допустить огню разыграться, что и было исполнено с энергией, даже женщинами, ободряющимися удачным сопротивлением распространению пожара; ковры, качьмы, холсты, что только было у хозяев и жильцов двора Поповой, все вымачивалось женщинами и тащилось на Голдобинские строения для прикрытия их и затем ведрами, шайками обливались, тогда как рабочие, разворачивали смежные горевшие постройки и заливали их. К 2-м часам ночи тут огонь был остановлен и дальше идти не мог; квартал этот был спасен, а следовательно и Преображенская улица и дальше.
Но ветер не стихал, и пожарище все распространялось по направлению к Ангаре в одну строну и к речке Ушаковке в другую. В одной стороне отстаивались громадные здания бывшего военного госпиталя, под руководством инженер-капитана Коссовича, в другой – зады квартал, выходящего на Шелашниковскую улицу, на которой расположено окружное интендантство восточносибирского военного округа и его склады, 2-я полицейская часть, губернаторский дом, общее губернское управление, детский приют – полицией при участии братьев Трапезниковых С.К. и того же Ф.К.
Все, что осталось в этой стороне к устью Ушаковки, от первого пожара, было уже уничтожено, как-то: окружное полицейское управление (большинство дел спасено), громадные здания городских мясных рядов, Солдатовская богадельня, бани, бойни, на берегу склады строевого леса. К Ангаре – губернская гимназия с церковью, женская гимназия, здания детского сада, воспитательного дома и родовспомогательного заведения, отдел приюта, губернская почтовая контора (благодаря распорядительности почтмейстера г. Тыжнова, контора вся спасена до мелочей и еще оказала помощь казначейству, посылкой туда почтовых лошадей), городская полиция и 1-я частная управа (сундуки с документами и большое число дел успели вывезти); контрольная палата (спасено кое-что), Сибирский приют для бедных с церковью, здание Мариинской общины сестер милосердия, ремесленная школа Трапезникова, управление воинского начальника (большинство дел спасено), уездное училище, Харлаяниевская и Тихвинская церкви, сибирский и сиропитательного дома Медвединской банки (почти все спасено), дворянское собрание, на углу 6-й Солдатской и Большой улиц, сделалось жертвой огня почти при самом начале пожара, как стоявшее в первых трех кварталах объятых пожаром, и, по своей массивности и неуклюжливости постройки на 20 саженях вдоль улиц, дало такую массу огня, что ничто около него не могло держаться и несколько минут, и противоположные каменные дома Мальмберга, Зазубрина вспыхнули как бы от взрыва пороха. Тут был чистый ад!
К утру хотя и стихла буря, но ветер еще был силен и пожар продолжался по берегу Ангары и сильно угрожал зданиям золотосплавной лаборатории, защищаемых под руководством управляющего г. Савицкий, полицией и частными машинами, тут все время находился и и.д. губернатора. Набережная улица, даже перила береговые, горела почти вплоть до таможенных постов чайной и дровяной пританей.
Город представлял страшную картину разрушений. На улицах валялся скарб, разные вещи, обломки мебели, опрокинутые экипажи… все бежало и лишь не многие храбрецы оставались в домах и квартирах, в той, заветренной стороне города, дальше за Арсенальской улицей, которая не была тронута пожаром. Все еще на пожарище тлело, догорало, раздувалось ветром, дым душил.
Берег Ангары был переполнен приютившимися погорельцами, которые не могли достать места на судах, лодках, плотах и встать на якорь среди Ангары или переплавиться на противоположный берег и острова. Река представляла живой город. Иерусалимская, кладбищенская гора покрылась народом, импровизированными шатрами из опрокинутых телег, шкафов, натянутых шалей, ковров, простынь. Река Ушаковка была буквально запружена жителями, большей частью бежавшими из сгоревшей части города; там расположилось больше 10 тысяч жителей. Военная улица за театром, интендантский, губернаторский и военной прогимназии сады, разводимый сад у церкви Преображения переполнились спасающимися семействами. Скучившимися около своих вынесенных пожитков. Плач и крики детей, стоны женщин представляли разрывающие душу и не поддающуюся ни какому описанию картину. Паника и страх не уменьшились и на другой день, потому что жители продолжали вытаскиваться из ближайших к пожарищу оставшихся домов, а выехавшие во время пожара не возвращались. Нелепые толки, слухи о том, что должен сгореть весь город, приказание будто бы от начальства последовавшее выезжать всем из города и проч. создаваемое страхом и распространенным больным воображением, рассказами досужих разных болтунов о шайках злоумышленников-поджигателей, обнаруженных пропагандах ссыльных-социалистов и других ужасов держали пострадавшее население в оцепенении. Весь день 25 числа город казался вымершим и окрестности его стонали. Ужас, ужас, что это было!
Пожар 24 ч. июля истребил в Иркутске вновь 61 квартал с густонаселенным населением, самые богатейшие и лучшие постройки, главнейшие и блестящие улицы, торговый складочный центр всего, все гостиные дворы и ряды. Самая ничтожная часть, кое-каких товаров спасена, все было там застигнуто врасплох, разом. Уцелело от пожарища в оба раза: три предместья Глазковское, Знаменское и Рабочая слобода и половина города от Главно-арсенальной улицы, хотя и большая по счету дворов и домов, но беднейшая, разбросанная, населенная частью казаками, а затем, в большинстве, рабочим людом, мастеровыми. Весьма не много осталось богатых дворов и больших частных зданий, а из хороших улиц одна Преображенская, она теперь сделалась центральной; затем еще Шелашниковская (не большая), половина Лапинской, часть Амурской, клочок Большой, к Ангаре, с театром и часть набережной вверх по Ангаре с домами: лаборатории, главного управления, генерал-губернатора, институтом, гражданской больницей и не многими хорошими частными.
В оба пожара, 22 и 24 июня, уничтожено в Иркутске, исчисляя по плану и однодневной статистической переписи 1875 г. 75 кварталов с 856 частными дворами, в конце было 86 каменных и 1648 деревянных жилых домов, и 19 каменных и 1790 нежилых строений; 5 камен. Православных церквей, 1 деревян., 2 домовых православ., 1 лютеранская деревян., 1 католическая деревян., 2 еврейские синагоги (одна из них большая каменная с богадельней и училищем), 4 камен. и 1 деревян. гостиные дворы; таможенный двор, именные ряды.
Жителей тут считалось по переписи 1875 года 14,887 душ обоего пола, тогда как в оставшейся большей части города, с тремя предместьями, с войсками и тюрьмой 17634 души (Но за 5 лет цифра эта должна была увеличиться значительно и по исчислениям статистического комитета, основываемым на %-й десятилетней слежности, население города должно ныне доходить до 36 тыс. об. пола, из коих осталось без крова до 17 тыс. человек); вот сгорела какая часть города! Как и где разместится это население, оставшееся без крова?
Переименовывать и пересчитывать сгоревшие правительственные и общественные учреждения не будем, они названы в своем месте.
Определить убытки пожара не возможно, они в точности не исчислимы и должны доходить до 3-х десятков миллионов, из них 4,540,700 руб. приходится на долю страховых обществ по исчислениям собрания страховых агентов.
Типография осталась одна г. Синицына, фотографий ни одной.
О мерах администрации, принятых для оказания помощи погоревшим иркутянам и по сохранению порядка и благочиния, что так трудно бывает в подобных народных бедствиях, мерах живых, целесообразных, энергичных и вместе с тем успокоительных, немедленно приводимых в исполнение, что называется: «за словом пью тотчас же и дело» помещено в № 26 газеты «Сибирь», потом в Губернск. Ведомостях, почему и лишнее было бы повторять о них.
Председательствующий в совете Главн. Управл., тайный советник Лохвицкий и и.д. губернатора, действит. статск. советн. Измайлов (у которых сгорели – у одного квартира – у другого оба собственных дома) неустанно работали и всем лично распоряжались. Г. Измайлов посещал все таборы погоревших, распоряжался немедленным поданием медицинской помощи больным, раздачей хлеба, раздавал собственные деньги, при виде безисходности положения семейных бедняков, поспешил установить и понизить цены на все продукты первой необходимости, двинул хлеб, скот и другие жизненные припасы из округов.
Надеемся, что, на сколько возможно при данных обстоятельствах, мы успокоимся; но вот что будет с размещением населения по квартирам, где их взять, и куда денешься, особенно, служащим, которые не в состоянии платить таких цен, которые не вольно явились? Опять таки скученность неизбежно родит эпидемические болезни, смертность – все это должно озабочивать администрацию и озабочивает.
В Иркутске никогда не были цены на квартиры сносными, не только дешевыми и год с годом возвышались, а что теперь запрашивают – ужас, ужас; конечно не все хозяева это делают, но таких исключений не много, их по пальцам пересчитывают.
Уже и.д. губернатора, в опубликованном им постановлении к домохозяевам, наклеенным по городу, корит их в жадности к наживе и «предваряет безжалостных домохозяев, что если они не умерять своих требований, то он постарается изыскать средства – обуздать их позорное корыстолюбие». Поэтому уже можно судить, до чего доходят цены на квартиры, то, что прежде ходило за 400, 600 руб., теперь просят 2, 8 тысяч руб.; один угол в комнате отдается за 5 р. в месяц, помещения в амбаре, в сарае за 2, за 3 р. в месяц.
Слава Богу, хотя в хлебе и мясе нет неостатка, да лето теперь.
О беспорядках каких-либо не было и помину. О воровствах и мелких воришках, конечно, нечего и говорить, где их нет, а в подобных случаях особенно.
Несчастий с людьми во время пожара было много, но не приведено еще всех случаев в известность; разыскиваются пропавшее, раскапываются места пожарища. Говорят, что уже известно 7 случаев сгоревших, т.е. найдено трупов, костей. Больных же от перепуга, особенно детей и женщин, действительно много.
Да великое несчастие постигло иркутян. Как-то и скоро ли справится сибирская столица?
По распоряжению комиссии, назначенной г.генерал-губернатором для присутственных мест и учреждений, а равно и служащих в них, были пересчитаны оставшиеся от пожара в Иркутске и предместьях его жилые дома, которых без казенных и общественных:
В центре города:
Деревянных:
34 кам.; 261 больших; 709 средних; 1115 мал = 2119 дом.;
В трех предместьях:
Знаменском:
1 кам.; 73 больших; 104 средних; 284 малых = 462.
Ремесленной слободе:
45 больших; 57 средних; 359 малых = 461.
Глазковском:
3 больших; 8 средних; 104 малых = 115.
Всего в Иркутске жилых частных домов 35 кам.; 382 больших; 878 средних; 1862 малых = 3157 д.
Не рассчитывая казенных и общественных домов под разными учреждениями, уцелевшими от пожара, оказывается, что и при постигшем Иркутск бедствии, он все-таки далеко еще больше всех остальных городов вост. Сибири. Не представляется надобности даже делать и сравнения, напр. самый населенный из других губернских и областных городов, это Красноярск – он имеет 161 т. жителей и только 2 т. жилых домов (меньше), а о других и говорить нечего.
Д. Ларионов.
Опубликовано 18 июля 1879 года.