Сибиряки- мореходы. Рассказы из истории Северного мореплавания.
Все помнят, какого шума наделало плавание профессора Норденшельда к устью Енисея. В первый раз он проник сюда в 1874 г., во второй – в 1876 г.
Открытие этого водного пути, впрочем известного еще с прошлого столетия, возбудило особые надежды. В столице, вопрос о северной торговле был особенно раздут пышными речами, грандиозными аланами и проектами. Сибиряков уверили, что родина их может не в далеком будущем вступит в торговые сношения морем, как с Россией, так и с Западной Европой. Сибири обещали самое светлое будущее и огромные выгоды, при помощи сбыта своих произведений. Иностранцы будут оживлять своей торговлей города сибирские, иностранные произведения наводнят сибирские дома, везде будут заграничные фортепьяна, лампы, материи, берега северного моря процветут, везде образуются станции. Иностранная торговля даст толчок промышленной жизни Сибири. Туземное население, при помощи иностранцев, пробудится от своей вековой спячки, откроет новые неистощимые богатства страны своей и действительно докажет, что она – «золотое дно».
Само осуществление этого дела казалось весьма легким: ведь проник же Виггенс, Норденшельд; ведь через Северный океан до Европы рукой подать.
— Да, снаряжайте же вы скорей шхуны, нагружайте хлебом и вывозите за границу! — торопили сибиряков. Пример «Луизы», пришедшей в Тобольск в 1877 г., расшевелил их наконец и привлек к этому делу некоторых промышленников. Началось «сибирское мореходство».
Как раз в это время мне случилось жить в Сибири, именно в тех местах, где составлялись и направлялись северные предприятия. Мне удавалось весьма многое наблюдать и слышать, а также видеть все местные приготовления. Вот этими-то наблюдениями и рассказами я хочу поделиться с публикой.
Теперь, в несколько лет, обстоятельства более выяснили, насколько оправдались надежды на Северный путь из Сибири.
В 1877 году пришла в Сибирь (в Обь), с грузом и Англии, первая шхуна морская – «Луиза». Она принадлежала иркутскому купцу Трапезникову. «Луиза» была парусное паровое судно, довольно прочное и вместительное. Матросы и управители «Луизы» были все люди заграничные и знатоки своего дела. Между ними находились англичане, немцы и шведы. При содействии этих первых появившихся специально для торговли и мореплавания в Сибири, моряков, наиболее состоятельные и предприимчивые из западносибирских купцов принялись строить собственные суда для отправки с туземными товарами в море (с этой целью появились у сибиряков небольшие торговые компании, человека по три, и теперь еще, кажется, существующие и даже вновь устраивающиеся до настоящего времени). За образец постройки морских судов взята «Луиза». Все такие суда стали называть в Сибири шхунами. Постройка шхун, начавшаяся с 1877 года в Тобольске и Тюмени, продолжалась в этих городах до последнего времени. Экипаж на всех сибирских шхунах, (исключая «Луизу» и еще некоторые, построенные за границей и на Енисее) составляли большей частью русские, взятые с берегов Иртыша «бурлаки». Ранее, эти бурлаки, сделавшиеся первыми сибирскими матросами и моряками, ходили обыкновенно каждое лето на «низ», т.е., на Обскую губу за рыбой, на паузках тобольских купцов. В Тобольске называют их «караванными».
Я знал одного из приказчиков этих караванных, которому поручили устраивать и вести на Север одну из шхун, хотя он целую жизнь ездил по Оби до Брезова и Обдорска за рыбой, и пуститься в море – для него было дело новое.
Я видел Ивана Парфентыча всегда озабоченным, он был человек старательный, но совершенно невежественный, хозяйское поручение старался выполнить и видимо не знал, что его ожидает. Судя по поту, который постоянно выступал у него на лице, он испытывал постоянное волнение и усталость. Он вечно занят был, но не главным, а какими-нибудь хозяйственными пустяками. Кажется, приготовление он начал с закупки рогожи.
«Рогожа, пенька, сеть, бочка, смола» — это он еще понимал, но далее его технические познания не простирались. О компасе он, например, ничего не знал.
— Как ты это в море пойдешь? – бывало спросишь его.
— Тово оно как оно… пойдем! как-нибудь, тово оно…
Он не был красноречив, и его звали «Тово оно как оно» за способ изложения мыслей. На вопрос он отвечал, например, такой тирадой:
— Теперече, напримерече, тово оно как оно, туда-сюда шель-шевель – и день к вечеру! Это была его присказка.
Слыша о прохождении шхун, мне хотелось однако узнать суждение о северных попытках наших мореходов от человека, знакомого с этого рода предприятием. Случай представился и разъяснил мне многое.
Осенью 1860 года случилось мне быть в одном из известных в Сибири торговых домов. Тут сидело несколько человек, принадлежащих к торговому сословию. Был тут же и один немецкий моряк – Карл Ричардыч. Все сидели за вечерним чаем, покуривали и вели разговоры о разных вещах. Между прочим, зашла речь и о морской торговле на отдаленном севере.
– А вы, Карл Ричардыч, давно уже с «низу» то?- спросил я, обращаясь к немцу.
Я-то? Нет, только на той неделе, — ответил он.
— А видели вы там шхуны-то в море, которые вышли прошлым летом и ранее еще?
— Не только видел, но и сам плавал на них! У меня ведь было свое парусное судно, на котором я пришел сюда из Финляндии. Да вот ныне не повезло: льды помешали.
— А что в самом деле, Карл Ричардыч, как теперь дела-то там, со шхунами? Правду говорят, что «как сажа бела»? – спросил один из собственников, обращаясь к немецкому мореходу.
— Хе! Хе! Хе!.. Правда, правда! Не стоит, Петр Никифорович, много и говорить об этом, ответил Карл Ричардыч, махнув в знак пренебрежения рукой.
— Да, что из них вышел ли кто в море-то, или нет? – спросил опять Петр Никифорыч.
— Что вы это, Петр Никифорыч, в море! Да хоть до Тазовской-то подсобил бы Бог добраться – и то бы хорошо. А то в море! – повторял с неудовольствием немецкий мореход.
Будто уж в самом деле так плохи дела-то? Ведь три года почти, как некоторые из тех шхун ушли отсюда, из Тобольска, заметил Петр Никифорыч.
-Три года, три года! Да если б шхуны эти десять лет плавали в Обской губе среди отсровов, то и тогда им не добраться до Тазовской с такими моряками, какие теперь на шхунах в Оби.
— Как так?
— Да так. Ведь вы знаете, как уплыли отсюда теперешние моряки-то Обские, например, Т-в? Какой народ-то он с собой набрал? Бурлаков с берега Иртыша, да с базара здесь же в Тобольске нанял и уплыл с ними. Вот теперь и мается уже три года: зиму-то простоит где-нибудь в Обской губе на мели, а придет лето, — он опять направляется к Тазовской, но добраться до нее все-таки никак не может. А отчего? – скажите-ка! Да, от того, что народ на шхунах плохой и нисколько решительно не знаком с морским делом. Вот и неудачи все от этого, скажу я вам, заключил Карл Ричардыч.
— Да, все-таки, хоть они и бурлаки, а бывали же, поди, ведь не раз в Обской-то с рыбаками, заметил как бы про себя купец пожилых лет.
— Да! Вот видите, Василий Фалдеевич, с рыбаками – это дело совсем другого рода. Разве рыбаки заходят далеко в губу-то? Да притом же, они все берега держатся, а тут совсем не то. Если в море идешь, то берег-то уже совсем надо оставить, да и паруса-то на шхунах не такие, что бывают иной раз на здешних паузках, баржах и гусянках, как вы их зовете, — не знаю хорошенько. Да, вот и послушайте, что я вам расскажу о здешних сибирских моряках.
Петр Никифорыч и Василий Фалдеич, в ожидании рассказа, ближе подсели к Карлу Ричардычу. Карл Ричардыч, закурив тем временем свежую сигару, так начал свой рассказ.
— Случилось мне, говорил немецкий мореход, — плыть летом по морю (Обской губе) из С. в Б. На море встретился мне Т-в. Он, простояв уже долгое время на мели, плыл на парусах обратно в Обь. Я привязал, конечно, лодку свою к борту, а сам вошел на палубу шхуны. Что ж бы, думаете вы, увидел я там? Сказал немец, обращаясь к слушателям. – Мачты у них на шхуне прикреплены кое-как, снасти на мачтах прилажены – куда что попало наугад. Паруса перемешаны: который конец паруса-то надо бы натянуть вверх, у них натянут вниз. Другие паруса натянут вкривь и вкось, так что они по ветру плывут на шхуне своей все равно, что плыли бы и вовсе без ветра. Да это таки и опасно весьма: неправильно натянутые паруса, при сильном ветре, могут повернуть шхуну боком. Тогда все, что есть на палубе, свалится в море за борт. Вот так это моряки! Подумал я.
— Но позвольте, Карл Ричардыч, шхуны-то те ведь здесь оснащены были немецкими же моряками, перебил опять Василий Фалдеич: — ужели же они неверно их оснастили?
— Э-э! нет, зачем же? Здесь-то все верно было прилажено. Ведь я вам, Василий Фалдеич, сказал, что Т-в-то на мели долго стоял. Чтобы ветром не прибило шхуны к какому-нибудь берегу и не засадило на такую мель, с какой уж нет никакой возможности когда-нибудь сняться, бурлаки русские и вздумали снять на время мачты и паруса. Когда же снялись с мели м направились снова в море, то все снасти приладили кое-как, на…
— На русское «авось», подхватил Петр Никифорыч: — теперь понятно.
— Так, так, одобрил Карл Ричардыч, — но слушайте еще. – Здесь Карл Ричардыч положил погасшую уже сигару и закурил папиросу.
— Посмотрел я у них на шхуне, продолжал Карл Ричардыч, — компас. Оказалось, что они плывут вовсе не по компасу. Раньше я думал, что Т-в знаком с компасом: он ведь долго плавал с Хр. Хр. Д.-м. Но тут оказалось, что он ровно ничего не знает и о компасе.
— Как так? спросил Петр Никифорыч.
— Да так. Вот послушайте только, как он справляется с компасом.
Карл Ричардыч подошел к чайному столу, взял в руки чайное блюдо и на дно его положил папироску; затем продолжил свой рассказ.
— Призовет Т-в бурлака, покажет ему на компас, положит на стекло компаса папироску – вот так – (Карл Ричардыч показал нам при этом чайное блюдо с папироской на дне) и скажет: «вот, смотри, правь все в эту сторону до тех пор, пока стрелка не дойдет до папиросы», — а сам уйдет в каюту спать.
Слушатели смеются.
Ну, бурлак что знает о компасе? Он и правит все в одну сторону, сам не зная куда. Стрелка то там бурлит, бурлит в низу-то, — а он смотрит на стекло, да ждет, когда она дойдет до папиросы. А она черт знает, когда дойдет до нее! Пожалуй, папироса-то целых хоть десять лет пролежит на одном и том же месте, а стрелка пойдет в противоположную сторону. Вот так-то они и плывут, не зная ни севера, ни юга, ни востока, ни запада. А куда глаза глядят. Это просто черт знает что такое! Горячился Карл Ричардыч. – Оказывается, что они плывут не по компасу, а «по папиросе».
Слушатели опять все смеются, не исключая Василия Фаддеича.
— Вот еще вы говорили, начал опять Карл Ричардыч, — как это в три года не могут они добраться до Тазовской? Действительно, хорошие моряки могли бы и пять раз в одно лето сплавать из Обской губы в Тазовскую и обратно, но такие, как теперь на шхунах, я думаю, должны бы благодарить Бога за то еще, что сами они живы остаются, а не то, чтобы им добраться до Тазовской.
— Ужели же ни на одной шхуне нет ни одного сведущего в морском деле человека? — спросил я.
— Да один только и есть флотский офицер А-в. Он, действительно, хорошо знает морское дело, но что один поделает. Когда у него нет даже помощника? Он ведь тоже человек. Надо ему и отдохнуть сколько-нибудь. А если он уйдет с палубы, то бурлаки его плывут ладно, только пока берег видно, а берега не стало, — правят куда глаза глядят.
— Все-таки, как слышно было, немного не дошел он до Тазовской-то? – заметил Фасилий Фаддеич.
— Нет, он, Василий Фаддеич, и в Тазовской уже был, но, благодаря своим бурлакам, ему и там не посчастливилось.
— Как так?- спросил Петр Никифорыч.
— Шхуна его разбилась, села на мель и ушла ко дну. Говорят, что матросов человек семь погибло, а сам А-в едет в Тобольск.
— Значит, и товар весь потонул?
— Да, не иначе, если остяки натакаются, то может спирт-то достанут и начнут пьянствовать зиму-то. Они же до этого большие охотники. Да едва ли только дойдут они до того места-то: далеко очень.
— Жаль, очень жаль: шхуна ведь стоила, поди, со всем нарядом, тысяч до ста, заметил в раздумьях Петр Никифорыч.
— Впрочем, ответил Карл Ричардыч, — у них она ведь компанием построена. Но тысяч по 10-ти на брата придется!
— А что, Карл Ричардыч, спросил опять Петр Никифорыч, — если ваших-то матросов выписать сюда, то дорого они встанут?
— Наших матросов? рублей по тридцати, сорока в месяц.
— Без прогонов?
— Нет, зачем? прогоны особо.
— Дорогонько-с. Наши дешевле берут.
— Так ведь наши за то ничего не умеют. Учиться надо! – сказал, улыбаясь, Карл Ричардыч, ласково пожав руки компании и вышел.
Обстоятельства скоро напомнили мне разговор и замечания умного и опытного Карла Ричардыча. Из всех вообще шхун, отправившихся доселе с товарами в море, только одна в 1878 г. пришла благополучно из Енисея в Англию, с хлебом.
Каждое лето, начиная с 1877 г., несколько шхун, нагруженных разными товарами: спиртом, салом и проч., направлялись из Оби в море. На первый раз предполагали добраться в лето хотя бы до Тазовской губы. Где и прозимовать на случай.
— И то хорошо бы кабы, «тово оно как оно», если бы в тазовскую только попасть в первое лето! говорил суетливый Иван Парфеныч, забегавший ко мне среди хлопот, чтобы, загнув фалды, длиннополого сюртука и сидя на тюменском сюртуке, отвести по-сибирски душу за самоварчиком.
Несмотря однако на умеренность скромных желаний и все, повидимому, усилия сибирских моряков, добраться им до Тазовской все-таки не удавалось.
Обыкновенно во время плавания, что-нибудь «порухалось», как выражался Иваг Парфентыч, т.е. ломалось и портились то паруса, то мачты, и никто не умел поправить. Шхуны возвращались обратно в Обь, но на пути наталкивались на мели у берегов и тут оставались. Большинство гибло с товарами и даже с матросами.
— Ну, что, доехали до Тазовской? – бывало спрашивают осенью, завидев издали хлопотливого «морехода» Ивана Парфентыча.
— Куда! – машет он рукой.
— Опять сели?...
— Сели!.. тово оно как оно! Добродушно произносит Иван Парфентыч, отирая пот, и летит за новой наемкой.
Таковы результаты этих плаваний почти пять лет, пока я был в Сибири. Надежды свезти товары и обогатиться, как видно, не оправдались, и Сибиряки от этих предприятий ничего, кроме убытков, не получили.
Опубликовано 7 июля 1883 года.