Олекминская тайга. Очерки. Часть 2.
I.
Несколько лет тому назад, под свежим еще впечатлением, я думал познакомить, хотя в общих чертах, своего брата-таежника с пресловутой «Олекмой». Я ограничился тогда кратким очерком, который только недавно появился на суд читателей. Ныне же, в виду того, что и до сих пор, никто, кроме побывавших там, не знает, все-таки, настоящих условий и склада жизни на Олекме и что еще до сих пор эта пресловутая Олекма составляет притягательную силу для многих «алчущих», — я решился познакомить желающих, возможно подробнее, с жизнью этого, почти совершенно изолированного, отдаленного уголка, заброшенного в одной из пустыннейших местностей Сибири.
В предыдущем очерке, я коснулся только быта рабочих, этого количественно-преобладающего элемента, да и то не всесторонне; теперь же постараюсь, насколько, конечно, это будет в моих силах, обрисовать и остальные элементы населения Олекминской тайги. Почему, описав быт рабочих-мужчин, я нахожу необходимым сказать несколько слов о положении на приисках их жен и, вообще, женщин.
Естественно, что не все приисковые работы могут быть возложены на мужчин и, поэтому, на каждом прииске имеется комплект чернорабочих женщин, пополняемый, обыкновенно, женами и дочерьми рабочих и, изредка, «одиночками», девицами, год от года в большем и большем количестве наезжающими в тайгу искать «заработка». В общем – женское население, в особенности за последнее время, составляет на прииске от 15 до 25% мужского населения (я говорю исключительно о рабочих). В прежнее время количеством женщин на приисках не стеснялись (я помню даже, один из крупных золотопромышленников томской тайги говаривал: «хорошая баба десятерых мужиков удержит»), но ныне, в виду сокращения дел и понижения общего заработка рабочего – количество женщин не превышает вышеприведенную мной норму. Отчего этого? – я сейчас объясню. Каждой женщине, состоящей на, так называемом «вычете», т.е. не задолжавшейся ни на какие «хозяйские» работы, отпускается хлеб, наравне с мужиками, но ха этот хлеб с мужа ежемесячно из заработка его вычитается от 9 до 11 рублей. Следовательно, для большого количества женщин нужна излишняя заготовка хлеба, что, при нынешнем оскудении средств у золотопромышленников, является затруднительным. С другой же стороны, с упадком суммы заработка мужей за последнее время, практикой доказано, что большинство рабочих, остающихся при расчете должными К°-ям – люди семейные.
Каждая женщина, задолжающая в работу (прислугой, прачкой, кухаркой и т.п.), получает кроме хлеба, 1 – 1,5 ф. мяса в день и жалование от 6 до 10 руб. в месяц. Только, так сказать, специалистки (хорошие кухарки, прачки) получают иногда больше, а именно: до 25 руб. Но это – исключительные случаи.
Теперь перехожу к жизни приисковых женщин.
Говорят, что крупные жилые центры служат рассадником разврата; может быть, это и правда, но я, по крайней мере, ни в одной населенной местности не встречал такого попрания семейного начала, — такого совершенно установившегося, всеми усвоенного и ни кем не находимого безобразным взгляда на женщину, — не как на «женщину» в хорошем смысле этого слова, а как на нечто покупное, созданное для удовлетворения потребностей всех и каждого, достоинством которого определяется количеством рублей, потребных для покупки. При этом никогда не принимается в соображение ни личность женщины, ни ее семейное положение. Да и сами женщины, под влиянием окружающей среды, увлекаясь одни скорее, другие медленнее всеобщей жажды наживы, доходят в своих поступках до высшей степени нравственного падения. Приходят, например, в тайгу с мужем первый раз молодая женщина. Дома она была трудолюбивой, честной женой и попадает в круг подруг, уже вкусивших плоды таежной цивилизации. Те начинают ее сперва испытывать, потом «сбивать», а потом и «подводить», и стараются при этом с изумительной ловкостью, потому, вероятно, что оставшиеся еще у многих проблески женственности возмущают спокойствие этих несчастных при виде крепящейся и не павшей подруги. Если атакуемая – с характером и не поддается на эти уловки, то на нее начинают всевозможные нападки, — ей на каждом шагу делают тысячи неприятностей, на которые так способны женщины, и, в конце концов, в громадном большинстве, результат один – падение!.. Есть, конечно, и исключения, но это – феномены.
Кроме того относительно женщин в олекминской тайге, есть и ещ один варварский обычай – это, так называемые, «помочи». Несколько человек, иногда до 20 и более, уговорившись, подкарауливают где-нибудь женщину (преимущественно, более легкого поведения), утаскивают ее в какой-нибудь укромный уголок и… все делаются ее мужьями…
Правда, приисковая администрация это преследует… но мало ли что преследуется законом?
Вообще на Олекме, для женщин очень много соблазна, а главное, в виду не значительного количества женщин, сравнительно с мужчинами, из которых большинство, по нынешним системам наемок (с медицинским освидетельствованием здоровья и силы каждого), все народ молодой, здоровый – женщина сознает там, если не сама, то по науке других, что она – товар ценный; у всех кругом деньжонки, ну, подумает – подумает… да и «была не была».
Но будет уж о них.
Таежные «рабы» — якуты и, в незначительном количестве тунгусы, как я уже говорил ранее – совершенно загнанный народ. Они не работают. В так называемых, «земляных работах» по слабосилию и неспособности, а занимаются почти исключительно доставкой лесных материалов и, имея оленей, почти не требующих зимой (доставка лесных материалов всегда производится зимой) никакого корма, они почти исключают возможность конкурировать с ними русским, работающим на лошадях, содержание которых стоит на Олекме от 2 до 3 рублей в сутки каждой. Поэтому, в общем, они зарабатывают довольно порядочные деньжонки; но большая часть их остается у г.г. золотопромышленников и, в особенности, у доверенных, имеющих в тайге торговые магазины, так как эти доверенные с якутами ценами не стесняются и особенности «дерут» с них за вино и карты, на которые якуты, как и другие инородцы, весьма и весьма падки. И действительно, как бы не утомился якут, как бы крепко он не спал, — предложите ему сыграть в карты и выпить – он не откажется. Он готов играть на все, что только у него и на нем есть, и бывали не раз такие случаи, что вечером якут – сам хозяин, имеет пар 20 оленей, а утром – он идет наниматься в работники.
В общем, якуты народ не глупый, но от различных притеснений, испытываемых ими при дачах К°-ниям лесных материалов, этот ум превратился у них в хитрость с целью обмана приемщиков. И, действительно, из якутов очень часто попадаются замечательные виртуозы в этом роде.
Но и обращение с ними нас, русских, вообще не отличается хорошими сторонами. Якуты являются всегда предметом наших насмешек и иногда самых грубых, самых варварских.
II.
Теперь перехожу к таежным «патрициям» — служащим.
Контингент приисковых служащих, в огромном большинстве, состоит из людей мало или вовсе необразованных. Интеллигенты очень редки и встречаются, преимущественно, на особенно крупных делах, где, конечно, есть возможность давать им «чистые» обязанности.
Жалования служащие получают ныне начиная от 360 руб. в год и более, при чем высшая норма жалования служащего, так сказать, рядового достигает 700-800 руб. при готовом, конечно, содержании. Относительно жизненных удобств служащих на олекминских промыслах я говорить ни чего не буду, потому что в этом отношении на каждом прииске, как в каждом монастыре — свой устав. В общем на Олекме жизнь служащих обставлена более прилично и более удобно, нежели, например, на промыслах томской или енисейской тайги. – Прежде и жалования были более, но ныне, при упадке дел, при массе алчущих службы, размер жалования сократился, но нужно сказать, что за жалованием гонятся очень не многие: большинство стремится только всяким правдами и неправдами выцарапаться на свет Божий и каким бы то ни было способом добиться тепленького местечка, на котором можно года в два «нажить» (в тайге не принято говорить «украсть») тысченок 10, а то и 20, да и раскланяться с приисковым управлением. – И, Боже мой… каких, каких только «подходцев» к «власть имущим» не пускается тут в ход: и лесть, и подслуживание, и сплетни на товарищей, подчас совершенно вымышленные, и все это только для того. Чтобы добиться случая набить себе карман. Ни дружба, ни даже иногда родство – при этих домогательствах не принимаются во внимание.
Мне, сплошь да рядом приходится видеть, как честные, но скромные труженики бывали затерты, загнаны, а более бездарные, но за то и более нахальные личности, по их плечам, вылезали в люди, Я знал одного служащего на богатейшем деле, который 5 лет был «ночным» в шахте (т.е. дежурил там ночь), — 5 лет он, в течение каждой почти ночи, дышал воздухом, пропитанным копотью от горевших в то время в шахте жаровиков и каждое утро, выйдя из шахты на Божий свет, вместо слюны, выплевывал чуть не целый час что-то вроде дегтя – и управление приисковой компании, при расчете этого служащего, по расстроенному здоровью, не нашло возможным даже прибавить ему хотя бы за последний год жалования: на какое он поступил, из того его и рассчитали!.. Это не исключительный пример. За то я знал и таких, которые, как светские кавалеры, умея при случае подслужиться и сказать комплимент «управляющих» или другой какой либо «власть имущей» даме, умея порядочно танцевать и т.п., чуть не каждые пол года повышались по службе и обязательно каждый год получали прибавки к жалованию и даже награды, хотя весь труд по возлагаемым на них обязанностям они взваливали всецело на своих помощников и подчиненных, которые и работали за них.
Не даром, провожая меня в тайгу, один опытный человек говорил мне: «придерживайся, брат, там высокопоставленного бабья – лучше служиться будет!»
Выше я упомянул о «тепленьких местах». Для полноты очерка я постараюсь, хот вкратце, познакомить с ними читателей.
Я буду говорить только о наиболее крупных делах, так как только на них, при миллионных оборотах, и возможны незаметные кражи в десятки тысяч рублей.
Собственно теплыми местами считаются места: доверенного магазина, материального, золотоприемщика, лесоприемщика, целовальника и хлебодара. Впрочем, хороший пройдоха на всяком месте найдет возможность украсть. Так и в тайге, — даже ловкий смотритель разреза (песковго, конечно) и шахты тоже ухитряется «наживать». Например, шахтовый и разрезной смотритель распоряжается распределением артелей по забоям (на Олекме рабочие разделяются, на крупных делах, в артели от 4 до 8 человек в каждой). В разрезе ли шахте идет, допустим, из 20 забоев 5 с богатым подъемным золотом, дающим возможность работающим в этих забоях рабочим набрать золота в день на 200-300 руб., а сплошь да рядом, в особенности в не так далеком прошлом, и значительно более. В забои эти артели ставятся поочередно, на один день. И, вот, захочется артели (конечно, надежной, неболтливой) поработать в богатом забое лишний денек, она и несет смотрителю «дань», которая, в иных случаях, при особенном богатстве забоя, бывает очень и очень прилична, иногда чуть не треть годового смотрительского жалования.
О доверенных и материальных и говорить не буду, потому что, мне кажется, это для всех и каждого слишком известные должности, как равно известны и доходы, сопряженные с ними. Да если бы распространяться о них подробнее, то это заставило бы слишком много времени. Скажу только, что для доверенных торговых таежных магазинов немаловажную статью доходов составляет торговля винами (конечно, секретная), каковых в олекминскую тайгу доставляется ежегодно не малое таки количество. Жалею, что я своевременно не позаботился собрать статистические данные по этому вопросу.
Заговорив о вине, перейдем к обязанности «целовальника». На обязанности целовальника лежит выдача рабочим винных порций по записям, или, как их называют в тайге, «купонами», выдаваемым надлежащими лицами. Целовальник перед управлением отчитывается в расходе вина в 40°. Теперь представьте себе, читатели, что на каком-нибудь прииске ежегодно расходуется до 5000 вед. спирта, а есть прииски, на которых эта цифра доходит до 10000 ведер. Если целовальник, вместо 40 градусной, будет отпускать водку даже 38°, хотя отпускают ее обыкновенно далеко меньшей крепости (так как не было примера, чтобы целовальников когда-нибудь кто-нибудь проверил, потому что на эту обязанность назначаются только служащие «испытанной верности»), то сколько от 5000 ведер спирта хотя в 88° у него остается экономии? А если (принимая во внимание, что он экономию эту должен продать «на сторону» секретно) оценить ведро спирта в 40 руб. (тогда как нормальная стоимость его у спиртоносов «оптом» доходит до 60 руб.). сколько он выручит за вышеупомянутую экономию? Кто не поленится заняться этой арифметической выкладкой, тот, пожалуй, сам вздумает поехать на Олекму… но только целовальником!.. Я еще взял в пример «честного» целовальника.
Разумеется, не весь этот барыш останется целиком у целовальника: нужно «для видимости» сдать сколько-нибудь экономии в компанию, нужно платить и агентам, и казаку, «за молчание»; но, все-таки, «ребятишкам на молочишко» останется…
Обязанность «лесоприемщика», как видно из самого слова, состоит в приемке лесных материалов. Здесь нажива возможно исключительно благодаря плохой постановке контроля расходования леса; но нельзя сказать, чтобы и при лучшем контроле невозможно было бы не забывать себя. Лесоприемщик берет с доставщиков и за то, что пример лес тоньше контрактной нормы, и за то, что, вместо принятых 100 штук, выдаст доставщику квитанцию на 120 или, при случае, на 150 штук.
«Золотоприемщик» принимает от рабочих подъемное золото, в приеме которого выдает им «купоны», по которым деньги выплачиваются уже приисковым кассиром. При крупных сдачах, рабочие не гонятся за четвертью или половиной золотника, лишь бы скорее получить купон. Затем часто попадают самородки золота с «породой» (камнем), которую обязательно выделяют толчением, при чем, конечно, с кусками породы «выделяются» и частицы золота. Таким образом, по окончании дневной приемки, перед сдачей золота в контору, золотоприемщик тщательно собирает все полученное им золото, взвешивает его «по тщательнее же» и на все оказавшееся, сверх значащего принятым от рабочих, золото, пишет купон, с каковым и посылает благонадежного мужичка в контору за деньгами, за что и платит ему «за труды» известное вознаграждение. Теперь представьте себе, читатели, что были примеры, когда, на одном деле, принималось в год до 15 пудов подъемного золота, за золотник которого управления платят по 3 рубля.
«Хлебодар» заведует хлебопекнями и раздачей хлеба рабочим. Хлебодар наживает, как булочник: попаивая хлебопеков винцом и платя им еще от себя дополнительное жалование, он убавляет от каждого пайка «малую толику» и получившийся таким образом излишек или печенного хлеба, или муки. – продает за полцены различным доставщикам-якутам и, вообще, «отрядным» рабочим (т.е. работающим не из жалования, а из задельной платы), которые, по существующему в тайге порядку, работают на своем, а не на хозяйском содержании.
Вот, читатели, из-за каким местечек и идет на Олекме «скачка» между служащими, как я сказал выше, не признающая ни общежитейских, ни родственных подчас уз…
В заключение, о жизни служащих остается сказать очень немногое: главнейшим времяпровождением, вне службы, служат выпивки и карты. На больших делах есть библиотеки, но читателей очень немного. Составляются иногда любительские спектакли и концерты, но это бывает очень и очень редко.
III.
На сколько крупны были олекминские золотопромышленные дела с начала, при открытии той тайги, на столько они измельчали или, вернее сказать, расплодили теперь мелких золотопромышленников. Более облегченный, сравнительно с минувшими временами, доступ в тайгу, случаи «сумасшедшего» содержания в песках золота, пробудили в массе охотников жажду «попытать счастья». Между ними есть, конечно, и такие, которые, закапывая последние, иногда трудовые гроши, действительно ищут золота, чтобы, наткнувшись на богатую россыпь, начать дело и разбогатеть; но большинство из них – спекуляторы, арендующие или занимающие под разведку подчас заведомо пустые площади по соседству с богатыми приисками и предпочитающие, как говорят на Олекме, мыть «деревянной бочкой», т.е. торговать спиртом, продавая его и за деньги и за золото. Есть несколько примеров как таким путем иные ловкие аферисты успели сколотить себе кругленькие состояньица, но есть, конечно, и такие примеры, что подобные предприниматели попадались, и наградой за их предприимчивость послужила Якутская область, но только вне района тайги. От этих же «золотопромышленников» шляется по тайге целая плеяда мелких спиртоносов, разносящих спирт по промыслам флягами до 1,5 ведер вместимостью.
В виду дороговизны спирта в тайге, сравнительно с ближайшими жилыми местами (в Витиме например ведро спирта стоит 12 руб., а в тайге minimum 60 руб.) – промысел спиртоносничества является крайне прибыльным, но за то с какими же опасностями он сопряжен!.. Не говоря уже о чисто физических лишениях, сопровождающих спиртоносов хотя на 300-верстном пути от с. Витима до ближайших приисков, где им приходится пробираться дикой, безлюдной, дремучей тайгой, переходить через подоблачные гольцы, через быстрые и иногда большие таежные речки, в особенности во время разлива их, — им на каждом шагу, в особенности по мере приближения к промыслам, грозят самые худшие встречи – с людьми. Это – казачьи кордоны и свой брат – спиртоносы. При встрече с первыми, спиртоносы, в особенности, если они идут большой партией, редко сдаются без боя, потому что они хорошо знают, что, при победе казаков, все их достояние: спирт, лошади, деньги – если они с ними есть – или золото, все это немилосердно будет обобрано казаками, так как, в этих случаях, все это поступает в личную их пользу. Вследствие этого, встречи между спиртоносами и казаками нередко кончаются кровью, причем победа большей частью остается на стороне спиртоносов; так как насколько казаки падки на подобные обирательства, настолько же стараются делать это без вреда для себя. Правда, из среды казаков часто встречаются люди безусловно решительные, решительны настолько, что их безумная отвага и дерзость подчас пугает даже отчаянных спиртоносов до того, что только одна встреча с таким смельчаком заставляет их, как говорится «опускать руки».
При встречах партий спиртоносов между собой, большей частью сильнейшая обирает слабейшую, а, при равенстве сил, дело нередко доходит до кровавой стычки, иногда кончающейся тем, что одна партия совершенно перебьет другую.
В виду всего этого, в спиртоносы идут большей частью люди решительные, готовые на все, и главнейший контингент их составляют, большей частью, сосланные черкесы, вообще кавказские горцы, которых на Олекме очень много.
Спиртоносы, конечно. Имеют агентов из рабочих, в особенности в больших приисках. Я знаю, что на одном из крупнейших олекминских дел некоторые из подобных агентов, в виду приобретения возможно большего количества золота, набирают партии шляющихся без занятий, никуда не нанявшихся или рассчитанных рабочих, снабжают их хлебом и проч. необходимыми припасами и дают возможность пробраться в какую-нибудь уже выработанную и заброшенную шахту. Там эти партии живут иногда по неделям (насколько, вообще, хватит провизии) и добирают остатки когда-то баснословных богатств. Правда, частенько их там ловят специально для этой цели назначаемые обходы из казаков и служащих; правда, что многие из них платятся за это и жизнью или от руки своего брата, или от земляных обвалов, происходящих от торопливой, и поэтому неосторожной работы, — но охотников на эту работу всегда много. Каждый знает, что если ему не повезет и он попадется, то его отдерут розгами и выгонят из тайги, ну, иногда, и побьют на месте поимки… а за то, если «пофортит» — то он, выбравшись на волю, так кутнет, что, по пословице: «небу жарко будет»; а «развернуться во всю», «показать гусара» — это заветная мечта почти каждого приискового рабочего…
…
Заканчивая свой очерк, не могу не упомянуть еще об одном крайне печальном явлении, имеющем место в олекминской тайге. Это – масса шляющегося незанятого люда. Все это нанявшиеся рабочие, не имеющие средств выбраться из тайги или попавшие в нее добровольно, в чаянии пристроиться куда-нибудь, но не успев в этом – ныне положительно наводнили тайгу. Ютятся они, преимущественно, по «отрядным», вблизи приисков, чтобы как-нибудь перебиваться около своего брата – рабочих. В особенности масса незанятого люда появляется летом, когда «под каждым кустом – дом». Не смотря на то, что казачьи кордоны ловят всех праздношатающихся и затем приисковая администрация высылает их в Витим, но эти бедняки, не имея надежды найти какой бы то ни было заработок вне тайги, едва успеют попасть в Витим, сейчас же, окольными путями, возвращаются обратно в тайгу. Более дерзкие из этой вольницы, для добычи себе пропитания, принимаются за кражи и доходят даже до открытого грабежа и убийства. Сколько за последнее время стало совершаться в тайге преступлений!.. А г.г. золотопромышленники, ежегодно, все завозят в тайгу новые и новые толпы рабочих.
Еще более прискорбное явление составляет масса служащих, проживающих в тайге без места. Прогоны на выезд из тайги, по заведенному порядку, выдаются на двухлетнюю службу. А сколько служащих рассчитываются ранее за разные провинности, иногда просто по капризам управлений, а иногда исключительно в виду сокращения дела. Никаких прогонов им, как выслужившим узаконенного срока, компании не дают; деньги же на дорогу не у каждого случаются, и, вот волею судеб, такие горемыки остаются в тайге без службы и без куска хлеба. Идет такой бедняк искать места на один прииск, на другой, на третий… везде полно, везде отказ. Жить не на что, и волей, не волей не имея возможности выбраться из тайги, приходится такому бедняку пробиваться около старых товарищей. Правда, на Олекме, где редкий из служащих уверен в завтрашнем дне, развито сочувствие к подобным несчастливцам: почти каждый знакомый и примет их, и накормит, и поможет по своим средствам, но встречаются и такие мерзавцы (в особенности среди «излюбленных» управителями), которые, будучи, быть может, обязанными какому-нибудь споткнувшемуся бедняку, не только не протянут ему руки помощи, но постараются даже уклониться приютить его на ночь, отговариваясь благовидными и не благовидными предлогами.
И таких там не мало.
Недаром говориться, что «все други, все приятели – до черного лишь дня!»…
Николай Виноградов.
Опубликовано 10 июля 1892 года.