Поездка по Кузнецко-Томскому тракту.
В июле месяце 1879 г. привелось мне съездить в самое крайнее селение кузнецкого округа, томской губернии, Кокуй. Времени у меня свободного было много, и я поехал на г. Кузнецк по земскому тракту. Так как край этот совсем мало известен, то, полагаю, что и мои коротенькие заметки об нем не будут лишними в печати. Я посетил до 16 сел и деревень, расположенных на границе равнин и предгорий Алтая, — места благодатные с богатой почвой, березовыми рощами; места, вблизи которых есть уголь и железо и дорогие камни, но все как бы заколдовано и остается нетронутым и недоступным человеку. Начну с деревни Кокуй. Деревня Кокуй или Кокуевская, дворов в пятьдесят, стоит при речке Сосновке, населена раскольниками разных сект и как мне говорили про Кокуй, что, сколько в нем дворов, столько и вер. Раскольничьи селения здесь идут из барнаульского округа, от запада на восток, к р. Томи. Дорога от Кокуя идет через березовые рощи; по разным сторонам расположены пашни до села Усть-Сосновского, которое лежит на р. Ине, на нагорном ее берегу; селение это имеет красивое местоположение; особенно теперь, летом; из общественных построек особенно выдаются волостное правление, училище и церковь, а также есть порядочные и частные дома. В начале семидесятых годов здесь была построена сельскохозяйственная ферма на крестьянский счет; выписаны были разные сельскохозяйственные орудия, но ферма эта просуществовала не долго. Какая была причина ее закрытия, я не мог узнать. Деревни Кокуй, Усть-Сосновка, Абышева, Тарасова и Ваганова населены большей частью раскольниками, — народом на вид рослым и здоровым. Жители по преимуществу занимаются хлебопашеством, а в с. Вагановском – скотоводством; мне рассказывали, что в этом селе есть крестьяне, которые имеют до сотни лошадей; местоположение на восток от тракта ровное, степное, а на запад, за несколько верст до с. Вагановского, вдали показываются горы, — это отроги Салаирского хребта. Село Брюхановское расположено при речках Косьме и Чебуре. Здесь тоже есть училище, — очень красиво и прочно встроенное, с палисадом; против училища – волостное правление, а далее, на отстое, церковь. Был уже вечер, и я решился в с. Брюхановском ночевать; возница мой привез меня к знакомому крестьянину, дом которого стоял во дворе, огороженном жердями; против дома налево амбары; далее, за домом, дворы для скота, крытые тоже жердями. Дом настоящий сибирский: из сеней выходишь в избу, из избы в горницу; как изба, так и горница отличалась чистотой; сибирячки вообще любят держать избы чисто. В горнице двери, окна и косяки выкрашены масляной краской, особенно расписана дверь, и чего на ней только не нарисовано! Черные льды красные птицы, голубые деревья с таковыми же плодами, какие-то кавалеры в фуражках без козырьков; — вообще – много фантазии! В переднем углу, на божничке, образа; перед ними из желтого воска свечи; по стене от образов на право и на лево лубочные картинки разного содержания: тут и сражения с генералами верхом на лошадях, с обнаженными саблями; и девица – тоже верхом на каком-то звере; в простенке между окнами зеркало в деревянных рамках, посмотревшись в него, я совершенно не узнал себя. Над зеркалом полотенце с красными наконешниками, на которых белыми нитками были вышиты разные узоры; в переднем углу, пред образами, простой деревянный стол, покрытый льняной скатертью, домашней работы; на лево, в углу, кровать под ситцевым пологом, с периной, покрытой ситцевым одеялом и четырьмя подушками: на лево от входа, в углу, глинобитная русская печь; на право, также в углу, ящик, как здесь называют, ирбитской работы, над ящиков на стене – шкаф с разной посудой; у стены на право и на лево, под окнами – лавки; и пол и лавки вымыты и выскоблены; стены горницы выбелены; в горнице четыре окна. Я нарочно остановился на описании горницы, потому что у всех здешних зажиточных крестьян они имеют почти одинаковое устройство. Если крестьянин начинает здесь «заправляться», как здесь говорится, то он прежде всего приглашает странствующего маляра и велит ему выкрасить окна и двери. Вообще весь кузнецкий округ снабжается разными странствующими мастерами: стекольщиками, малярами, кузнецами, слесарями, шорниками, портными, сельскими и волостными писарями из Салаирского рудника; даже белую глину и глиняные горшки и это везется из рудника; так что Салаирский рудник служит некоторым образом рассадником культуры дл кузнецкого округа, особенно это было заметно вскоре после обязательного времени, когда разного рода ремесленники разъехались по селениям и деревням округа и занялись всяк своим мастерством. Ныне же слышатся жалобы, что старые мастера вымирают, а новых нет. Пока я управлялся с чемоданом и с самоваром, в избу к хозяевам вошел господин лет около 50-ти, одетый в темно-коричневое триковое пальто, по верх выпущенной ситцевой рубахи, которая была подпоясана поясом, триковые брюки одного цвета с пальто заложены были за кунгурские сапоги; смуглое лицо окаймляла подстриженная черная борода; волосы в кружок; вообще вошедший походил на торгующего, которых много разъезжает по кузнецкому округу. Видя, что хозяйский гость посматривал ко мне в комнату, я пригласил его попить со мной чаю. Мы разговорились. Оказалось, что он из крестьян одной из великороссийских губерний; в молодости приехал в Сибирь, поступил к одному золотопромышленнику, был у него доверенным, потом управляющим; когда золотопромышленность в здешнем округе пала, хозяин его прекратил дело, и он приписался в кузнецкие мещане и занялся торговлей. Теперь был по своим делам в Егорьевском промысле, отстоящем от с. Брюханского верстах в шестидесяти. Оказалось, что мой собеседник хорошо знаком с положением здешнего заводского дела, как на частных, так и на казенных золотых промыслах. Он сообщил мне, что Егорьвский промысел открыт в тридцатых годах нынешнего столетия, находится, как и все прииски, на левой стороне Томи в ведении Кабинета; заведует промыслом смотритель, который, для надзора над рабочими, имеет вольнонаемных объездчиков. Работы производятся так: партии не менее 10 человек, отводится площадь, на известной местности, которая по предположению рабочих, содержит золото; эти рабочие, на своем содержании и со своими инструментами, разрабатывают местность, а полученное золото сдают или объездчику или смотрителю за 2 р. за золотник; если же на отведенной местности не окажется золота, то рабочие просят отвести другую. Кроме Егорьевского промысла, так разрабатывался Косьминский, в 20 верстах, и Урской, в 15 верстах от Брюхановой. Так как у смотрителя малое число объездчиков, то надзор над рабочими не может быть строг да и сами объездчики тоже на руку охулку не положат; поэтому золото, добываемое рабочими, не все идет к смотрителю и прилипает к рукам, как выразился мой знакомый.
— Куда же идет это золото? – спросил я.
— А вот видите ли, — пояснил мне новый знакомый, — на правой стороне Томи у нас много мелких золотопромышленников, т.е. таких, которые имеют всего капитала руб. тысячу или две, — вот такой золотопромышленник покупает с торгов тунележащий прииск, которых продают каждый год много ценой от рубля и более; купивши прииск, новый приискатель нанимает партию рабочих, человек в пять или десять, на золотники, т.е. эти рабочие обязаны разрабатывать прииск опять же на своем содержании, а он платит им за добытое золото, от двух с полтиной до трех рублей за золотник, а кроме того сам, или через доверенных людей скупает золото у работающих на казенных промыслах или у хищников, которых в последнее время расплодилось много. Добытое таким образом золото обходится ему в 3 р. 50 к. за золотник. Смотришь, к концу года у нашего золотопромышленника вместо тысячи стало две. Да и подумайте сами, какой расчет рабочему сдавать золото смотрителю за 2 руб., когда ему дают три. Рабочие, чтобы как можно менее сдать золота, входят в стачки с объездчиками или идут хищничать в чернь. Смотрителям приисков назначается намыть известное число пудов или фунтов, настолько отпускают и денег. Положим, я смотритель; кто за мной уследит, что я получил от рабочих более назначенных мне казной пудов или фунтов? Рабочие довольны, потому что успели припрятать золота более, нежели сколько его сдали смотрителю; объездчики довольны, что и им перепала малая толика; в казну же сдано, сколько назначено, и более никому до этого нет дела. По поговорке и волки сыты и овцы целы. Крупные же золотопромышленники на правой стороне Томи, те выезжают на рабочих: — чуть не всю заработную плату рабочие выберут у них броднями, рукавицами, чаем, сахаром, покупая все по неимоверно высоким ценам, а главное водкой, которой бутылка и то сомнительного достоинства, стоит рубль серебром и более; так что большинство рабочих выходит с приисков должными хозяевам. Насмотрелся я на здешние порядки в продолжении 20 лет, — заключил рассказчик.
Пока мы разговаривали в горнице и пили чай, в избу к хозяйке вошел старик лет шестидесяти, с седой бородой, в зипуне из черной овечьей шерсти. Вот мой приятель Иван Матвеевич пришел, сказал мой новый знакомый. Тот позвал. Старик сперва отговаривался, но потом вошел к нам в горницу, помолился на образа. Я ему предложил чаю и, напившись, Иван Матвеевич сообщил мне, что он проживает в Урском промысле своим хозяйством и приехал в с. Брюхановское по своим делам.
— Каковы хлеба? – спросил я.
— Хлеба-то, слава Богу, хороши, да все это нас не радует, — отвечал он, — опять будут дешевы, копеек на пятнадцать пуд, а то, пожалуй и, дешевле, а все другое дорого; ну, посудите сами: увезешь на базар воз муки, пудов двадцать и продашь ее рубля за два, а везти-то ее надо или в рудник, или в город; два же рубля – куда денешь? Не знай, подать заплатить, не знай чего купить. Если хлеб-то в цене, оно и всем хорошо; вот лет десять тому назад мука-то была в рубль за пуд – мужик везет на базар воз муки, а с с базара воз денег – оно и хорошо. Ноне народ-то избаловался; прежде мы не знали веди ни чая, ни ситцу, а ноне сукно и драп нипочем.
Из дальнейшего разговора оказалось, что Иван Матвеевич отставной мастеровой Салаирского рудника. И вот, что он рассказывал о своем прежнем житие.
— Я на службу поступил 12 лет, в Салаирский рудник на разбор, т.е. разбивать крупные куски руды и сортировать ее; когда подрос, то произвели меня в мастеровые, с жалованием 15 коп. ассигнацией в месяц без провианта, а когда я женился, то чтобы было чем жить, я стал работать днем на казну, а ночью на себя; потом уж положили провиант на жену и на детей, а строгости-то какие были, ни приведи Господи!.. На разбор, например, придешь рано отдерут, да раз шесть, семь в день, — злые были времена, а жили! Особенно один был у нас начальник в руднике, так тот за всякую провинку, большая ли она, маленькая ли, менее пяти сот розог не давал, у него уж было такое положение. Я прослужил 35 лет.
— А теперь разве работ нет на заводе? – спросил я.
— Нет, ныне работ нет, — отвечал мне старик.
Работы, как, оказалось, по рассказам моих собеседников, устроены были так: каждый крестьянин на Алтае был обязан отнести в год для рудника или завода известную работу, т.е. нарубить дров, выжечь угля, отвести известное количество руды с рудника на завод. Вот и назначалось для выгод, кому следует, с дальнего рудника на завод отвезти, например, руду, а также из дальней местности уголь и т.п.; крестьянину везти далеко, а особенно в рабочее время, чистое разорение; он и просит кого-нибудь из знакомых или едет сам в ту местность, куда обязана доставить назначенный материал и туту нанимает отвезти за себя известное количество угля, дров или руды, — это и называлось завезти урок, а люди поставлявшие его – урошниками. Большей частью у заведывающих по рудникам и заводам было в излишке много всякого материала, поэтому крестьянин, без дальних хлопот, отдавал деньги за весь назначенный ему урок и получал квитанцию в исполнении урока. Это то и была главная статья доходов на рудниках и заводах.
На завтра утром, когда я ставил самовар и готовил лошадей, я прошел по селу; оно было не большое: — домов в двести или триста; дома, как большей частью по кузнечному округу, жалкие лачужки, крытые драньем, без заборов, дворы огорожены жердями или частоколом. Из всех построек выдавались только волостное правление и училище. Детей в последнем учится до 40; между ними есть девочки.
Ш.
Опубликовано 24 мая 1881 года.