Енисейско-Бирлюсский волок. Путевые заметки.

Волок этот лежит на пространстве 247 верст, проходя через следующие крестьянские поселения: Мариловцеву (зимой), Елань (летом), Колесникову, Черкасы, Масленникову, Подгорную, Чалбушеву, Большую Белую, Большую Кеть, Алтат, Малую Кеть и Сосновую, прорезывая на своем пути четыре речки: Кемь, Тыю, Большую Кеть и Кемчуг, через которые в малую воду устраивают мосты на козлах или на выдолбленных бревнах. Перевозы эти сдаются в аренду и доставляют очень порядочных доход их арендаторам, так как по этом у волоку в летнее время идет из Бирлюс в Енисейск около 40, 000 пудов клади, за которую ямщик-крестьянин платит от 10 до 15 коп. с каждого воза, что составит около 40 коп. за все перевозы или мосты (при устройстве их также берет деньги), т.е. 2 копейки на каждый пуд. Дорога по этому волоку существует, надо полгать, давно, доказательством чего могут служить старые, престарые версты, кое-где еще уцелевшие, времен, по словам крестьян, екатерининских, мерой семьсот сажень; движение по этой дороге в прежнее время, при слабом развитии торговли и отсутствии пароходства по Чулыму, было не значительным и дороги находились в примитивном состоянии; с появлением пароходства по Чулыму, не в очень давнее время, путь этот оживился благодаря дешевизне транспортировки товаров ирбитских до Бирлюсской пристани, откуда они отправляются летом и зимой в количестве не менее 70,000 пудов, доставляя таким образом один из новых видов заработка для местного населения, которое вследствие нужды, еще с осени и зимы подряжаются под эту кладь. Беря вперед деньги, оно, в силу известного экономического закона, берет несравненно дешевле и выигрывает ли что от этого мужик, знает только его грудь да подоплека; слышал я только, что от 40 копеек – цены за летнюю доставку – почти ничего не остается, и то еще при одном подножном корме, без овса, без хлеба в течении двенадцати дней пути по худой, изрытой засохшими колеями, без мостов, без гатей, и в ненастное время безобразно грязной, дороге, где, например, из Малой Кети в Сосновую, ямщик, чтобы везти 20 пудов клади, должен ее раскидывать пополам и, увезя половину возвращаться за другой по дороге, проложенной в болотистой почве, где когда-то существовавшие гати пришли в такое состояние, что путь по ним кажется совершенно невозможным; но выносливые худые, изморенные крестьянские лошадки, утопая по грудь в страшной грязи, под кнутовищем своего такого же выносливого, изморенного владыки-мужиченка, вывозят все это на себе. Каждый год страшно мучатся на этом пути и мужики и лошади, но в исправлении дороги никто не участвует. Проезжие ругают обыкновенно мужика; мужик ругает «на чем свет стоит» свое начальство, которое, сгоняя народ, не наблюдает за ним, отчего последний ничего не делает; так, например, в прошедшем году было выгнано на Сосновскую дорогу 120 человек, но они занимались только ловлей рыбы и выгрузкой на пристани Бирлюсской; а то, говорят крестьяне, сгоняют их на Ачинский тракт на том яко бы основании, что это проезжий тракт, а Бирлюсско-енисейская дорога – дорога проселочная; ведь «не беда, что потерпит мужик:

Так ведщее нас провидение

Указало… да он же привык!»

Я же, по мнению своему, не виню здесь ни начальство наше, тем менее мужика, который и так стонет и страдает под тяжестью налогов и поборов и для которого дорожная повинность совершенно не под силу по причинам, о которых я буду говорить впоследствии; в положении дороги я виню наше купечество, так как на его стороне сила капитала; стоит только собраться ему где-нибудь воедино и назначить 5-10 копеек с пуда на исправление дороги, что составит около 2000 или 4000 рублей на весь путь или 8 до 16 рублей на версту, от чего выиграют они же тем, что плата за перевозку уменьшится, товар будет приходить в целости, без поломки, и мужик, проходя путь в меньший срок, мучиться не будет; кроме того, хорошие дороги привлекут больше охотников на перевозку клади и купец, получая товар раньше, выиграет от этого. Конечно, исправление этой дороги передать нужно тем крестьянам, под наблюдением лица, избранного купечеством. Если оно не сделает этого, то путь по этому волоку сделается совершенно не проходимым и тогда оно вынуждено будет оставить его, что уже и теперь начинает сказываться тем, что енисейцы ищут другой путь, более, говорят, краткий – Из Мелецкого на Чулыме, ниже Бирлюс, горой 40, а водой 100 верст, докуда к тому же пароходы целое лето ходят беспрепятственно, тогда как до Бирлюс доходят они только в большую воду – весной. Все это хорошо, но и здесь на новом пути будет также худо, если дорогу никто ремонтировать не будет. Скажу кстати, что отсюда на Мелецкое отправилась партия, под управлением купца г. Харченко и г. Маркса с целью отыскания прямого пути, по указаниям инородцев и местных крестьян, с тем, чтобы измерить и пронивелировать пройденную местность; затем, если она найдена будет удобной, в чем будто бы есть положительные уверения, то ходатайствовать о соединении Мелецкого с Енисейском железно-конной дорогой, тем более потому, что путь этот должен пройти через Енисейск, тогда как если Кеть будет соединена с Касом каналом, то он потребует ежегодного ремонта, вследствие обилия весенних вод и пройдет помимо города, отклоняясь от него к северу, по местам безлюдным, и пароходы его, входя в Енисей, будут только мелькать мимо Енисейска. С устройством этого, хотя бы и тележного пути, дорога из Бирлюс в Енисейск совершенно опустеет и жители ее для заработка должны будут двинуться на новый тракт, по которому нет деревень и должны тогда выстроиться зимовья. В село Бирлюсское первые пароходы с товарами приходят к 1-му июня, а последние к 10-му, если только вода стоит в больших размерах; в противном случае они разгружаются в промежуточных деревнях; причиной замедления их бывает позднее открытие навигации на Оби, но надо полагать, что не одна эта причина влияет на задержку их; по всей вероятности ей много содействует недостаток распорядительности и умения вести дело. В настоящее время пароходство по Чулыму усилилось, и уже несколько пароходовладельцев имеют на нем дело, тогда как по Кети, реке ближайшей к Енисейску, пароходство ослабевает, вследствие вышеозначенных причин. В настоящее лето пойдет на Маковское – на Кети до 100,000 пудов груза, преимущественно ржаного хлеба для дел енисейской золотопромышленности. Бирлюсская пристань удобна для выгрузки: баржи подходят к самому берегу, который обыкновенно весенними водами сильно подмывается. На берегу устроены три склада, принадлежащие гг. Тюфину и Смородинникову, для складки товаров, из которых часть остается до зимнего времени. Мне, к сожалению, не удалось видеть приход товаров на пароходах Тюфина и других, людей бывалых и понаторевших в пароходстве; слышал только, что дело г. Тюфина, этого старого пароходовладельца, ведется крайне безобразно; надо полагать, не лучше и дела других. Я видел только пароход г-жи Васильевой – новичка в деле пароходства, который привозил из Барнаула в Бирлюсы муку ржаную и крупчатку с своего завода для енисейских торговцев. Пароход «Алтаец» в 60 сил, железный, буксирный с каютами для пассажиров (куплен от Игнатова с баржей за 40,000 рублей), ходит с грузом до 30,000 пудов 11 верст в час, имея при себе баржу в 26 сажень длины и гусянку 20 сажень, из которых первая с грузом 20,000 пудов сидит семь четвертей, а гусянка с 10,000 пудов пять четвертей. Капитан и машинист на нем получают по 600 рублей в год; команды на пароходе 8 человек, а на барже 4; жалования рабочему по его содержании полагается на пароходе 15 руб., а на барже 13 руб. в месяц. В качестве добровольных бесплатных рабочих на здешних пароходах служат известные скитальцы земли сибирской – бродяги, которые ежегодно стекаются в Бирлюсы на выгрузку и затем берутся на пароходы, откуда пробираются на свою родину под видом «непомнящих». Пароход оставив в Бирлюсах гусянку, отправился с грузом соли в Ачинск (от Бирлюс до Ачинска считается горой 110, а водой 200 верст) и с тем чтобы взять обратный груз, состоящий из чаев. Хлеб с гусянки был выгружен прямо на берег, так как г-жа Васильева своего склада здесь не имеет; в случае же дождя все это могло бы перепортиться, так как на пароходе брезонтов не имеется. До 22 мая через Берлюсы прошло 4 парохода, из которых только один останавливается в них; остальные все держали путь на Ачинск, везя туда соль и крупчатку, а оттуда брали чаи. Все пароходы имели хороший заработок. Очень жаль, что енисейцы, ежегодно отправляя на Бирлюсы до 100,000 пудов клади, до сих пор не завели своего парохода, что могло бы значительно удешевить провоз; ведя свое дело рутинно, они до сих пор не имеют даже своего склада в Бирлюсах и вследствие того помещают свой товар по крестьянским амбарушкам, рискуя в один несчастный день потерять его. Отправка этого товара производится летом и зимой, и разница в провозе бывает довольно значительная; так летом везут ныне 40 коп., а зимой 18 и 20 коп. с пуда. Большая часть клади попадает в руки местных кулаков, которые за эту комиссию берут лишних 10 и 15 коп. с пуда.

Весь Бирлюсско-енисейский волок находится в руках крещенного еврея Сергеева, свившего себе паутину в селе Больше-Бельском, где он имеет торговлю и склад вина; нити этой паутины протянуты в конечные пункты этого волока: в Енисейск и село Бирлюсское, из которых в первом управляет русский. «На безрыбьи и рак рыба», «на безлюдьи и Фома дворянин», говорит народная мудрость, и с этим здесь в глуши нельзя не согласиться. При крайней бедности, при нищете крестьянства обратится за помощью некуда, хоть пропадай с голода; остается одно средство, одна надежда: запродать свой труд кулаку, который на черный день даст хлеба и денег; вот и идет серый люд к Сергееву, чтобы спасти себя от голодной смерти, и выходит отсюда странный экономический закон, что кулак – благодеяние, что без него жизнь была бы не жизнь, а мученье. Да много ныне пережил черных дней серый люд Бирлюсского волока! Прошедший год и начало настоящего были самыми мрачными, самыми тяжелыми годами в жизни мужика. Хлеба позябали и есть было нечего; по нескольких дням голодали они, не видя куска хлеба; пораспродали свой скот, так что у кого было четыре скотины, осталась только одна; много народа ушло на прииски, бросив на произвол судьбы семью и хозяйство, чего прежде не бывало и что считалось за стыд; под гнетом нужды, местами крестьяне отказались от кабаков; в других деревнях в виду этой бедности кабатчики приобретали себе право за дешево, за какие-нибудь два ведра водки, а в Чалбышевой крестьяне даже ста рублей за кабак не взяли, а если где и взяли, то деньги эти пошли в подати. Хлеб походил до 1 руб. 50 коп. за пуд, и взять его было не где и не на что. От зяблого хлеба только брюхо пучило; едят его мужики и наестся никак не могут, «все есть хочется», говорят они, а тут еще болезни измучили, то оспа, то горячка. На полях видишь скот малорослый, да и где, при таких условиях, быть ему рослому; к весне сена ни клока, весь скот ранней весной выгнан на поле, на подножный корм, так что в деревне в конце мая мы не находим лошадей. Травы плохие и скот плохо поправляется, а между тем в начале июля надо ехать за товаром в Бирилюсы, ехать к тому же по худой дороге, — где же тут скоту поправиться, и так не видит он, бедный, хороших дней и надо еще удивляться его выносливости, как надо удивляться и русскому мужику, который, при всей скудости и нищете, не падает духом. Не вдруг, надо сказать, а исподволь подкрадывалась к нему эта бедность и, кажется, теперь начинает осиливать его. Первый удар крестьянству был нанесен в 1870 году – сильным неурожаем, после которого земли засеваются одним хлебом и он уже выродился и дает плохие урожаи; необходимо обновить его, но взять негде и никто об этом не заботится. Запасные магазины или пусты, или в них хлеба мало, или из них не дают ничего. Некоторые магазины 25 лет уже пустеют, в других весь хлеб продан и деньги отосланы в казначейство, в третьих хлеба слишком мало, так, например, в трех деревнях Еланской волости на 120 мужских душ хлеба в наличности только 50 четвертей, да и того не дают, выдавая в то же время попу и дьячку в счет руги по 1 п. 30 ф. на душу. К 20 мая, ко времени посева крестьянину негде взять семян: он едет в город за ними и возвращается к концу месяца, привозя иногда семена нерослые. Великим постом губернское начальство распорядилось было отпускать из амбаров хлеб на деньги – по 60 коп. за пуд, с тем чтобы на вырученные деньги купить новый, но местное начальство не выдает до сих пор. Оно настолько сомневается в положении народа, что прежде, чем решиться на эту благую меру, приводят зажиточных крестьян к присяге, спрашивая их о том, действительно ли у мужиков нет хлеба и по каким причинам. «сытый голодного не разумеет». Земли засевается все менее и менее, пропахивается она все мельче и мельче и родится на ней тощий хлеб. Под озими подготовляют земли в последних числах мая, сеют их до Ильина дня, а у кого нет семян, то с Успенья и с Покрова, и то нередко новью, т.е. свежим зерном, непросушенным зяблым, как в прошедшую осень. Бедность, нужда, до того одолевает, что мужик, как, например, в Еланской волости, начинает просить начальство, чтоб его освободили от капитального исправления дороги и изъявляет желание исправить только необходимое; уважится ли эта просьба – неизвестно, но действительно мужику не с чем выехать на дорогу, да и время-то, с первого июня, нужно для мужика, чтобы заработать что либо на извозе. Нанять же вместо себя дорого: берут за 10 дней пять рублей, две ковриги хлеба, четверть чая и лошадь хозяйскую; положим, может начальство отпустить и ранее, но ведь и тут деньги нужны: даром у нас ничего не делают; держат на дороге месяц и более, а почему более, крестьянин о том не знает. Исправление дорог ведется крайне безобразно; нельзя сказать что их исправляют, а только портят; то велят грязь свозить с дороги, то дресву убирать и возить гальку, за какие-нибудь 50 верст, от чего откупались мужики, платя за это по 50 рублей с сажени и выходит не дело, а только мука. Дороги также непроходимы, мужик беднеет и хиреет, а иной заседатель хвастается, что он не уедет из волости, пока не наживет 10,000 рублей. Это факт переданный мне крестьянами. От самого Енисейска до Бирлюсского села я слышал одни только жалобы и жалобы. Берет сельский писарь, берет и волостной, берет всякий кто захочет. За какое-нибудь увольнительное свидетельство, говорят крестьяне, сельский писарь берет по 1 рублю; он же, храня печать сельских старшин, составляет фальшивые приговоры; волостной писарь, получающий, например, в Белой, 660 рублей жалованья в год, берет 3 рубля за билет с крестьянина и 5 рублей с поселенца; делает безнаказанно перебор податей по 16 коп. с души или берет деньги за прогон скота, а куда расходует их – неизвестно; сидит себе писарь бессменно 12 лет; солон достался он обществу, невмоготу ему уже, просит уволить его, но заседатель не соглашается: должно быть есть причины. Крестьяне, защищая стойко своего голову от преследований, хотят послать в губернию ходока. Легенда за легендой, если послушать, ходят про земскую власть: то каких-нибудь Черкасах за избитого и убитого мужика кто-то взял бутылку золотых и 500 рублей кредитными; то за скид младенца девкой и скрытие его взял туез золотых; то за поднятое возле кабака пьяное тело взял с сидельца 25 рублей и два пуда меда и похоронил его без доктора; то шлются вести о страшных поборах с мужика: с какого-нибудь десятника берется по 15 рублей в месяц, то волостного голову заставляют быть десятником и торчать на ногах в прихожей, то угрожают ему острогом, и чего только не делается в темных забытых углах сибирской земли. Выборное начало здесь при избрании писарей не причем; они полные агенты, креатуры земских чиновников. Прежде хоть, говорят крестьяне Ачинского округа, земские чиновники сменялись часто, а ныне сидят бессменно несколько лет, говорят старожилы. Берут все кто только может взять; послали какого-нибудь землемера отвести землю мужику, и тот нашелся взять с него сто рублей. Даже сборы на духовные нужды и те ложатся тяжело, например, идет с мужика 3 рубля за похороны и 7-10 рублей со свадьбы с богатых и по рублю с бедных. А тут еще подати рублей по 16 на душу, да мирские сборы, да почтовая гоньба в течении недели, на что требуется лошадь с души. На этой же лошади еще заседательша едет в гости, и за сбором пряжи и съедобного с деревенских баб, на ней же вывозится навоз и привозится вода для заседателя. Местный кулак, какой-нибудь Н.С. Сергеев, играет видную роль в крае; он за панибрата с чиновником, писарем и те, за его богатые и великие милости, усердно ему служат и помогают скрывать разные казусные дела, «Трех жен свел в могилу, дочь изнасиловал, учителя сельского согнал, ворота велел выломать у местной торговки», то и дело слышатся рассказы, об одном кулаке, а кулак сидит смирно и покойно, и добивает, говорят, уже четвертую, только наложницу…

Хорошие места залегли по Бирлюсского-енисейскому каналу, везде обилие земли, леса, воды с ее рыбным богатством – кажется надо бы благоденствовать человеку, а между тем повсюду нищета, голод, поборы… Будет ли этому конец и настанут ли светлые дни?.. вздыхают обыватели.

Н.В. С-ков.

Опубликовано 10 февраля 1883 года.