Предания о городе Кузнецке.
Город Кузнецк, лежит при подошве горы, защищающей его от северных ветров, делится на две части: верхнюю и нижнюю, но во время царствования царя Алексея Михайловича («От царя и Великаго Князя Алексея Михайловича всея великия, и белыя, и малыя России Самодержца, в Сибирь, в Кузнецкий острог воеводе Нашему Миките Борисовичу Доможирову. В нынешнем в 176 году на Нашему Великаго Государя указу велено быть и Наши Великаго Государя службу служить по Кузнецкому острогу шляхте, которые били челом Нам Великаго Государю на вечную службу в сибирские города Федор Готлевский с товарищи, а Нашего Государева жалование денег и хлеба, соли годовые оклады учинены им на Москве вновь и на нынешний нам 176 год наше Государево денежное жалование по окладам их на Москве дано сполна, а хлеба и соли по нашему Великаго Государя указу велено выдать в Тобольску и о той хлебной и соляной выдаче Наша Государева грамота к Стольнику нашему и воеводам к Петру Годунову с товарищи послана; а что нашего Государева жалования денег, и хлеба, и соли годовые оклады и кому именно учинены и у кого есть жены и дети и к тому под сею нашею Государевой грамотой роспись и как к тебе сия нашего Великаго Государя грамота придет и шляхти Федор Готлевский с товарищи в Сибирь, в Кузнецко приедут и ты б велел им быть и Нашему Великому Государю службу впредь с нынешняго со 176 году велел давать с руженники и собратчики и служилыми людьми вместе по вся годы сполны и которого числа шляхти Федор Готлевский с товарищи в Кузнецки приедут и ты б о том к Нам Великому Государю отписал, а отписку велел подать в Сибирском приказе к Стольничему Нашему Родиону Матфеевичу Стрешневу да Дьячкам нашим Григорию Порошину да Льву Ермолаеву. Писано в Москве лета 7176 сентября в 11 день.
Роспись шляхте с денежными, хлебными и соляными окладами.
Денег по четырнадцати рублев, хлеба: по двенадцати четвертей ржи, по двенадцати четвертей овса, по три пуда соли.
Федор Готлевский с женой Татьяницей да с детьми с сыновьями Мишкою, да с Фомкою. Гришкою да с дочерми с Варькою, да с Анюткою. Степан Бутримов с женой Афимицею, Петр Буткеев, Степан Балишевский, Марко Барковский с женой Любкою да с сыном Петрушкою, Андрей Прокопьев сын Чернавский с женой Марьицею да сыном Сенькою, Андрей Буяновский с женой Настасьицею да с детьми с сыном я Федькою да с дочерми Анинцею да с пасынки с Дорофейком да с Ивашком да с падчирицею Анюткою. Дементий Дубровский с женой Федоркою.
Шесть рублев хлеба, пять четвертей ржи, пять четвертей овса, пуд соли.
Другим Григорий Кушелев, Драгуну велеть служить с казаки.») не был городом, а назывался острогом. Верхняя часть огорожена была, начиная от оконечности горы, или скалы, обрывающейся над рекой Томью бревенчатым и заостренным к верху тыном, на подобие ограды, существовавшей не очень давно у каждой тюрьмы. В тыне сделаны были отверстия или окна, в которые осажденные, защищаясь от неприятеля, стреляли в него из луков и пищалей. Городьба эта тянулась полукругом до рва, образовавшегося веками на восточной оконечности города от стекающих весной с гору ручьев; от рва до самой горы были устроены рогатки и через них конный всадник не мог попасть в селение. Таким образом, острог был укреплен: с запада, юга и востока; с северной же стороны возвышается гора, через которую путь лежал к Томску, так как до него от Кузнецка существовали уже русские селения. С востока нападения ждать было нельзя, потому что в 100 верстах от города там лежит острог Алтая, под названием «Белогорья» — представляющий летом блестящую снеговую вершину, но с юга и с запад, хотя и здесь лежат небольшие горы, места не были заселены русскими, а далее на юг до самого Алтая или до верховья реки Катуни лежала пустыня, так как Бийска еще не было и существование его началось с 1785 года, следовательно юной границей был Кузнецкий острог. На Алтае густо кочевал народ под названием калмыков, остатки которых теперь подданные России и поныне тут кочуют в числе 20,000 человек.
Ранее прихода русских, в верхней части Кузнецка жили домами инородцы, без сомнения обломки кучумского царства, нижняя же часть не была заселена и представляла луговую местность, омываемую речкой, протекающей с юго-востока на запад и получившей название казачьей от того, что здесь стояли приезжавшие из Томска казаки (едва ли не стрельцы) и уговаривавшие инородцев принять русское подданство. Теперь эта речка высыхает и образуется продолговатое озерко, подле которого тянется городской форштадт. С заселением русскими верхней части, инородцев здесь не стало и вероятно они выселились куда либо близ Кузнецка, в округе которого довольно и теперь деревень, населенных людьми одного типа с кузнецкими инородцами, известными у русских под названием татар и от алтайских калмыков отличающихся физиономией, языком, низким ростом и одеждой. Подле нынешнего Спасо-Преображенского собора высился деревянный собор, не уступавший по величине теперешнему, а на восточной окраине города была тоже деревянная Одигитриевская церковь; на этих местах сохранились до сего времени кресты, огороженные решетками.
Кузнецким острогом управлял воевода: при нем были два или три подьячих и один подьячий с приписью, который лишь только подходил к толпе людей, тотчас снимались шапки и в не воцарялось молчание, что доказывает, что он был лицо не маловажное. О Воеводе и говорит нечего; власть его была неограниченна: захочет он кого наказать – накажет, захочет помиловать – помилует; впрочем в тогдашнее время нельзя было обойтись без крутых мер. Бывало, станут взыскивать подати, а они состояли из каких-нибудь двух трех денег (деньга пол копейки) житель хотя и имеет их, но не отдает; его кладут землю и начинают сечь розгами, а он, держа за щекой эти три деньги, вопит: «государи помилуйте, бояре пощадите!». Когда же наказание станет не в терпеж, он вскочит на ноги и, вынув из-за щеки подать, вручает ее начальнику и избавляется от дальнейшей экзекуции.
Кочующие в Алтае калмыки почти каждый год собирались на один пункт и, вооруженные копьями и стрелами, массой отправлялись на верховых лошадях для наживы в Кузнецк; в случае удачи, они не предавали все огню и мечу, как делали Батый и Тохтамыш, но ворвавшись в селение, грабили и отнимали все, что для них было нужно; брали в плен и людей, особенно молодых, заставляя их на местах своего кочевья пасти скот, единственное их богатство. Кто противился и не поддавался плену, того сажали в ледник и на пищу ему бросали сорок, а кто без сопротивления отдавался им, того запирали в избу и давали на пищу хлебное зерно. Чтобы яснее очертить характер, калмыцкой незлобной войны, приведем следующий случай: одна русская баба загребала кочергой в истопленной печи уголья, в это время калмык, подъехавший на верховой лошади, заглянул в открытой окно, чтобы осмотреть нет ли в избе какой-нибудь для него поживы; неробкая баба, быстро вынув из печи кочергу, ударила ей калмыка в грудь, и тот, стегнув нагайкой лошадь, ускакал прочь. Однажды калмыки, подойдя к Кузнецку, остановились за рекой. Воевода собрал всех жителей и оказалось их очень мало; тогда он призвал женщин, велел им сесть на коней и, выстроив всех в ряды, как командир объезжал войско и делал осмотр. У некоторых женщин блестели кокошники яркими цветами; предусмотрительный воевода, из опасения чтобы неприятель не рассмотрел женщин, обмазал кокошники грязью. Конница эта стояла около собора и из-за реки хорошо была видна калмыками, которые, сочтя, что русских было много, не осмелились напасть на них и обратились назад. В другой раз, столько нахлынуло к Кузнецку калмыков, что, если верить преданию, от прохода их по Соколовой горе, к городу и обратно, образовалась дорога, которая никогда не зарастала травой. Без сомнения, рассказы об ней преувеличены; проверить же их теперь едва ли возможно, потому что там, где была эта дорога, нынче пустыня, местами заросшая лесом. Жители Кузнецка, завидев громадное число неприятеля и, собравшись в соборный храм, служили молебен св. Пророку Илие, прося его избавить их от нашествия врага и обещались: если по его заступничеству Бог избавить жителей от предстоящей беды, они образу Илии в церкви села Ильинского, отстоящего от Кузнецка в 15 верстах, сделают серебряную ризу и ее вызолотят; образ же ежегодно будут носить в Кузнецк и с ним же обходить после обедни кругом города. Это было в девятую пятницу после пасхи. И, чудное дело, калмыки, постояв за рекой, вдруг повернули назад и скрылись. Такое неожиданное происшествие объяснилось, по собранным тогда сведениям, тем, что когда калмыки, по их рассказам, хотели двинуться к Кузнецку, то дороги исчезали из глаз их и они не могли найти никаких путей к острогу, но оглянувшись назад, видели ясно, куда им надлежало отступать; они поняли тогда, что с ними творится что-то не ладное и потому поспешили убраться восвояси. С тех пор, в девятую пятницу, в Кузнецке бывает торжественный праздник, к которому съезжается из окрестных селений, даже из Салаирского и других рудников, много богомольцев. Уже накануне, т.е. в четверг, жители города начинают суетиться: некоторые едут с утра в село Ильинское, из которого в этот день выносят образ пророка Ильи, другие отправляются пешком, для встречи за три и за десять верст от города. В 10 верстах от города находится часовня; постройка ее, как рассказывают, произведена была по следующему замечательному случаю: некрещеный инородец провалился с верховой лошадью под лед р. Томи и, вследствие данных им обещаний Богу, спасся чудесным образом от смерти, выбравшись из полыньи; после того он принял православие и построил при дороге означенную часовню, против того места, где он тонул. При это часовне, с иконой Пророка Ильи останавливаются и служат молебен; затем, к вечеру приносят ее в село Христорождественское, отстоящее от города в трех верстах. Здесь в церкви, она остается до следующего дня, а на следующий день, ее приносят в город к обедне, по окончании которой обносят вокруг города и потом почти редкий житель не служит в доме своем образу молебен. На это время, в Кузнецке учреждена ярмарка, которая и продолжается до тех пор, пока не унесут икону обратно.
В числе русских пленных был у калмыков один молодой человек, по имени Андрей; он прожил 25 лет на Алтае, где пас скот; женат был на двух калмычках, завелся свои юртами, отвык от русских обычаев, забыл родной язык, одним словом, преобразился в кочевника; но под конец, затосковал по родине, стад задумываться и заскучал. Их жен его, одна была довольно пожилая, а другая молодых лет; обе они заметили перемену в Андрее, но старшая не подавала о том никакого вида, молодая же зорко следила за ним; ее он любил и отдавал предпочтение перед старшей, которая, по ревности, или, быть может по добродушию, однажды спросила неожиданно Андрея: «послушай, Андрюшко (Калмыки не называют русского полным именем, а всегда уменьшительным: Степка, Васька. Уважая некоторые из православных икон и входя в церковь спрашивают: «Где Николка?» (Икона Николая Чудотворца), по указанию подходят к ней, кланяются, потом ищут на ней карман, куда бы положить несколько медных монет и, не находя его, кладут деньги на подсвечник, опять кланяются и уходят), что ты не весел, аль тоскуешь по родине? Скажи мне правду – и я тебя отпущу». Андрей замялся, помолчал и потом откровенно сознался ей, что действительно тоска одолевает его, он бежал бы, да не знает куда и как. «Я тебя научу», сказала жена, «куда и как идти; только до завтрашней ночи ты будь весел и не подавай вида молодой жене, что ты скучаешь; завтра же ночью я сама провожу тебя; ты слупай в эту сторону ( указав на север), замечай куда клонится трава и иди попрек ее склона: знай, что веры тут по большей части дуют с запада, от этого наклонение травы всегда бывает на восток; если ты последуешь моему совету – будешь в Кузнецке». Наступила ожидаемая ночь, тихая прекрасная, алтайская ночь, дышащая ароматом цветов; яркая луна освещала окрестные верхушки гор; на ближней к аулу сопке бродила стая волков; почуяв их собаки, собравшиеся со всего аула установились острым треугольником и, подвигаясь с расстановками к сопке, выли и тем нарушали царящую тишину. В это время, два человека, украдкой, вышли из аула; один остановился, а другой, имевший в руках толстую палку и за плечами пищаль, направился в северу. Это были Андрей и старшая его жена. Андрей всю ночь по указанному ему направлению; с наступлением дня, он, не отдыхая, стал замечать наклонность травы и шел поперек ее. Был полдень. Вдруг он слышит позади глухой конский топот и лай собак; топот и лай приближаются; Андрей понял, что его преследует погоня, как раз направляющая по следам его. Он бегом бросился в сторону, отбежал от намеченной им линии или дороги версты две и скрылся в лесу; там вспомнил он православную веру и молился заступнице Божьей Матери. Гнавшиеся за ним пробежали вперед и, не настигнув его, воротились домой. Тогда только Андрей заснул и, отдохнув, на завтра пустился в путь без всякого опасения. Сколько времени он шел и что встречалось на таком дальнем пути его (до 500 верст) – предание умалчивает. В конце, концов, к неописанной радости Андрея, он появился в кузнецком остроге, но что он нашел через 25 лет? Увы! Не было у него ни родных, ни домохозяйства, обзаводится же им не имел средств, да и сам сделался уже стариком. Тогда он начал опят тосковать, но уже не об родине, а об Алтае; там остались у него две жены и хозяйство; он плакал и причитая ломанным русским языком, называл молодую жену нежными именами; наконец, кончил плачевно жизнь свою, не достигнув глубокой старости. Его прозвали «Андрюшкой-полонником» и память об нем долго сохранялась в народе.
Ф.Б.
Опубликовано 6 февраля 1887 года.