Поездка на Байкал.
Из Иркутска мы тронулись вечером. Заря потухала и на небе зажглись более крупные звезды. Я стоял на палубе парохода и жадно глядел на расстилающийся передо мной ландшафт. Давно я не видал большого города и в этот миг – эти высокие, белые церкви, эти ряды разноцветных зданий с крашенными ставнями, с створчатыми, стеклянными окнами, этот пестрый хаос крыш, труб, колоколен, чуть подернутых розовым светом зари. – сознаюсь более занимал меня, чем река. Когда я обратил на нее внимание, было уже совершенно темно. Берега и ближние и дальние сливались в одно темное целое, а встречаемые по пути острова походили то на грязные, бурые заплаты или бесформенные бугры, то на иссиня-черные, маленькие куски драгоценной восточной эмали, вставленные в серебряную ленту реки. В этом виде Ангара ничем не отличалась от всякой другой реки. Только по временам судорожная дрожь пароходного корпуса и сосредоточенный гул его колес говорили, что там, внизу, под нами и против нас, бежит что-то своеобразное, капризное, стремительное, — словом – одна из самых быстрых рек мира.
Полюбовавшись немного лунной ночью, я решил отложить дальнейшие наблюдения до завтра и сошел в каюту. Вскоре я уснул. Оказалось, что потерял я очень мало. Большую часть ночи мы простояли у одной из пристаней парохода, где грузили дрова. Поленья, сбрасываемые в трюм и на палубу, тут же почти над моей головой, производили грохот, похожий на артиллерийскую пальбу; пароход в это время дрожал и гудел, точно огромная пустая бочка, но я упорно не открывал глаз. Желая сохранить возможно большую свежесть для утренних впечатлений.
На завтра, чуть занялся день, я вышел на палубу и взобрался на шканец.
Пароход медленно плыл серединой реки. Последняя не отличалась нигде особенной шириной и, на первый взгляд, не поражала ничем, разве только хрустальной прозрачностью своих вод. С обеих сторон всюду высились, поросшие лесом, куполо-видные горы, а впереди виднелся их целый кряж. Среди таких то гор все время вьется Ангара.
Вначале мне, избалованному речными видами, все это показалось монотонным и скучным. Только постепенно, по мере того, как я осваивался с рекой, вглядывался в очертания ее берегов, в их колорит и концепцию, узнавал все разнообразие ее изгибов, всюду одинаково мягких и грациозных – и стал постигать мало по малу всю прелесть этой в высшей степени своеобразной реки.
Ничего резкого, крикливого, театрального нет в ангарском пейзаже: воды – прозрачные, ровные берега – зеленые, однообразные, островов мало да и те по большей части плоские, часто крохотные, чуть выступающие над поверхностью воды и не редко поросшие только травой. А между тем река хороша, — чудно хороша!
Хороша она особой красотой, отличной от всех других. Я долго подыскивал для нее сравнение и, наконец, решил, что если приленские жители с некоторым правом величают свою Лену «почтенной бабушкой – высокочтимой матушкой», то Ангара, ни что иное как прелестная девушка, лесная русалочка.
Показалась она мне такой особенной в это погожее утро, когда я увидел ее впервые во всем ее блеске.
Она только что проснулась. Поверхность ее уже, правда, разрумянилась отражением зари, синева неба и зелень леса уже окрасили ее воды, но на ней все еще лежала легкая пелена белого, прозрачного тумана, покрывшего ее за ночь. Пелена эта двигалась вместе с водой; ветерок ее колыхал, теребил, свертывал, развертывал. Ветерок был о того легкий, что, сдувая мглу, не морщил поверхность реки и эта поверхность туманная, спокойная, чуть зардевшаяся, вся в завитушках мелких водоворотов, казалась мне замечательно похожей на лицо девушки, улыбающейся собственным грезам сквозь сон. А по берегам на откосах гор. точно золотые и серебряные монеты, вплетенную в косу инородки или бисер и цветные узоры ее платья, пестрели среди темных лесов желтые осенние нивы; виднелись деревушки, церкви. Хутора, тянулись по опушкам алые нити кустов шиповника и рябины, вперемешку с оранжевыми – берез.
И так все время в пути по Ангаре не покидало меня впечатление женственности и юности. Нигде грубых, крутых поворотов, нигде следов борьбы и усилия. Уродливых, нагих мысов да мелей, далеко впадающих в реку, мрачных, нависших над водой утесов, истерзанных, подмытых прибоем обвалов, с лохмотьями дерна, с мочалой обнаженных древесных корней, я рядами опрокинувшихся в воду лиственниц и сосен – я не замечал. Всюду берега округлы, свежи, не тронуты, — точно река бережет их и вьется среди них, но не моет. Нет также у ангарских берегов уступовыдных террас, так характерных для рек, часто и резко меняющих свой уровень. Ангара почти круглый год и почти всюду одинаково ровная, стремительная, глубокая. Она катит по своему ровному плоскому дну массу камней, но шивер почти нет на ней. Нет на ней также, исключая «Шаманского камня», и перекатов с их говором, шумом и плеском (речь идет о течении реки до Иркутска). Волны ее задевая многочисленные, но одинокие подводные камни, всплывают стремительно вверх. Образуя красивые, водные бугры, исчезающие столько же быстро и бесшумно. Как появились. Это сильно разнообразит течение, не уничтожая его плавности.
Я помню другую сибирскую реку не менее быструю и многоводную, чем Ангара, именно Алдан. Но что за разница! Алдан это шумный, удалый, добрый молодец, весь в перекатах и шиверах. Повороты его крутые; струи – пенистые. Островов. Мелей, мысов – бесчисленное множество. Грозные обвалы тянутся иногда на целые версты; огромные горы, на половину размыты, висят местами над само рекой и роняют в мчащиеся мимо с ревом волны глыбы земли да десятины леса. Но за то, есть у Алдана и старые заглохшие курьи и тихие омуты, есть хорошенькие, уютные заливы. Обросшие тальником с лиственницей. Ничего подобного нет у Ангары. Нет у нее также совсем длинных, прямолинейных, широких плесов, придающих рекам столько величия. Ангара постоянно куда-то заворачивает и все куда-то исчезает. Повороты эти иногда чрезвычайно неожиданны, своеобразны и почти всегда грациозны; но далей нет у Ангары. Куда не взглянешь. Всюду кругом видишь берега и плывешь точно по озеру. Этим река еще более напоминает, капризное существо, ревниво оберегающее от других свои побуждения и свои намерения. А ты, глядя на ее неукротимое движение, все чего-то ждешь, все чего-то опасаешься. Но переплываешь из плеса в плес, из котловины в котловину, а река всюду одинаково спокойна, чиста и колоритна. Ждешь необычного, волнующего, а встречаешь только ласкающее и приятное. Это немного томит, и вполне удовлетворительным я почувствовал себя только тогда. Когда в поворотах Ангары, в рамке двух темных лесных утесов, увидал залитую солнцем, перламутровую даль Байкальского озера.
Я не стану описывать Байкал. Видел я его всего несколько часов, а полагаю что этого через чур мало, чтобы постичь красоты и характер такого, как он, великана.
В.С.
Опубликовано 6 сентября 1892 года.