Кемско-кетский край.

Описываемый мной край находится в енисейском округе между двумя реками: Кемью, впадающей в Енисей и Кетью – притоком Оби. Занимая пространство под 60° с.ш., названная площадь служит водоразделом двух больших рек. Вся она изрыта бесчисленными ручьями, оврагами, покрыта смешанным лесом на пространстве до 400 в. в одном направлении. Она представляет сплошную тайгу, летом не проходимую, за исключением нескольких проезжих дорог. «У нас места таежные, суземы, — к пашне не способны» — говорят тамошние мужики. В самом деле надобно удивляться, как еще здесь держатся жители. Только на местах, более возвышенных, поросших березняком, разводятся пашни; остальное пространство или кочковато или покрыто сплошными болотами, окаймленными черным лесом. Настоящие дебри! В этих дебрях разбросано десятитысячное население, составляющее четыре волости: бельскую, яланскую и отчасти казачинскую и анциферовскую. Центр первой из них представляет житницу края, так как здесь довольно «сланей», высоких мест с березовым лесом. Окружающая растительность, поддерживая влагу, способствует постоянным урожаям. Но замечательно, что здешние семена только два года могут родить; затем необходимо заменить их свежим привозным зерном, которое достается местными жителями «на низу», по Чулыму у татар. Таковы почвенные условия кемско-кетского края. Кроме того почва этого края, будучи сочной (жирная) сильно, требует усиленной распашки от 3-х до 5 раз под посев; иначе сорные травы «задавят», как выражаются крестьяне, хлеб. Остальные углы населения, за редкими исключениями, можно сказать, бьются из-за хлеба, никогда не выходя из долгов в запасные магазины.

Кемь и Кеть, хотя реки рыбные, но для ловли представляют очень мало удобных мест, вследствие таежности своей. В иных местах через них, словно мосты, лежат громадные лесины, уроненные бурей, через которые с пеной катится вода; в других же темный лес совершенно скрывает воду. Мрачность природы отражается на наружном виде здешнего обывателя, на взгляд крайне не веселого.

В летнее время Кемь и Кеть в вершинах своих едва похожи на реки; русла их, в крутых не высоких берегах, едва заметны; но весной, в так называемое половодье, картина изменяется: на месте речек бушует взволнованное море! Только в Сибири такое явление обыкновенно. Глубокие снега, беспрерывно всю зиму заваливавшие обширные леса, держатся в них до тех пор пока весеннее солнце сразу не растопит их; тогда вся масса воды, стекающая в ручьи, соединенные с названными реками, вдруг затопляют огромные пространства, разливаясь на многие версты.

Не только берега и далеко открытые места, но и весь окружающий берега лес затопляется половодьем. Быстрым течением относит лодку на чрезвычайно далекое расстояние в сторону от покинутого берега; деревья, вывороченные с корнями, массами несутся по течению. Переправа в это время трудна и опасна.

Говорят, названному краю предстоит блестящая будущность, когда осуществится проект соединения Оби с Енисеем. Может быть. Соединение это должно совершиться посредством Кети, которая теперь отделяется от Енисея небольшим «волоком» всего 90 верст, считая от с. Маковского до Енисейска.

Село Маковское, когда-то торгово-промышленное, теперь заброшено. Его можно бы назвать остятским городом. Река Кеть здесь тиха, — вообще судоходна и весьма доступна для больших судов. Когда-то здесь ходили коноводки. Село Маковское тогда представляло складочное место привозимых с Оби товаров, из которого «по дороге», т.е. зимой, грузы отправлялись горами в Енисейск, ибо летом дорога в то время была непроезжая.

Известно, что такое представляла коноводка; если принять в соображение плавание от Тюмени до Томска или из Нарыма до с. Маковского, то можно вообразить, что это было за передвижение. Теперь, при существующем по Оби пароходстве, каждый рейс между названными городами, на пространстве трех тысяч верст, исчисляют днями, а тогда исчисляли их месяцами, — тогда делали один, два рейса в навигацию.

-Вы, сколько, почтенный, изволите получать жалования за навигацию от хозяев? — спрашивает старый лоцман легендарной коноводки, нынешнего капитана буксирно-пассажирского парохода.

— Две тысячи» — отвечает тот.

— Гм… две тысячи!» — повторил лоцман, — а, я – дак за коноводку брал всего семь рублев в лето, да и то, говорили много.

— Давно ли это?

— Да в начале сороковых годов, — ответил лоцман.

Вот оно время-то. Семь рублем и две тысячи, в промежуток в сорок лет!

Маковская пристань, в то время, представляла, когда приходили к ней нагруженные коноводки, вид оживленный. К известному енисейцы съезжались в Маковское, как на праздник или на ярмарку. Здесь давались расчеты, принимались грузы и пр. Жители принимались разгружать суда и год от года село Маковское поднималось. Так продолжалось, пока не появились на Оби пароходство: с той до сей поры признается местными торговопромышленниками более выгодным получать товар с томской пристани и отправлять его в Енисейск старо-ачинским трактом, нежели доставлять маковским волоком.

Говоря о кетском крае и его жителях, нельзя не вспомнить об местных аборигенах, кетских остяках, когда-то воинственных, а ныне робких, одичалых, бродячих по беспредельным тундрам и лесам, показывающихся только для сдачи ясака и получения запаса от русских. По наружному виду и одежде – эти остяки отличаются от соседей своих, нарымских остяков. Кетские носят косы, шитые, распещренные костюмы, чего не доводилось заметить у прибрежных нарымских остяков. Наконец, по отзыву последних, язык первых им непонятен.

Правильного судоходства по р. Кети между Нарымом и с. Маковским в настоящее время не бывает; иногда только в большую воду забегают сюда пароходы не надолго и затем торопятся обратиться назад пока вода не спала.

Все лето кемско-кетский край, с его торгово-промышленным трактом, покоится глубоким сном; мириады мошек, паутов, слепней и всевозможных насекомых кишмя-кишат по нему в напитанной разными испарения атмосфере. Вокруг непроницаемый лес, через который пролегал некогда почтовый, а ныне торговый тракт, соединяющий Ачинск с Енисейском; когда-то последний и пр. города нынешней енисейской губернии, принадлежали к томской; по сторонам его кое-где сохранились еще трехгранные столбы семисот саженных верст. Отсутствие движения, тишина воздухе, духота в жаркие дни; нападение крылатых насекомых, — все это, вместе взятое, сильно затрудняет положение путника, непривыкшего к таежной жизни. Но еще унылее кажется эта местность, когда только спадает снег, откроются реки, разыграются ручьи и прекратится даже местное сообщение; обнаженная дорога черной полосой тянется между густым, высоким и голым лесом. Тишина мертвая. Не только шум колес, но каждый щелчок от подвернувшегося под колесо камня, с треском раздается по лесу. Воздух чистый, свежий, — в небе ни облачка, — таковы здесь апрельские и майские дни. Жутко становится среди этой дикой, угрюмой тайги и почему-то вспоминаются бродяги. Сколько нужно иметь присутствия духа, энергии, чтобы пуститься странствовать по подобным дебрям, где на каждом шагу грозит опасность и от зверя и от безлюдья!

П.Б.

Опубликовано 20 декабря 1881 г.