Летопись Енисейска (1881 год.)
По воле судьбы наша летопись была прервана на целые почти два года. Многое из того, что записано было нами, потеряло свой интерес. Поэтому, принимаясь за прерванную нить, скажем коротко о том, что совершилось с октября 79 г. Как раз перед наступлением зимы 1879 г. здесь вздумали исправить, да покрасить городской мост, который так искусно построен, что требует поправки два раза в год и стоит весьма не дешево; так в последний раз за вставку в полотно нескольких плах, да окраску его, которая не засыхала, а только примерзала, подрядчик взял 900 рублей и тотчас же передал этот подряд другому за 300 рублей. Наступивший холод сковал и мы могли лишь выдавить из себя 96 рублей на погорельцев Иркутска; любопытно бы поэтому знать, что дал нам Иркутск в ненастный для Енисейска 1869 год? Скажем здесь кстати, что чувство благотворительности, завещанное нами предками, жертвовавшими от своих избытков на пользу общую, или на благолепие храмов, не ожидая за это никаких наград, — что чувство это сильно изменилось с ходом времени. Глядя на медали, висящие на грудях наших жертвователей, любуясь на этих генералов от пожертвований, можем лишь догадываться, что к чувству добра, благочестия и сострадания – примешалось ныне много тщеславия, суетности, вообще чего-то далеко не высокого и облагораживающего.
В нашем заброшенном туруханском крае, куда иностранцы прорубили окно из Европы, где уже появились произведения европейских фабрик, по общим отзывам оказался большой недостаток в хлебе для прокормления населения, потому что главный кормилец края, — казак Сотников, не ввез ныне туда хлеба; наши сибирские предприниматели так называемые «радельцы», хлопочут вовсе не благе края, а о своей мошне: что-то предпринимают то там, то здесь; начинают одно и, не окончив, принимаются за другое, — вводя и нас, летописцев, в заблуждение, этим как «будто движением», которое оказывается, пожалуй, хуже прежнего застоя. В настоящем случае мы обязаны передать о их частных подвигах. От кого же бедный заброшенный туруханский край найдет помощь? Мне кажется, помочь ему должны не те сибирские радельцы, которые живут где-то далеко от тебя, а его знакомцы, его эксплуататоры-енисейцы, плавающие туда за рыбой и пушниной; мы не требуем от них бескорыстной помощи, — что уж их обижать, — а пусть они устроят это дело помощи на коммерческих началах, с тем условием, чтобы инородец и мужик не голодал и не переплачивал за хлеб в три дорога и купец не был бы в убытке; если это не под силу одному, то можно составить товарищество.
В виду поднятия здесь цен на все продукты повысилась и цена на рыбу, которая на месте покупалась по прежним не высоким ценам; это дало здешним пароходчикам хорошие барыши, тогда как, например, в 1877 году компания пароходства дала на долю каждого компаньона по 700 рублей убытку. Не смотря на продолжительное существование рыбного дела производство это не улучшается и каждый год ввозится сюда все более и более вонючей рыбы (которая, продаваясь дешевле, составляет главную пищу бедности), за соленой рыбой вздорожало и простое вино – до 12 рублей за ведро. Причиной вздорожания не что либо иное, а просто скупость и жадность заказчиков.
В начале зимнего сезона 79 г. из старой развалины, воздвигнутой, как говорит предание на месте, где секли кнутом, ставили на «дыбы» и делали другие истязания, енисейцы соорудили театр. Начались представления, в которых фигурировали «игрушечного дела людишки», червонные валеты Петербурга и другие какие-то темные люди, которых вскоре распорядители наши выгнали со сцены; за ними выступили на сцену любители, между которыми оказались даже небезталантливые люди; худо или хорошо они играли я не буду говорить, но скажу только о цели, вынудившей их выступить на сцену. Строится у нас новый театр и вместе с ним собрание в довольно обширных размерах; денег на постройку не хватает; вот строители в купе с другими радельцами, любящими повеселиться и себя показать, и посвятили себя сцене, а публика известно, когда играют любители, лезом лезут в театр; ну, дело и пошло на лад.
Не только у нас, но и других сибирских городах, живущих золотопромышленностью, жизнь в зимние месяца оживает и Томск во всех отношениях в это время первенствует; в него стекаются отовсюду люди наживы, между которыми преобладают коммерческие люди, и Енисейск имеет там своих предпринимателей, которые уезжают от сюда в первых числах ноября. Едут они туда не через Красноярск, а старо-ачинским трактом, и выезжают на почтовый тракт в станцию Белоярскую и таким путем выгадывают 171 версту, т.е. вместо 883 верст (от Енисейска до Томска по почтовому тракту), они проезжают 712 верст в течении 3-4 суток. По этому же пути двигаются и товары, выходя в 17-18 суток. Физиономия этого пути в зимнее время обыкновенная, как у всех проселочных дорог; народ здесь живет, конечно, как и весь русский народ, темный и бедный, живущий преимущественно извозом на промысла енисейские, а в летнее время перевозкой товаров с пароходных пристаней Чулыма и Кети – сел Бирлюсского и Маковского и отчасти земледельческими промыслами; в прежнее время здесь было много зверопромышленников, но с уменьшением зверя промысел этот почти оставлен. Пьянство приютилось и здесь; оно всегда вьется около бедности; сознает бедный мужик его пагубное влияние, рад бы от него избавиться и на сходах своих вопрос о кабаках постоянно его занимает, как мы это заметили; но кровожадные пиявки-сидельцы, преимущественно из жидов, ловко умеют бороться с общественным разумом и совестью; два-три ведра, поставленные на сходе, подкупают разум и совесть мужика; богатые мужики, мироеды, которых не мало в каждой деревне, гнут в сторону тех же кабатчиков, по весьма понятной причине, что бедного мужика легче эксплуатировать, чем зажиточного. Примером бедности населения этого тракта, хотя и на всем его протяжении, может служить следующее: из-за 250 верст бедняки идут в зимнее время на своих тощих лошадях в Бирлюсы, чтобы оттуда взять соль в Ачинск и все это за 17-20 коп. с пуда. Свой брат, мало-мало зажиточный мужик, и тот удивляется этой дешевой продаже своего труда; жаль смотреть на этих людей и их лошадей, когда встречаются они на пути, в особенности при подъемах на горы: ни бич, ни крики возницы – ничто не помогает; лошадь-скелет стоит, как вкопанная, как будто она, бедная, и ударов уж не чувствует. Таков быт енисейских крестьян. При въезде в ачинский округ все изменяется; большое развитие земледелия, близость к почтовому тракту и густота населения сделали и народ бойчее, предприимчивее и зажиточнее. А еще говорят, что золотопромышленность – нерв сибирской жизни!
Летописец.
Опубликовано 10 мая 1881 года.