По Забайкалью. Путевые наброски.
Якутск, 13 июля 1891 года. Не так давно я возвратился в Якутск из дальнего путешествия в Забайкальскую область. Во время этого путешествия (Путешествие это от Якутска до с. Троицкого за Байкалом (почти 300 верст от Иркутска), совершено пешим образом), совершенного в течении года, я делал более или менее продолжительные остановки решительно везде: и в городах, и в селах, и даже деревушках в 2-3 дома, сворачивая иногда с тракта в сторону. На пути этом, в несколько тысяч верст, открывалось для меня обширное поле наблюдений. Местоположение, горы. Леса, реки, новые люди с их образом жизни, занятиями, обычаями и нравами, — все это и тому подобное представляло для меня небывалый интерес, и, если б все дорожные впечатления умелой рукой привести в цельную систему, то образовался бы из них не один объемистый, со всевозможными иллюстрациями, том – дело усидчивого, продолжительного и не для всех посильного труда. Поэтому, подробности путешествия удобнее всего передавать читающей публике отрывками: или в виде корреспонденций, ил ив виде отдельных статей. На первый раз предлагается краткое сообщение относительно предмета, составляющего злобу дня, и выражающегося в одном из современных вопросов о нравственном и материальном благосостоянии русского народа. Я разумею нетрезвость, — то именно зло, с которым мне приходилось сталкиваться на каждом шагу, и которое, проявилось в отвратительно-грубых формах и фактах, никак не может быть пройдено молчанием.
Да, я ни мало не ошибся, сказавши, что зло это в полнм цвету, и там, именно, где встретить его, как я предполагал в начале своего путешествия, было почти невозможно. Ленский крестьянин, особенно в Якутском округе, и на внешний свой вид убог, а о нравственном ничтожестве его, внушающем свежему человеку более чем жалкое впечатление, — и говорить нечего. Представляя из себя нечто среднее между якутом и русским, он давным-давно уже полузабыл свой родной язык и, для обмена мыслей в своих житейских отношениях с сородичами, употребляет в большинстве случаев, или туземный – якутский, или, редко, русский, но такой, которого не с разу поймешь (в Амгинском, в 150 верстах от Якутска, крестьяне совсем забыли русский язык. Такое сильное воздействие имел на них якутизм). Изба его и весь домашний обиход, за немногим исключением, есть нечто иное, как легкие и бойкие выразители его душевного убожества. Живя в суровом климате, он не взыскательный и весьма плохой хозяин. У него 1-2 коровы, да столько же лошадей, и то – заведенных в силу необходимости, так как приленский крестьянин живет и дышит лишь почтовой гоньбой, с отнятием которой он лишится куска хлеба, и умрет голодной смертью. В еде он не прихотлив, как и якут, если не более, питаясь сосновой корой, сваренной в молоке с водой, а в дни торжеств конским мясом, которое во всей Якутской области едва ли не пользуется предпочтением перед скотским у многих даже их русских. Одевается как придется, вообще же очень не затейливо, часто не имя теплой одежды, соответствующей 50° -60° P, морозам (В г. Верхоянске морозы столь сильны, что термометры не выдерживают и разрываются). О предметах роскоши. – и говорить нечего, потому что в такой глуши, как ленские поселения, а якутский округ в особенности, нет ни одной лавочки, и жители, если состоятельны, запасаются всем необходимым во время похода в Якутск торговых павозков, в июне и июле месяцах.
Между тем, по всей Лене нет почти ни одного селения, ни одной, самой ничтожной, деревушки, где не производилась бы открыто беспатентная торговля вином. Продажей вина заняты преимущественно бабы, сохраняя запрещенный товар в подпольях, сараях и т.п. местах, мало доступных наблюдению акцизных чиновников, которые, кажется сюда никогда и не заглядывали, а тем паче, — сельских старост или десятников, скорее готовых за чарку водки, изменить долгу своей службы, чем преследовать зло.
В деревни Серкиной, находящейся в 7-ми верстах от села Витима, продажей вина занимается жена одного сельского служебного лица. Эта баба так ловка, что действительно, «на ловца и зверь бежит». К ней идет трудовая копейка и крестьянина, и поселенца, и приискателя, особенно во время расчета последнего с золотопромышленными К° К°. В это время происходит уже вполне систематическое спаивание несчастных жертв с таким же обиранием их карманов.
Приискатель пьет не зная границ, до тех пор. Пока не пропьется «как грек», и пока искусная рука, в минуту глубочайшего сна обезумевшей жертвы, не оберет его «как липку». Таким образом несчастный, час тому назад соривший деньгами, становится беднее Ира. Да и как не иметь выгоды от беззаконной торговли вином, может быть, даже приправленным для известных целей каким-нибудь снадобьем, когда приискатель, после тяжелой таежной жизни, так рад свободе и отдыху, что гуляет «на всю ивановскую», и под наплывом приятных чувств, так умильно щедр, что ничего не жалует, платя за все безумные деньги? Разодетому как в христов день, и довольствовавшемуся прежде махоркой, теперь нужны хорошие папиросы, если не сигары; нужно дамское общество с гармонией, этой неразлучной спутницей русского гуляки-мужичка и т.п. безумные прихоти. Надоело кутить в стенах дома, душа требует простора, — он выходит во двор, или просто располагается на улице, а чтобы не марать костюма, а паче для поддержания своего достоинства, покупает несколько аршин цветного сукна, или дорогую шаль. Приелась ему простая, здоровая пища, он покупает здесь, в какой-нибудь Серкиной, курицу отдавая за нее 5 руб. вместо одного рубля – цены за курицу во всякое другое время. Как же после этого не торговать предметом запрета, когда, не трудясь, можно быть не только сытым, одетым и обутым, но и составить капитал, доказательством чего может служить не один пример!..
А сколько, вместе с этой противозаконной торговлей, совершается вещей, самых гнусных, самых отвратительных, подрывающих народную нравственность в самой ее основе, — известно одному Богу. В с. Витиме многого нет: хорошего учителя нет, ни больницы, ни доктора, но кабаки в полном процветании: их столько, сколько лиц, преследующих наживу. Здесь пьянство не считается даже пороком. Продается водка, без зазрения совести, и в мелочных лавочках, точно также, как и в Иркутске. И русскими, и евреями, проживающими в Витиме, производится дерзкая торговля вином совершенно открыто в домах, имеющих характер домов терпимости. Но что это за дома терпимости, и как они образовались? Очень просто. Когда я приближался к Витиму, то станции Пеледуй крестьяне рассказывали мне, что витимские аферисты, под предлогом найма в преслугу, увозят из деревень в Витим девушек, где несчастные жертвы, под влиянием спаивания, теряя чувство стыда, очень скоро превращаются в публичных женщин, и, не возвращаются туда, а приобретают себе кусок хлеба путем разврата дотоле, пока такая или иная смерть, если только не убийство, не прекратить их жалкого существования.
Беспатентная торговля вином совершается не одними только крестьянами и евреями: она составляет предмет наживы и для якутов, у которых практикуется, едва ли не в больших размерах. Чем у всех прочих. В крестьянской деревне противозаконная продажа производится, большей частью, в каком либо одном доме, тогда как в любом улусе ее можно встретить в нескольких домах или юртах. За водку отдается последняя копейка; а после занимается водка уже на счет того хлеба, который в малом количестве пошлет Бог в жатву, так как приленские жители (конечно не все) сеют хлеб, вообще в ничтожном количестве, благодаря, может быть, неудачам в борьбе с суровой, в климатическом отношении, природой. Таким образом, год от года ленский крестьянин, лишенный нравственной поддержки, становится беднее, и беднее, и если б не почтовая гоньба, едва поддерживающая его, давным-давно превратился бы в жалкого пария.
В одном месте мне пришлось быть свидетелем, в высшей степени неприятной сценки, подтверждающей ту мысль, как, под влиянием пьянства, вместе с нравственностью, разрушается и хозяйство сельского обывателя.
— Отец дома? – спрашивает мужичек 12-летнего белокурого мальчугана с умным, добрым лицом и бойкими, выразительными глазами, но истощенным телом, которое едва прикрыто лохмотьями.
— тятьки нет дома, он уж который день у тетки Матрены…
— Да скоро ли он у тебя бросит пить-то?
— В амбаре осталось еще 2 мешка хлеба: когда тятька пропьет их. тогда и домой приедет, — бойко и с привычным хладнокровием отвечал полуодетый и полуголодный мальчик.
При возвращении своем из забайкальской области мне, в ожидании отплытия иркутских павозков, пришлось прожить в с. Качуге довольно продолжительное время, и выхватить большую часть бываемой там ежегодно в мае месяце ярмарки. В ярмарочное время, водка считается неотлучной принадлежностью «кухмистерских», как называют ярможане палатки обжорных рядов, сосредоточенных в руках корыстолюбивейшего в мире племени – евреев. В начале ярмарки местный заседатель распорядился, чтобы в обжорных рядах никто не смел продавать водки и других острых напитков. Тем не менее евреи, с открытием своих балаганов, тотчас принялись за продажу этого яда, скрывая его в подпольях и других сокровенных местах. Когда же заседателем было накрыто несколько человек, то евреи приняли все предосторожности, чтобы не лишиться только гешефта. Они умудрились носить водку в своих карманах, и, таким образом, торговал ей до самого закрытия ярмарки.
Противозаконная торговля вином, столь распространенная в Сибири, если говорить правду, существует не у одного только низшего класса людей. Ею не прочь заниматься и такие лица, состояние коих определяется не копейками и рублями, а сотнями тысяч, если не миллионами. Кто бы мог поверить, что на павозках, идущих из Качуга в Якутск, с «красным товаром», вы всегда можете купить водки сколько угодно?! Постыдная торговля вином на павозках практикуется в особенности якутским купечеством, неправедной алчности коего нет меры и предела.
Торгует водкой множество праздных людей или ради наживы, или с целью приобретения, без труда, пропитания, например, разные сторожа, караульные и т.п. люд. В многолюдном селении Лиственничном, иркутской губернии, где пароходная пристань и много кабаков с мелочными лавочками, торгует водкой караульный пристани Т-ва Сибирского пароходства. Занимается продажей водки караульный хлебного магазина при Усть-Ордынской инородческой управе Иркутского округа. Сторожка его, денно и нощно посещаемая толпами бурят, представляет из себя настоящее питейное заведение, не достает только традиционной вывески с обозначенем: «Распивочно и на вынос»…
Настоящий очерк о противозаконной торговле вином, связан с нравственным падением и материальным разорением обществ, составляет не более, как часть того, что пришлось мне видеть во время своего путешествия. Какая грусть падает на твое сердце, когда видишь, что повсюду в России объявляется жестокая борьба этому идолу, но знаешь, что у нас, в Сибири идет прогрессивное умножение пьянства!
Опубликовано 23 августа 1891 года.